Однако в марте 1930 г. издание сводок белоэмигрантской прессы было прекращено. Вместо них уже 12 марта вышел первый "Бюллетень заграничной печати". Подчеркивалось, что "для ознакомления руководящих кадров партии с освещением в заграничной печати положения СССР Секретариат ЦК ВКП(б) счел целесообразным издание Секретным отделом "Бюллетеня заграничной печати". В бюллетене будет даваться обзор буржуазной, социал-демократической и белогвардейской (в т.ч. троцкистской) печати".
На первый взгляд, подобное изменение представлялось вполне логичным. Партийные работники, не владеющие за редким исключением иностранными языками, могли теперь знакомиться хотя бы с некоторыми материалами западной прессы. Однако на практике подобное изменение привело не к росту объективных представлений о внешнем мире и о самом СССР, а, скорее, к их сокращению. Действительно, количество изданий русского зарубежья было ограничено, и сводки позволяли довольно подробно представить их содержание; к тому же, общее настроение всех без исключения эмигрантских газет было в лучшем случае критическим по отношению к Советской власти. Зато безбрежный океан зарубежной прессы позволял найти любые статьи с любым "направлением" (не случайно сразу же в перечне использованных изданий появились коммунистические, а также никому не известные провинциальные газеты, где можно было найти публикации буквально на любой вкус, в том числе и об успехах социалистического строительства в СССР). Другими словами, бюллетени заграничной печати были на порядок более субъективными, чем сводки эмигрантской прессы.
В первом выпуске бюллетеня были представлены разделы "Общее положение СССР" (выдержки из статей "Тайме", "Роте Фане" и др.), "Положение в деревне" ("Тайме", "Манчестер Гардиан", "Тан" и др.), "О советах" ("Социалистический вестник", "Дни"), "Кампания против преследований религии" ("Манчестер Гардиан", "Каррент Хистори", "Дэйли Геральд" и др.), "Внешнее положение СССР", "О Красной армии", "Разное". Подобные разделы (обычно, впрочем, их насчитывалось меньше) были и в последующих выпусках, но уже в пятом выпуске появились разделы "О положении в Индии" и о состоянии английской независимой рабочей партии.
В Свердловском архиве сохранились и засекреченные инструкции по выдаче "Бюллетеней заграничной печати" и списки получавших их лиц за 1933 г. Это секретарь горкома, заведующие отделами горкома (иногда их заместители), председатель горсовета - всего каждый номер читали 4–5 человек из многотысячной городской партийной организации. Бюллетени выдавались строго под расписку, в одной из инструкций, определявших порядок их выдачи, они красноречиво именовались "конспиративными материалами".
Постепенно подобные секретные обзоры и сводки "для служебного пользования" стали получать все большее распространение, однако их содержание все меньше отличалось от материалов, публикуемых официальной советской прессой. Так, в закрытых (они готовились ежедневно в количестве всего 24 экз.) информационных сводках Всесоюзного общества культурной связи с заграницей (ВОКС), в частности за май - июнь 1S35 г., основное место занимали краткие пересказы сообщений западной печати о различных проявлениях "кризиса капитализма" и нарастании революционных настроений, а также об успехах советской культуры. Лишь изредка встречались нейтральные сообщения о новостях культурной жизни на Западе. Никаких материалов, существенно дополнявших сообщения советской прессы или критически оценивавших советскую действительность, в данных сводках не было.
Позднее к таким обзорам (их, помимо ВОКСа, готовил ТАСС и некоторые другие организации) добавились и переводы избранных книг для узкого круга. Так, 29 мая 1936 г. члены Политбюро опросом решили: "Принять предложение т. Радека об издании книги Веббов "Советский коммунизм - новая цивилизация" в количестве 2000–3000 экз. для распространения по списку" (позднее и английские издания книги Веббов оказались в спецхране). Издавалась в СССР "для служебного пользования" в 1936 г. и "Майн Кампф".
