Выводы. В творчестве неореалистов в 1931–1937 гг., с одной стороны, развиваются те тенденции, которыми отмечена их деятельность в 1920-е гг. Шмелев в автобиографической трилогии обращается к близкой истории дореволюционной Москвы, своей семьи. Рассказы и неоконченный роман "Бич Божий", а также киносценарии Замятина посвящены истории и современности. Чапыгин и Шишков продолжают разрабатывать в своих монументальных романах "Гулящие люди" и "Емельян Пугачев" историческую тему. Запечатленная почти во всех этих произведениях картина мира по-неореалистически субъективная, мозаичная, деформированная. Шмелев возрождает жанровую традицию рождественского и пасхального эпоса, сквозь который жизнь преломляется односторонне – умиленно-радостно. У Замятина деформация создается с помощью анекдотического сюжета и сатирического гротеска или благодаря неожиданному сближению разных эпох. Он по-прежнему создает мифологизированные образы, но теперь литературное и сциентистское мифотворчество (роман "Бич Божий", сценарий "Царь в плену") дополняется иным типом мифотворчества, основанным на богатейших традициях русского сказочно-песенного фольклора (сценарий "Стенька Разин") и приближающимся к поэтике М.М. Пришвина и А.П. Чапыгина. Чапыгин и Шишков мифологизируют русскую историю сообразно советскому социальному заказу. Жанровая палитра неореалистической прозы 1930-х гг. видоизменяется по сравнению с предыдущим десятилетием. Теперь преобладают новелла (Замятин), а также роман: исторический (Замятин, Чапыгин, Шишков), автобиографический (Пришвин), мистический с элементами менипповой сатиры (Булгаков). Таким образом неореалисты отразили в своем творчестве общие для русской советской прозы закономерности – создание монументальных произведений на историческую тему или на вечную тему художника и его творчества.
С другой стороны, в романах Пришвина и Булгакова создан тип художника, противостоящего давлению социума своим творчеством, в котором утверждаются вечные ценности – родственного отношения к природе, милосердия. В "Биче Божьем" Замятина и романах Чапыгина и Шишкова есть интерес не только к жестокому герою дионисийствующего склада (Атилла, Разин, Пугачев), но и к типу "органического" человека, близкого положительным героям Л.Н. Толстого и А.И. Куприна (Зейнаб, Катерина из замятинских киносценариев, чапыгинский Сенька, шишковская Акулечка). Это обусловило становление новой манеры, сочетающей символико-мифологические (т. е. модернистские) и толстовские формы психологизма. Изменился и тип повествования в неореалистической прозе этих лет: сказ вытеснен книжно-письменными формами речи, но при этом проза осталась орнаментальной. Повествование то напоминает стиль исторической прозы, то приближается к эстетическому трактату. Писатели-неореалисты на последнем этапе существования неореализма явно искали новые формы художественности, в которых вымысел был бы ослаблен. Этого нельзя сказать только о "Мастере и Маргарите".
Заключение
Проведенный в книге анализ прозы, драматургии, а также частично критики и публицистики неореалистов показал, что в их творчестве своеобразно преломились традиции фольклора, древнерусской литературы и иконописи, а также ряд существенных тенденций отечественной литературной классики
XIX и XX вв. Как и у символистов, у неореалистов А.М. Ремизова, М.М. Пришвина, С.Н. Сергеева-Ценского, Е.И. Замятина, А.П. Чапыгина, В.Я. Шишкова, частично и у К.А. Тренева, А.Н. Толстого, М.А. Булгакова, А.П. Платонова нашли своеобразное воплощение идеи зарубежных и отечественных философов и психологов, повлиявших на духовную атмосферу в России в первой трети XX в. Это привело к созданию художественного сциентизма.
В творческий период 1900–1916 гг. революционные убеждения Ремизова, Пришвина, Замятина, Шишкова, сочувствие Шмелева и Тренева революционным идеям и стихийный демократизм Чапыгина обусловили их критико-активистскую позицию, проявившуюся в созданных в данный период рассказах и повестях о русской провинции ("Пятая язва", "Уездное", "Белый скит", "Тайга"), В эти годы возникают два направления внутри неореализма: атеистическое (Замятин) и религиозное (все остальные). У Замятина формируется атеизм, который сочетается с частичным приятием моральной и эстетической сторон православного мировидения. Подобное противоречие отражено в наиболее значительном произведении данного этапа – повести "Уездное". В последующих повестях и рассказах писателя возникает восприятие жизни как трагедии, близкое мировидению Ф. Ницше, и полемика с шопенгауэровским призывом к аскетизму и пониманием любви у B.C. Соловьева как, в первую очередь, высокодуховного платонического чувства. Это сродни мировидению Зайцева. Мировоззрение Замятина, Пришвина, Чапыгина и Шишкова, поклонников "естественных" ценностей жизни, в эти годы наиболее близко идеям Розанова. Как и Бердяев, Ремизов, Шмелев, Пришвин, Замятин, Чапыгин и Шишков ставят проблемы национального своеобразия "русской души", которое объясняют религиозными, этнографическими и географическими условиями; личности и среды, состояния православной религии. В неореалистической прозе возникают литературные типы революционера-"еретика" и героя-консерватора, интеллигента, чьи дарования гасятся агрессивной пошлой средой, "органического" человека, близкого к природе и воплощающего как отрицательные, так и положительные черты (Сергеев-Ценский, Замятин, Чапыгин); бродяги (Чапыгин, Пришвин, Шишков), героя-праведника (Пришвин, Шмелев), беззаветно любящей героини (Замятин, Зайцев).
