Книга посвящена истории терминов и понятий, используемых в российской науке XIX в. для описания "другого", – таких как "народность", "национальность", "нрав народа", "тип", "типичное" и т. д. В центре внимания – характеристики поляков и финнов, содержащиеся в этнографических и антропологических очерках народов России и в учебной литературе второй половины XIX в. В монографии предпринята реконструкция этнокультурных стереотипов, позволяющая выявить особенности научного и обыденного восприятия финнов и поляков в русской культуре.
Содержание:
Введение 1
Часть первая - От народности к этничности: язык научного описания 10
Глава 1 - Рассмотреть и упорядочить: "иные" и "свои" 11
Глава 2 - Обнаружить народность: дух и тело 21
Глава 3 - Создать лексикон: дефиниции и классификации 34
Глава 4 - Нрав как этнический признак 46
Часть вторая - Механизмы формирования имперской идентичности 58
Глава 5 - Классификация как интерпретация 59
Глава 6-1 - Польский нрав в российской историографии 70
Глава 6-2 - Эволюция представлений о "веселом поляке": от автостереотипа к гетеростереотипу 79
Глава 7-1 - Финский нрав в российской научной литературе 91
Глава 7-2 - Формирование и эволюция стереотипа финской честности 102
Глава 8 - Поляки и финны в иерархии народов: "другие", "чужие", "свои"? 112
Заключение 120
Библиография 122
Источники 122
Историография 126
Примечания 131
М. В. Лескинен
Поляки и финны в российской науке второй половины XIX в.: "другой" сквозь призму идентичности
Моим родителям – Войтто и Антонине Лескинен
© Лескинен М.В., текст, 2010
© Издательство "Индрик", оформление, 2010
Введение
Процесс формирования национального сознания есть процесс самоидентификации этнической общности, социальной группы и культуры. Но самоидентификация всегда осуществляется через отношение к другому через его опознание. Одним из первичных ее инструментов является описание себя и "другого" ("иного"), оно структурирует "свое" и "чужое" пространства, разделение на которые является культурной универсалией . Самоописание и представления о "других" позволяют индивиду и группе утвердить способы самосохранения, защиты и воспроизводства традиции, типизировать явления и объекты окружающей среды, определить границы собственного пространства (в семиотическом смысле) и выработать стратегию поведения во взаимодействии с другими социальными группами.
Идентификация наций и осмысление категорий "национального" и "этнического" в европейской культуре XVIII – начала XIX в. осуществлялись при помощи хорошо изученных сегодня механизмов, среди которых описание – как задача и как метод освоения "своего" пространства, природных и человеческих ресурсов – занимало весьма важное место. Каталогизация и классификация не только фиксировали место человека и человеческих сообществ в естественнонаучных системах, но и производили семиотическое систематизирование признаков идентификации – как физических, так и аксиологических. Но эти процессы происходили в умах лишь немногочисленной части общества, т. е. в сознании элит.
Одной из проблем изучения иерархии идентичностей в период формирования наций является разграничение как "объективной" идентификации – извне, средствами науки, так и ее субъективированной формы – самоидентификации в различных культурных срезах. Именно это несовпадение вызывает полемику по вопросу о природе и сущности этничности, которая представляется центральным звеном в цепи рассуждений о методах изучения и интерпретации тех форм, в которых происходит осмысление так наз. "мы-идентичностей". Их эволюция и функции оцениваются в современных гуманитарных науках по-разному. Конструктивистская парадигма исходит из постулата, что политическое и культурное самосознание вырабатывается всеми социальными группами сообщества , а идентичности – нация и этнос – являются продуктом конструирования элит . Взгляды, альтернативные конструктивистским, определяются как примордиалистские; они господствовали в российской и советской социальных науках вплоть до 1990-х гг.: их последователи считают возможным изучение народов и наций как "объективно", т. е. в действительности существующих общностей, многие свойства которых являются врожденными . Однако и в том и в другом случае роль социальной элиты в создании и внедрении ряда важнейших представлений народа-нации о себе признается неоспоримой, так как в эпоху модернизации она не только формулирует и обосновывает базовые представления и ценности сообщества, но и внедряет их при помощи инструментов просвещения и социализации. Наука начиная с эпохи Просвещения играет в этом процессе определяющую роль. М. Фуко рассматривал историю гуманитарных дисциплин в контексте разработанной им концепции "дисциплинарной власти", в соответствии с которой наука репрезентирует и воспроизводит представления о норме, "правильности", идеи пользы и права, разного рода иерархии и т. п. Процесс, сопутствующий формированию различных видов самоидентификаций, может рассматриваться и как продукт социального габитуса , но и в этом случае обоснование всякой социальной (национальной и этнической в том числе) принадлежности интерпретируется как техника манипуляции, направленной на "углубление и укрепление мы-чувства, ориентированного исключительно на национальную традицию" .
