У римлян военная служба была постоянным трудом, соленым разъедающим потом. Именно в римской военной среде родилась поговорка, приписываемая Домицию Корбулону (Корзинину): "врага надлежит побеждать лопатой". Тит Ливий убежден, что никто не может сравниться с римским лагерником в усердии (in ореге) и перенесении тягот и лишений (tolerandum laborem) военной службы (примеч. ccxxix).
С первых дней службы до отставки и смерти воины "держались за руки в братстве, которое не распадалось даже после смерти" (примеч. ссххх). Мнение и оценка узкого круга товарищей, братишек, братков, ревнивое соперничество с другими частями и коллективами непосредственно определяли поведение бойца (примеч. ccxxxi). Слово "легион" (legio) этимологически и очевидно для римлян значило связка, вязанка, понятийно в современной русской речи – братство, братва, товарищи, други, дружина. Соответственно легионеры: братцы, братки, товарищи.
Сыновья становились частью этого братства. Они перенимали от отцов римский дух, доблесть (virtus Romano), причудливую для кочевников смесь искреннего послушания-предсказуемости, труда, выучки, опыта, стойкости и сплоченности (disciplina); нехитрые положения умеренности, воздержания, ловли золотой середины в непрочной жизни.
Disciplina как беспрекословное подчинение власти – будь то власть отца (disciplina domestica), власть магистратов или государства в целом – изначально часть римской доблести (virtus) (примеч. ccxxxii). Важно помнить, что слово disciplina происходит от глагола "учиться" (disco), discipulus – ученик.
Высшим проявлением личного мужества считалась для отцов готовность встретить опасность лицом к лицу, когда это не вызывалось прямой необходимостью. Но тяжелее всего для отцов было объяснить сыновьям, что по римским законам доблесть является благородной лишь в том случае, если она проявлялась в борьбе с внешним врагом, а не в междоусобной войне (примеч. ccxxxiii). Для самых дисциплинированных учеников военных disciplina превращается в оружие.
Обычно после тяжелого труда (лат. opera, ит. opera, творение, произведение) римские лагерники собирались у костров и обсуждали прожитый день. Полковые песенники и запевалы выносили на суд товарищей свои новые частушки fescennini (басни). Об истории и содержании басен-фесценнин в письме городскому Гаю рассказывает деревенский Гораций:
Древние земледельцы, люди крепкие и довольные малым, после уборки хлеба облегчая в праздное время тело и самую душу, переносившую тяжелые труды в надежде их окончания, вместе со своими помощниками в работах – детьми и верною женой – умилостивляли землю поросенком, сильвана молоком, а цветами и вином гения, помнящего о краткости жизни. Изобретенная вследствие этого обычная вольность частушек бросала деревенские колкости в ответных стихах. Повторяясь из года в год, эта свобода, всем приятная, выражалась в любезных для населения шутках, пока наконец шутка, сделавшись жестокой, не стала обращаться в явное неистовство и пока не стала распространяться на почтенные семьи, безнаказанно им угрожая. Уязвленные ее окровавленным зубом, люди почувствовали боль. Но и те, которых он не коснулся, стали беспокоиться об общем положении. Был даже издан закон и назначено наказание с запрещением чернить кого бы то ни было злостным стихом. Те (т. е. насмешники) переменили тон и, боясь палки, были вынуждены вернуться к добродушной речи и забаве (примеч. ccxxxiv).
Частушки (fescennini versus) "представляли собой народный комический экспромт, широко распространенный во всей Центральной Италии, а в Фесценнии под влиянием этрусков постепенно приобретший художественную форму: благодаря этой первой обработке название "фесценнины" распространилось на все подобные проявления веселья на сельских праздниках" (примеч. ccxxxv). Русские еще недавно очень любили петь не только на отдыхе, но и во время своего труда. Русские военные частушки, шутки и песни также можно было счесть неприличными:
Дядя Ваня на гармони,
На гармони заиграл.
Заиграл в запретной зоне -
Застрелили наповал.Нет рубашки, нет портков,
Я не беспокоюсь:
Дал мне орден Маленков,
Как-нибудь прикроюсь.