Сохранились пометы И.В. Сталина на экземпляре этой книги из его личной библиотеки; некоторые из них были опубликованы Д.А. Волкогоновым. "Я тоже видел это же издание книги "Майн кампф", но в фонде Михаила Ивановича Калинина, с собственноручными пометами "всесоюзного старосты"", - пишет Б.С. Илизаров, и отмечает, что "читал Калинин с интересом, это очевидно, но в то же время, предполагаю, боялся, что потом его пометы прочитает кто-то, кому не следовало бы их видеть, и он с экспрессией отмечает прочитанное репликами: "Фу, какая глупость!" или "Мелкий лавочник!", - явно рассчитанными на стороннего читателя".
Проблема, однако, заключалась в том, что даже среди "узкого круга" допущенных к подобной литературе многие не очень-то ею интересовались. Так, Н.С. Хрущев, будучи членом Политбюро и руководителем крупнейшей, притом пограничной союзной республики - Украины, наряду с другими "избранными", получил "Майн Кампф", однако "не мог ее читать, потому что меня буквально выворачивало; не мог спокойно смотреть на такие бредни, мне стало противно, не хватало терпения, и я ее бросил недочитавши". И в этом Хрущев был не одинок. Как вспоминал генерал армии М.А. Гареев, ему приходилось встречаться с ответственными сотрудниками, работавшими перед войной в НКИД и Генштабе, которые признавались, что никогда полностью не читали и не принимали всерьез рассуждений фюрера в этой книге.
В результате в личных записях заведующего отделом руководящих партийных органов ЦК ВКП(б) Г.М. Маленкова по итогам заседания Оргбюро ЦК в декабре 1936 г. появилась такая фраза: "Не знаем, что говорит о нас враг, не читают [так в документе - авт.] иностранных газет…"
* * *
Советская интеллектуальная элита находилась, с точки зрения доступа к информации, в несколько лучшем положении, чем остальные социальные группы, включая и политическую элиту. Играло роль знание языков, позволявшее читать иностранную прессу и слушать радио (а также, что немаловажно, нацеленность на получение подобной информации, реальный интерес к происходящему за пределами СССР, умение анализировать и т. д.)
Так, в дневниках К.И. Чуковского за 1921–1923 гг. неоднократно встречаются упоминания: "…Сегодня все утро читал нью-йоркскую "Nation" и лондонское "Nation & Athenaeum". Читал с упоением… вдруг после огромного перерыва прочитал "Times" - и весь мир нахлынул на меня… Перелистал я новые номера "London Mercury" - каждая статья интересна… Сегодня прочитал книжку "London Mercury", с упоением…" и пр. И академик В.И. Вернадский в своих дневниках постоянно отмечал и комментировал материалы западной прессы.
Писатель В. Вишневский, возглавлявший Оборонную комиссию Союза советских писателей, постоянно слушая сообщения английского, германского, французского радио.
"Получая каждый день кучу иностранных газет (а владею английским, немецким и французским, начал изучать испанский и итальянский), ясно вижу, как обостряется международная обстановка", - записывал в своем дневнике "красный профессор" А.Г. Соловьев, работавший в 30-х годах в Институте мирового хозяйства и мировой политики.
В течение какого-то времени для узкого круга сохранялись некоторые независимые каналы получения информации. Известный декрет 1922 г. "Об улучшении быта ученых" предусматривал свободный выезд научных работников за границу и получение оттуда литературы. Однако постепенно наличие даже столь незначительного (в масштабах страны) исключения из правил стало вызывать раздражение политического руководства. Так, в докладной записке Г.Г. Ягоды и начальника Секретно-оперативного управления ОГПУ Г.Е. Евдокимова от 9 января 1930 г. сообщалось, что "наиболее удобным способом сношения с заграницей, широко пользуемым академиками, была переправка корреспонденции и документов через академическое Бюро международного книгообмена". При этом авторы записки особо подчеркивали, что через это же Бюро академики нелегально получали эмигрантскую литературу.