Неореалисты творят в данный период чаще всего в среднем и малых эпических жанрах, в их произведениях формируется модернистский художественный метод. При этом существенно, что между символизмом, реализмом, использовавшим поэтику модернизма, и собственно неореализмом ("синтетизмом") границы были подвижными.
Ремизов, Замятин, Пришвин, Тренев, испытывавшие большой интерес к философии, творчески обрабатывали библейские тексты, апокрифы. Это сближало их с символистами. Вместе с тем и Ремизов, и его ученики были далеки от ортодоксального христианства. Произведения всех писателей-неореалистов объединяли философичность, наличие черт импрессионизма, экспрессионизма и порой примитивизма.
В дореволюционном творчестве Ремизова, Шмелева, Замятина и Пришвина существенна опора на национальные средневековые культурные традиции, а также рецепция и своеобразное преломление идей и художественных достижений реалистов – Н.В. Гоголя, Ф.М. Достоевского, М.Е. Салтыкова-Щедрина, Н.С. Лескова и писателей-народников. Шмелев и Пришвин ориентируются на древнерусские жанры жития и хождения. В то же время уже в раннем творчестве некоторых неореалистов возникает установка на жанрово-стилевые эксперименты в духе художественных достижений, с одной стороны, А.П. Чехова, а с другой – символистов. Если Ремизов только колеблет жанровую традицию жития, то Чапыгин уже создает антирождественский рассказ, а Замятин – новаторскую повесть с чертами перевернутой притчи. В неореалистических произведениях первого творческого периода формируется самобытная сказово-орнаментальная манера, явившаяся основой для дальнейших стилевых исканий в русской прозе 1920-х гг.
Период 1917–1930 гг. отличается наибольшей творческой активностью неореалистов. Именно в эти годы окончательно складывается неореалистическое идейно-стилевое течение, теоретиками которого становятся Замятин и критики ОПОЯЗа. На данном этапе появляются неореалисты "второй волны" – А. Толстой, Платонов, Булгаков, "Серапионовы братья", Катаев, Эренбург, Беляев. В эти годы крупнейшими русскими писателями-философами являются Замятин, Булгаков и Платонов, удачно дебютирующие и в драме. Лучшие произведения этих писателей группируются в проблемно-тематические "триады": у Замятина это две триады, посвященные проблемам интеллигенции и революции, личности и коллектива, возможности воспитания "нового человека" – рассказы "Дракон", "Мамай", "Пещера", повесть "Островитяне", роман-антиутопия "Мы", драма "Огни св. Доминика"; у Пришвина повести "Мирская чаша" и "Журавлиная родина", роман "Кащеева цепь" с проблематикой, близкой указанной выше; у Платонова сатирические повести "Город Градов" и "Котлован", роман "Чевенгур", в которых сочетаются утопизм и антиутопизм; у Булгакова научно– и социально-фантастические и одновременно мистические повести "Дьяволиада", "Роковые яйца" и "Собачье сердце", также ставящие проблемы существования интеллигенции в социалистическом мире, возможности вмешательства в тайны природы, права выдающейся личности на эксперимент.
В публицистике, сказках, рассказах и повестях Ремизов, Замятин, Пришвин и Булгаков осуждают "красный" террор, деятельность партии большевиков, гражданскую войну, реалии жизни первых послереволюционных лет. При этом Замятин и Толстой остаются сторонниками идеи революции. Концепция революции-энергии становится центральной в замятинском и платоновском сциентистском мифотворчестве, которое базируется на переработанных положениях из работ немецких ученых Ю.Р. Майера и В. Оствальда. Понятия второго начала термодинамики (энтропии и энергии) оригинально соединяются у Замятина с концепцией двух универсальных бытийных начал – аполлонического и дионисийского, воспринятой как из работы Ницше, так и через ее рецепцию в эстетике Серебряного века (у А. Белого и Вяч. Иванова). Для Платонова важны также идеи "философии общего дела" Н. Федорова, для Булгакова – положения книги Ницше "По ту сторону добра и зла" и работ Бердяева. Эти понятия воплощаются в произведениях Замятина, Пришвина, Платонова и Булгакова с помощью библейских мифологических и литературных мифопоэтических мотивов. Благодаря этому усиливается, по сравнению с 1910-ми гг., и полностью реализуется неореалистическая установка на создание произведений с обобщенной философской проблематикой.