Русские военные поют даже в походе:
Даже зелено-золотистые жуки, называемые у нас хрущами, – рассказывал офицер, – составляют их любимую пищу, как для нас земляника или клубника.
Солдаты ели булки из кукурузной муки с малым добавлением пшеничной и мечтали о ржаном хлебе, щах и квасе.
Дороги были отличные, с канавами по бокам, наполненными стоячей водой. Русские войска шли споро. Появлялся Суворов на своей казачьей лошадке, скакал вдоль строя, приказывал: "Запевай!".
Вдоль по речке, вдоль да по Казанке
Серый селезень плывет…С подголосками, с посвистом лихим солдатским неслась над полями италийскими удалая русская песня, изумляя самый музыкальный в мире народ. А когда вырывался перед строем ложечник и принимался трещать деревянными ложками да идти вприсядку, тут уж не мог утерпеть сам фельдмаршал – соскакивал с лошади и начинал кружить вокруг ложечника с платочком. "За барышню" (примеч. ccxxxvi).
Русские первопоселенцы Енисея и северо-востока Сибири имеют один исток. Ангарские версии былины "Добрыня и Алеша" более ранние, чем все виды этой былины в восточной части русского Севера. "Охота к пению – характерная для сибирского крестьянства особенность" (примеч. ccxxxvii). Да и не только сибирского. Вятские крестьяне тоже любят постоянно напевать. Русские частушки, фесценнины-басни, врезавшись в детскую память, запоминаются на всю жизнь.
Из провала времени вырастает грандиозный образ римского учителя начальной школы: умудренного жизнью ветерана.
Отцы давали начальное образование своим и чужим детям самостоятельно. Начальные школы были рассеяны по всей Италии. Рим покорил мир не только мечом – он победил его своим учителем начальной школы.
Скромными и бедными были ученики начальной школы; беден и скромен был их учитель в Риме. Дело его было хлопотливым и трудным, дохода приносило мало, а почету – и вовсе никакого. Он не имеет права называться "профессором" – это титул преподавателей средней и высшей школы ("грамматиков" и "риторов") – он всего-навсего "школьный наставник"; он не смеет сидеть в просторном кресле с высокой спинкой (кафедра) – оно предназначено только для грамматиков и риторов; императоры даруют "профессорам" большие привилегии – о "школьном учителе" они и не вспоминают. Затруднений ему, правда, не чинят: он не должен ни у кого спрашивать разрешения открыть школу, никому не должен представлять отчетов о ведении школьного дела; никто не присылает ему ни указов, ни распоряжений. Свобода у него полная – и открыть школу где угодно, и преподавать как хочешь, и умирать с голоду, если не хватит средств и способностей отвести от себя эту, по словам Гесиода, "жалостнейшую смерть". На такое невыгодное и незаметное место охотников, естественно, было мало. Занимали его с горя те, кому не удалось пристроиться в жизни лучше. Средней и высшей школой ведали обычно греки; учитель грамоты чаще всего был своим, земляком, уроженцем Италии. Изувеченный солдат, вынужденный до срока оставить военную службу, ремесленник или крестьянин, не способные по болезни или по старости к своему труду, решали открыть начальную школу – все-таки какой-то заработок (примеч. ccxxxviii).
Изувеченных солдат среди пленных и невозвращенцев на Востоке было в избытке.
VIII. Происхождение языка и речи ученых
Способы преподавания были не приспособлены даже для римских детей. Грамоту, которую теперь самый тупой ученик усваивает за несколько недель, римские школьники одолевали за несколько месяцев. Нечего и говорить, насколько наша арифметика легче римской. Четко вырисовывается нравственный идеал такого учителя: он жил "бедно и честно", был безукоризненно чист в отношениях с учениками. Люди безграмотные и неискушенные в юридических тонкостях могли на него вполне полагаться и быть уверены, что он передаст их последнюю волю в полном согласии с их мыслями и желаниями. Он не отвечал отказом на просьбы и никого в жизни не обидел.