В1929 г. в библиотеке Академии наук была введена цензура иностранных журналов. В ходе работы так называемой "комиссии Фигатнера" заведующий иностранным отделом БАН С.К. Пилкин объяснял: "Мы получаем некоторое количество заграничных журналов, в которых часто появляются статьи антисоветского содержания, к нам обращаются представители ГПУ с просьбой указать, какие меры мы принимаем, чтобы эти антисоветские статьи не проникали дальше, и вот нам пришлось завести просмотр такого рода журналов, чтобы явно выраженное антисоветское направление не проникало дальше".
С конца 20-х годов сокращаются бюджетные средства, выделяемые научным учреждениям на закупку иностранной периодики и научной литературы. Возникали и иные, чисто административные ограничения.
Уже в мае 1935 г. специально созданный для содействия проведению в СССР Международного физиологического конгресса правительственный комитет вынужден был "просить Главлит дать распоряжение о беспрепятственном пропуске через границу научной литературы иностранных делегатов конгресса".
Конечно, общая картина была не столь однозначной. Так, профессор 3.Г. Френкель, который в 1933–1936 гг. был председателем ученого совета в ленинградском Институте коммунального хозяйства, позднее с гордостью вспоминал, что "существенным достижением было обеспечение библиотеки Института всей советской и новейшей зарубежной специальной литературой. В те годы (1933–1938) удавалось получать основные английские, американские, французские и немецкие периодические издания. Каждый день я начинал просмотром свежих журналов и изданий, отмечая в них то, что могло иметь прямое или косвенное отношение к работе ИКХ". Таким образом, в условиях постоянной борьбы политических и прагматических тенденций, столь характерной для советской действительности, первостепенное значение могла, как в данном случае, получать личная инициатива, активность заинтересованных лиц.
Немало сложностей возникало при получении иностранной литературы отдельными, пусть даже и выдающимися учеными. В дневниках академика Вернадского постоянно встречаются записи о перебоях с доставкой иностранной прессы. Так, в.феврале 1932 г. он писал: "Письма на почту о неприсылке "Weekly Times". Явно перехватывают и м. б. даже организованно. 3 естественно-исторических журнала приходят аккуратно, а этот - нет. Есть или любители читатели, или - за деньги. Легко свалить на цензуру: она явно не при чем, по крайней мере, заверяют и, я думаю, не лгут: они не чувствуют и не понимают всего ужаса и позора своей работы, чисты сознанием". Но уже через несколько дней, потеряв терпение, Вернадский приходит к противоположному выводу: "Не получаю "Weekly Times": думаю, что помимо главной есть и 2-я цензура, и она действует самостоятельно". Позднее, в декабре 1934 г., он отмечал, что не доходит "New York Times", и вообще - "доходили естественнонаучные журналы и теряются общие журналы и газеты".
Трудно сказать, что имел в виду академик, говоря о "2-й цензуре", и существовало ли нечто подобное в действительности; тут еще много неясного. Конечно, общественно-политическая пресса, в отличие от чисто научных изданий, не могла не привлекать особого внимания соответствующих инстанций. Но вполне вероятно и другое: кто-то из работников почты интересовался происходящим в мире не меньше Вернадского.
Постепенно усложнилась ситуация и с получением научных изданий. "Одним из самых основных недостатков научной работы в нашем Союзе, требующим немедленного, коренного и резкого перелома, является ограниченность нашего знакомства с мировым научным движением", - писал
B. И. Вернадский председателю СНК В.М. Молотову в феврале 1936 г. Он подчеркнул, что с 1935 г. "наша цензура обратила свое внимание на научную литературу… Это выражается, в частности, в том, что с лета 1935 года систематически вырезаются статьи… Целый ряд статей и знаний становятся недоступными нашим ученым". Еще более резко академик высказался в августе 1936 г.: "Цензура вообще стала бессмысленно придирчивой, небывало глупой и бесцеремонной". Обращения Вернадского к главе правительства возымели, впрочем, действие: начальник Главлита C.Б. Ингулов получил выговор за "превышение власти", и на некоторое время ситуация применительно лично к Вернадскому изменилась к лучшему.