Прозаики-неореалисты совершенствуют сказ, характерный элемент поэтики русской прозы первой половины 1920-х гг. Замятин, как правило, использует сказ для раскрытия национальных русских жизненных реалий. В то же время функция сказа у Замятина и Шишкова порой сближается с ролью комического сказа у М.М. Зощенко или комически-лирическо-го сказа у И.Э. Бабеля. В творчестве неореалистов 1920-х гг. появляются и иные манеры – основанная на повествовании книжного типа, а также сочетающая метафоризацию и деметафоризацию (Платонов).
Языковое богатство неореалистических произведений данного периода обусловлено использованием диалектных записей из блокнотов Замятина и лексики сибирских и алтайских народов в "Угрюм-реке" Шишкова, обилием архаизмов и историзмов у Чапыгина ("Разин Степан"), В творчестве писателей в эти годы есть реалистические черты, но преобладает неореализм ("синтетизм"), в котором ведущими являются символистские способы типизации и изобразительно-выразительные приемы и в котором есть также экспрессионистичность ("Островитяне", рассказы и "Мы" Замятина, "Мирская чаша" Пришвина, "триады" произведений Платонова и Булгакова, булгаковские пьесы).
В произведениях неореалистов 1920-х гг. существует множество генетических связей и сравнительно-типологических схождений, с одной стороны, с работами зарубежных и русских философов и психологов, с другой стороны, с эстетикой иэссеистикойВяч. И. Иванова, В.Я. Брюсова, А.А. Блока, прозой Б.А. Пильняка. Неореалисты глубоко осмысливают ведущие тенденции в существовании России и Европы в XX в., в частности, размышляют о "метафизике" техники и техническом прогрессе, о свободе и счастье, о возможности создания совершенного, гармоничного человека; прослеживают закономерности разных этапов русской истории. Эти размышления воплотились в центральных произведениях данного периода. "Мы" Замятина и "Чевенгур" Платонова участвуют в диалоге с идеями теоретиков Пролеткульта А.А. Богданова и А.К. Гастева, являясь в то же время новаторскими в художественно-философском и жанровом отношениях романами-антиутопиями, главная идейная функция которых – спор с утопией. Трагическая судьба человечества в XX в. запечатлена здесь с помощью переосмысленных мотивов из Библии и "Фауста", "Гамлета" и "Дон Кихота".
Особое место в драматургии Замятина занимают комедия-"игра" "Блоха" и романтическая трагедия "Атилла", Булгакова – памфлет "Багровый остров". "Блоха" тесно связана с эстетическими исканиями условного театра, характерными для драматургии Блока, Ремизова, с театральными идеями Мейерхольда и Евреинова, традициями русского фольклора и эстетическими принципами итальянской "комедии масок". Анализ "Атиллы" раскрывает, наряду с мифологизаторской, и другую тенденцию – грубое руководство творческой деятельностью со стороны партийных органов. "Багровый остров" осуждает гражданскую войну, преследует своей целью борьбу за свободу творчества.
В 1931–1937 гг., проведенных за рубежом, деятельность Ремизова, Шмелева, Замятина становится более многогранной: их произведения переводят на иностранные языки, они пишут литературно– критические и публицистические статьи, выступают с лекциями на темы русской культуры. Замятин также сотрудничает с французским театром и кинематографом. Шмелев становится широко известным благодаря своим "Солнцу мертвых" и "Лету Господню…". Таким образом, неореалисты-эмигранты получают более широкую, чем в предыдущие десятилетия, аудиторию, и их творчество в более полной мере, чем раньше, становится фактом мировой культуры.
В мировоззрении Замятина в данный период соединяются неприятие тех негативных тенденций общественного развития, которые он видел в Советском Союзе, критическое отношение к западноевропейской цивилизации с верой в обновление, которое должны были принести стареющей Европе более молодые "хуны"-русские. В творчестве Замятина и неореалистов, оставшихся в России, – Толстого, Чапыгина и Шишкова – преобладает историческая тема. Ей посвящены замятинский неоконченный роман "Бич Божий", исторические романы Чапыгина "Гулящие люди" и Шишкова "Емельян Пугачев".
Наряду с этой тенденцией в русской прозе 1930-х гг. очень важны и другие проблемы – художника, психологии творчества, взаимоотношений творца с обществом. Они поставлены в романах Пришвина "Кащеева цепь" и Булгакова "Мастер и Маргарита" и комедиях Булгакова "Блаженство" и "Иван Васильевич".
Пришвин создал тип трагического цивилизованного героя-творца, "синтезирующего" готовность Христа принести себя в жертву ради всего живого, а также энергичность, стремление к знаниям и героизм Фауста с цельностью "естественного" человека Ж.-Ж. Руссо и Л.Н. Толстого.
Булгаковский мастер также является трагическим героем: он не выдерживает гнета тоталитарного общества и предает лучшее в себе – перестает творить, напоминая тем самым Фауста, останавливающего в финале трагедии прекрасное мгновение. Тем самым концепция личности у Пришвина и Булгакова, как и у Замятина, резко отличается от просветительской оптимистической веры в человека у автора "Фауста". У Булгакова и Замятина чрезвычайно активны дьявольские силы, несущие в мир хаос и разрушение. Но наказывают они грешников и разрушают во имя добра – в этом отступление обоих авторов от христианской этики и убеждений Гёте.
В неореалистической прозе этих лет развивается тенденция, зародившаяся во второй половине 1920-х гг., – переход к более простой внешне, несказовой манере, при сохранении орнаментальности. При этом в творчестве Замятина, Пришвина, Булгакова, Чапыгина и Шишкова 1930-х гг., как и в их произведениях предыдущего этапа, преобладают неореалистическая субъективистская картина мира и соответствующие художественные способы ее создания (тип психологизма и хронотопа).
Роль Ремизова, Шмелева, Замятина, Пришвина, Толстого, Булгакова и Платонова в русской литературе первой трети XX в. трудно переоценить. В их творчестве сконцентрирован ряд ее ведущих идейных и художественных тенденций, все они – писатели-философы, создавшие в необыкновенно трудных исторических условиях исключительно сложные, многогранные высокохудожественные произведения.
Список использованной литературы
Произведения, наброски, письма неореалистов
1. Булгаков М.А. Собрание сочинений: В 5 т. М., 1989–1990. Т. 1–5.
2. Булгаков М.А. Собрание сочинений: В 10 т. М., 1995–2000. Т. 1-10.
3. Булгаков М.А., Замятин Е.И., Замятина Л.Н. Из переписки (1928–1936) (Публ. В.В. Бузник) // Рус. лит. Д., 1989. № 4. С. 178–188.
4. Дикий А.Д. Переписка с Е.И. Замятиным и Б.М. Кустодиевым по поводу спектакля "Блоха" // Дикий А.Д. Избранное. М., 1976. С. 327–396.
5. Замятин Е.И. Автобиография / Публ. А.Ю. Галушкина // Странник. М., 1991. Вып. 1. С. 12–14.
6. Замятин Е.И. Алатырь // Рус. мысль. М.; Пг., 1915. № 8. С. 9 – 38.
7. Замятин Е.И. Африканский гость / Публ. А.Н. Тюрина // Лепта. 1994. № 18. С. 108–138.
8. Замятин Е.И. Бич Божий: (Черновой вариант романа) / Послесловие И. Ерыкаловой // Новый журн. Нью-Йорк, 1999. № 214. С. 5-44.
9. [Замятин Е.И. Блоха: Фрагменты текста]: Из архива БДТ / Публ. Т.Т. Давыдовой // Федосеева Л.Г. Марина Цветаева. Путь в вечность. М., 1992. С. 55–58.
10. Замятин Е.И. Житие Блохи. Д., 1929.
11. Замятин Е.И. Закулисы // Как мы пишем. Д., 1930. С. 29–47.
12. Замятин Е.И. Из блокнотов 1914–1928 годов / Публ. А.Н. Тюрина // Новый журн. Нью-Йорк, 1988. № 172/173. С. 89-127.
13. Замятин Е.И. Из блокнотов 1914–1928 годов / Публ. А.Н. Тюрина // Там же. 1989. № 175. С. 103–134.
14. Замятин Е.И. Избранные произведения: Повести. Рассказы. Сказки. Роман. Пьесы. М.: Советский писатель, 1989.
15. Замятин Е.И. Избранные произведения. М., 1990.
16. Замятин Е.И. Избранные произведения: В 2 т. М., 1990.
17. Замятин Е.И. Из литературного наследия / Публ. А.Н. Тюрина // Новый журн. Нью-Йорк, 1988. № 170. С. 77–86.
18. Замятин Е.И. [Кончина Блока] // Записки мечтателей. Пг., 1921. № 4. С. 11.