Только одна единственная надпись донесла до нас голос начального учителя. Жил он в Капуе (это был большой торговый город в Кампании) во времена Августа; звали его Фурием Филокалом. Он сочинил для себя эпитафию, которую и вырезали на его надгробной плите; из нее мы и узнаем кое-что о его жизни и о его внутреннем облике. Жил он бедно; сам он говорит об этом, и бедность его засвидетельствована тем, что похоронили его на средства погребального общества (это были ассоциации бедняков, ежемесячно делавших скромные взносы в кассу общества, которое обязано было позаботиться о пристойном погребении своих членов). Заработок от школы был, видимо, ничтожным: Фурий вынужден был еще прирабатывать составлением завещаний. Был он в какой-то степени знаком с философией; учение пифагорейцев о том, что тело – темница для души, пришлось ему по сердцу. Он называл себя аврунком (одно из древних италийских племен); видимо, история и этнография родной страны его интересовали. Эпитафию свою сочинил он в стихах, правда, довольно неуклюжих; но тайной стихосложения как-никак владел. Для учителя грамоты был он человеком весьма образованным… Для Ливия гул детских голосов в школе и шум от работы в мастерских одинаково характерны для будничной жизни маленького италийского городка (примеч. ccxxxix).
Надписи – это весь античный мир вширь и вглубь, от Рима до глухих окраин провинций и зависимых территорий, от бездонного мрака веков до грани перехода в средневековье и до времени образования романских языков. В надписях мы видим маленького человека, изучением которого давно занимается русская литература. Маленький человек попадает в поле зрения античного писателя случайно и однобоко. Маленький человек в римской литературе – это либо жалкий бедняк-прихлебатель, либо жулик большего или меньшего масштаба. Грамотными в Риме были и свободные, и рабы (примеч. ccxl).
Уже в половине II в. до н. э. пароль в армии передавался не устно, а письменно: солдаты, тысячи тысяч крестьянских сыновей, умели читать (примеч. ccxli).
Возможно, даже кто-то из образованных и успел взять с собой в поход свиток Лукреция с его "О природе вещей", не у всех же в поклаже парфяне нашли греческую литературную срамоту (примеч. ccxlii). Дети переняли у отцов умение римского пальцевого счета (примеч. ccxliii). Упражнения с числами для детей дошли до нас в афганских сказках (примеч. ccxliv). Дети научились владеть привычными для легионеров орудиями: топорами, лопатами, мотыгами, кирками и т. д. Они усваивали распорядок лагеря, распределение обязанностей, военные и бытовые обычаи.
Сыновья лагерников сплачивались в ватаги по подразделениям отцов. Неизбежным следствием полового недопонимания кочевниц и лагерников стало появление множества детей с неопределенным отцовством, сыновей полка, детей центурий. Такие видели отца в центурионе, командире того беспутного лагерника, на которого указывала мать. Отцы уходили на войну вчерашними детьми, воспоминания о Риме оживали в соперничестве юнцов, воплощавших в себе омоложение их кшатрийского товарищества.
Между родами всегда существует известный антагонизм и соревнование, которое выражается, например, при борьбе, при бегах на лошадях, при добыче зверя, орехов и т. д. Одержавший верх становится предметом гордости целого рода. Впрочем, мне не доводилось ни разу убедиться, чтоб этот антагонизм переходил во вражду между родами. Проявление этого антагонизма лучше всего выражается в тех шуточных или бранных характеристиках, которые сочиняет один род про другой (примеч. ccxlv).
Время тяжким бременем легло на языки римских потомков, меняя их за столетия в живой речи италиков. Словенские и балтийские языки являются сильно измененной детьми латынью (примеч. ccxlvi).