В сентябре 1938 г. вышел не подлежащий оглашению приказ уполномоченного СНК СССР по охране военных тайн в печати и начальника Главлита СССР, содержащий "Список учреждений и организаций, имеющих право получения запрещенной в СССР иностранной литературы".
Все учреждения и организации, там упомянутые, были разделены на 3 категории. В первую категорию входили 52 организации, имеющие право на получение без просмотра всей иностранной литературы, в том числе секретариат СНК, ЦК ВКП(б), Верховный Совет СССР, редакции "Правды" и "Известий", НКИД, Иностранный отдел ГУГБ НКВД, иностранные посольства (!), ТАСС, Институт марксизма-ленинизма, а также видные деятели иностранных компартий.
Вторую категорию составили 30 организаций и лиц, имеющих право получать всю литературу, кроме белоэмигрантской, троцкистской и фашистской, в том числе ВЦСПС, библиотеки им. В.И. Ленина, им. М.Е. Салтыкова-Щедрина и Академии наук, действительные члены Академии наук СССР.
Наконец, третья категория, означавшая право на получение прежде всего научно-технической и специальной литературы, включала в себя свыше 100 адресатов, в том числе Институт мировой литературы им. А.М. Горького, Наркомпрос, Союз безбожников, редакции центральных газет, республиканские академии наук, крупные заводы и т. д.
Что касается основной массы советской интеллигенции, она вынуждена была довольствоваться чтением советских газет. Это, впрочем, не исключало возможности достаточно глубокого анализа международной ситуации. Так, в воззвании, подброшенном во время съезда советов в Славяно-Сербском районе Донецкой губернии и составленном, вероятно, кем-то из представителей сельской интеллигенции, говорилось: "Германия, несмотря на то что она побежденная, все же промышленность в ней дает 90–95% довоенной производительности, и это все покупается населением, значит производительность есть, есть и покупательская способность, страна любая при таких условиях может процветать".
Примеры критического анализа советской прессы, позволяющего делать выводы, далекие от желаемых для самих авторов публикаций, содержатся в опубликованных дневниках тех лет.
Конечно, извлекать таким образом достоверную информацию удавалось далеко не всегда; так, долго живший на Западе и имевший возможность читать иностранную прессу, В.И. Вернадский тем не менее признавал, например, что итоги президентских выборов в Германии в 1932 г. оказались для него неожиданными: "Победа Гинденбурга - Гитлера и status quo коммунистов в Германии - при условии кризиса - серьезный признак, который здесь учитывается. Я не ожидал - влияние здешних "газет"?" Характерны кавычки, в которые академик поставил слово "газеты", несомненно, имея в виду специфику советской прессы.
Не только представители интеллигенции критически оценивали материалы советской печати. Так, в марте 1926 г. в письме на имя И.В. Сталина крестьянин Н. Жариков подчеркивает, что "большинство изданий нашей периодической литературы страдает бессодержательностью, вялостью и заведенной монотонностью". Причину подобного явления он видит в том, "что государство пользуется монопольно печатью". А некий комсомолец Кропотов, работник текстильной фабрики им.Ленина в Свердловске, в марте 1928 г., выступая на собрании, заявил: "В наших газетах пишут, что за границей капиталисты удлиняют рабочий день, снижают зарплату, а разве у нас лучше… Зачем нас обманывают и еще тычут пальцем на капиталистов Германии, Англии и др."
Передачи иностранного радио были доступны только тем, кто знал иностранные языки; кроме того, многие просто опасались слушать эти передачи. Как вспоминала научный работник Л.А. Исаакян, "появилось радио "Филипс" - был такой приемник в доме, где я жила. И я там, совершенно обезумев, слушала по ночам и музыку, и французов, и австро-венгров, и кого хотите. Этого нельзя было делать в 30-е годы, поэтому хозяйка говорила: "Тихо, тихо, тихо, чтоб тут не было слышно, и чтоб соседи не знали, что ты слушаешь это радио"".