Задавая и вырабатывая номинации и классификации, обосновывая право обладания "познающим субъектом" единственной и рационально доказуемой истины, наука становится орудием власти не в грубо политическом или идеологическом отношении, а как "власть-знание", когда собственный позитивный образ исследователя создается на негативном фоне изучаемого объекта . "Первичное расчленение познаваемой социальной реальности имеет, таким образом, манипулятивные и (в перспективе) властные функции", – отмечает И.Н. Ионов .
Исследование принципов строения образов и представлений о "другом" в европейской философской и научной мысли осуществлялось во второй половине XX в. под влиянием в том числе и культурно-антропологической парадигмы, которая определила роль и значение нормопорождающей интерпретации в исследовании "чужой" культуры. Применение этих концепций к истории европейской науки и культуры, в реконструкциях национальных образов и этнокультурных стереотипов способствовало обоснованию основополагающих постулатов, лежащих в основе научных типологий и сопутствующих им этноцентрических предубеждений.
В последние два десятилетия споры антропологов (в российской традиции именуемых этнографами или этнологами) вокруг этничности – вариантов ее интерпретации, порождающих различные концепции природы нации, национализма и "имперскости" – вышли на новую фазу осмысления ее конкретно-исторических форм. Однако исследование процессов складывания этнической / национальной идентичности не может ограничиться рамками истории политических и идеологических "проектов". Сегодня оно в той или иной степени обращено к реконструкции картины мира (ментальной, языковой, когнитивной) традиционного общества. Национальные идеологии ныне пытаются осмыслить через образы и мифы "национального" в культуре. Национальные мифологии также подвергаются дифференциации: это те, которые нашли отражение в историческом нарративе и были сформированы элитой, и те, что воплотились в "массовом сознании" или в исторической или национальной памяти. Введение категории мифа оказалось принципиальным для выработки новых подходов к реконструкции механизмов идентификации, но породило зачастую противоречивые заключения. Вместе с тем их общей закономерностью можно считать создание новых моделей описания идентичностей, некоторые из которых демонстрируют свою методологическую эффективность.
Значительно видоизменились подходы к постановке данного круга проблем в связи с так называемыми "антропологическим" и "лингвистическим" поворотами в гуманитарных дисциплинах в середине XX в., которые привели к "перекодификации" прежних форм и методов научного анализа, поскольку заставили рассматривать предшествующую историю человека и науки с точки зрения языка описания и установки исследователя на нормы и стандарты Знания. В этой эпистемологической "революции" родилось новое понимание отношений с "другим", которое начало трактоваться настолько расширительно, что стало небезосновательным утверждение, будто "существует и еще одно, параллельное повествование, не менее важное для воспроизводства и развития коллективного Я – это повествование о Других… "Другие" – это всего лишь наши собственные фантазии о нашем же "ином"".
Обращаясь к вопросам, связанным с историей российской этнографии, с формированием в ее "поле" представлений о "другом" и языка его описания, мы попытаемся показать, что источники наших взглядов на "других" гораздо более разнообразны, чем принято считать. Разделение на "научные" и "обывательские" суждения как представления "высшего" и "низшего" порядка в этой области не только условно, оно порождает ложные интерпретации: первые "содержат не только многие элементы обыденного здравого смысла, но и множество фигур мышления, восходящих к массовому сознанию". Различая в ходе исследования "теоретические" взгляды, с одной стороны, и способы практического воплощения этих концепций в народоописании, с другой, мы фиксируем тенденции и проверяем типичность или стереотипность суждений, обозначаемых эпохой как "объективно-научные".
* * *