Века в Риме была свобода речи. О свободе говорения на римскую Масленицу (Либералии) писал еще римский сочинитель и очевидец прихода Либерты Гней Невий в поэме о Пунической войне, на которой выросли поколения воевавших в Гражданскую (примеч. ccxlvii): Libera lingua loquemur ludis Liberalibus (примеч. ccxlviii) – "Вольным словом вольнословим мы на играх Вольности" (примеч. ccxlix, cd). Невий задает тон традиции, еще сохраняющейся у Кассиодора (509 г.) (примеч. ccli). С VI в. эта традиция в Европе исчезает одновременно с появлением выражения simplicia verba etc. – "просторечие", "народный язык" – в романской речи, распространившейся в Римской Африке, Галлии и северной Италии в III–IV вв. Прилагательное simplex (примеч. ссШ) становится в один ряд с barba-rus и rusticus (sermo, русск. ширма и шарманка), гораздо более известными обозначениями народной речи Рима и провинций, именуемым романским койне, общероманским, протороманским и т. д. (примеч. ccliii). Именно с этого времени ученые на Западе начинают задумываться о том, что было утеряно в современном им Риме.
Римляне старались перещеголять один другого своими остротами. Шутке и насмешке в Риме был дан даже слишком большой простор (примеч. ccliv). По-русски разговоры на Либералии – это вольный (либеральный, от лат. liber) разговор по существу, возможность и право на который имели римляне. В Риме были места, где правитель, вождь (princeps), император, встречался с народом лицом к лицу. В современном мире появилось новое место для такого свободного разговора – Сеть (Internet).
Однако слово и понятие libertas, обычно переводимое на русский язык словом "свобода", нуждается в прояснении. Более того, во всех современных языках понятие "свобода" маловразумительно.
Хотя для всех индоевропейских народов характерно противопоставление свободный человек – раб, общее обозначение понятия "свобода" у них отсутствует. Быть законнорожденным и быть свободным – одно и то же. Что касается германских языков, то до сих пор ощущаемая связь между нем. frei, свободный, и Freund, друг, позволяет восстановить исходное понятие свободы, толкуемой как принадлежность к замкнутой группе людей, в общении между собой называющих себя друзьями (примеч. cclv).
Слово "свобода", в нынешней его форме имени существительного, сравнительно позднего происхождения. Происходит слово от старинного и малоизвестного существительного "своба", что служило, по чешским толкователям (глоссаторам) 1202 г., наименованием одной из языческих богинь (примеч. cclvi). Славянское *svobodb, "свободный" (ср. сущ. "свобода") похоже на санскритское svapati – "сам себе господин", состоящее из корней *svo– "свой" и "господин", но не может быть с ним сведено, поскольку санскритским глухим в славянском нормально соответствуют глухие (примеч. cclvii).
Не проясняет понятие и французское слово liberte. Об истинной природе мудреца рассуждал Шарль де Бовель в XVI в.: "Более всего свойственно и характерно для него действовать и все совершать свободно, самостоятельно и настолько легко, насколько это возможно. "Свободно" означает по собственной воле, велением которой он охотно берется за все, что разумно, прекрасно, благо и достойно предпочтения" (примеч. cclviii). Основоположники марксизма связывают появление понятия "свободы" с появлением семьи, частной собственности и государства (примеч. cclix).
Понятие, обозначенное словом Libertas, оказалось расщепленным первым. Либаний в середине IV в. опишет жизнь без ушедшей Libertas:
Все полно продавцов: материки, острова, деревни, города, площади, гавани, улицы. Продаются и дом, и рабы, и дядька, и нянька, и педагог, и могилы предков. Всюду бедность и нищенство, и слезы, и земледельцам представляется удобнее просить милостыни, чем обрабатывать землю (примеч. cclx).
Первый и последний известный в истории случай, когда свобода была, а потом сплыла, отмечен в Риме Гражданских войн. Дочь Юпитера и Юноны Либерта (Liberias) пришла в Рим в самый тяжкий миг войны после победы при Беневенте в 214 г. до н. э., одержанной с помощью вооруженных рабов. Дети вольноотпущенников по закону были свободными. Образ их матери стал основой для иконы Либерты. На римских монетах ее изображение чеканили с колпаком в руке или подле него. Колпак (pileus) – головной убор вольноотпущенников (примеч. cclxi).
В XIII в. Фома Аквинский напишет, что Либерту из Рима похитили: