Мистер Богарт продолжал писать на доске. Я села ровно, сцепила руки за спиной и приготовилась внимательно слушать, хотя понимала далеко не все.
Он покосился на меня:
- Почему ты так сипеть?
- Простить моя, сэр, - вновь пролепетала я, хотя понятия не имела, что на этот раз сделала не так. Обернулась на остальных ребят. Большинство из них небрежно развалились на стульях. Некоторые почти лежали, некоторые опирались на локти, несколько человек даже жевали жвачку. В Гонконге ученики складывали руки за спиной, пока говорит учитель, в знак уважения. Я медленно расслабила руки и опустила ладони на парту перед собой.
Покачав головой, мистер Богарт вернулся к своему занятию.
На ланч весь класс отправился в школьную столовую. Я никогда не видела, чтобы дети вели себя так, как эти американцы. Они только что не висели на потолке и беспрерывно визжали. Работницы столовой метались от стола к столу, выкрикивая распоряжения, к которым никто не прислушивался. Следом за остальными я двигалась с подносом вдоль длинной стойки. Женщины из-за стойки задавали мне какие-то вопросы, в ответ я только кивала, а они шлепали разные коробочки из фольги мне на тарелку: мясной фарш в виде соуса, картошка, превращенная в жидкое месиво, соус, похожий на соевый, но гораздо более светлый и менее соленый, кекс и молоко. Я не пила коровьего молока, у меня от него болел живот. Остальная еда оказалась интересной, но риса на обед не полагалось, поэтому я будто и не поела толком.
После ланча мистер Богарт раздал нам листочки с нарисованной картой.
- Короткое здание, - объявил он. - Впишите все сто лиц.
Кое-кто заныл, но большинство принялись что-то писать. Я взглянула на свой листок, а потом в отчаянии бросила взгляд на листок своей белой соседки, пытаясь понять, что же все-таки нужно делать. Но вдруг листочек выскользнул из моих пальцев. Рядом стоял мистер Богарт.
- Не подгадывать! - рассердился он. Нос и щеки раскраснелись, как будто он внезапно захворал. - Ты, пицца!
- Простить моя, сэр… - забормотала я. Вряд ли меня могли назвать пиццей, американской едой. Но что же тогда он сказал? Произношение моих учителей в Гонконге не имело ничего общего с тем что я слышала теперь в Бруклине.
- М-м-меня, - произнес он, сложив губы в ниточку. - Простите м-м-меня.
- Простите меня, - повторила я.
Я его явно раздражала, но не понимала почему. Мистер Богарт написал на моем листке огромное "О" и протянул мне. Этот ноль будто полыхнул флуоресцентным светом на весь класс. Что скажет Ма? Я никогда в жизни не получала нулей, а теперь еще все вдобавок решат, что я жульничаю. Оставался единственный шанс произвести положительное впечатление на мистера Богарта - проявить усердие в уборке класса после уроков. Если уж я не могу продемонстрировать интеллектуальные способности, сумею хотя бы доказать, что старательно работаю.
Но едва прозвенел звонок, все ребята тут же выбежали из класса. Никто не остался вымыть полы, расставить стулья и стереть с доски.
Мистер Богарт, заметив мое удивление, спросил:
- Чем могу помочь?
Я промолчала и поспешила выйти из класса.
Ма ждала меня на улице. Я была так рада видеть ее, что чуть не расплакалась, вцепившись в ее руку.
- Что такое? - Она развернула к себе мое лицо. - Тебя кто-то дразнил?
- Нет. - Я вытерла щеки. - Все нормально.
Ма не отводила взгляд:
- Тебя кто-то ударил?
- Нет, Ма. - Я не хотела, чтобы она переживала, потому что все равно ничего не сможет сделать. - Просто здесь все совсем по-другому.
- Понимаю. - Она все еще тревожилась. - Что вы сегодня делали?
- Я не помню.
Ма вздохнула, уступая, и принялась объяснять, как мне самостоятельно добираться до фабрики. Она выдала целый список, чего не следует делать: подходить к странным незнакомым мужчинам, бездомным, карманникам, прикасаться к грязным поручням, стоять слишком близко к краю платформы…
У входа в метро грохот поезда заглушил ее слова. Стены тоннеля, проносившиеся мимо за мутным вагонным стеклом, сливались в бесконечное размытое пятно. В таком шуме разговаривать было почти невозможно. Напротив нас сидели два мальчика примерно моего возраста. Когда тот, что повыше, встал, из кармана у него выпал громадный нож - в кожаных ножнах, а рукоять по руке взрослому мужчине. Я сделала вид, что смотрю в другую сторону, и пожалела, что не могу стать невидимкой. Второй парень махнул приятелю, тот поднял нож, и оба вышли из вагона. Я покосилась на Ма, глаза у нее были прикрыты. Я прижалась теснее и принялась запоминать остановки и пересадки, чтобы не заблудиться, когда поеду одна.
Мы вышли на станции, Ма повернулась ко мне и сказала:
- Я совсем не хочу, чтобы ты в одиночку ездила на метро.
Вот так все было в первый раз. Поездки на фабрику после школы превратились в процесс настолько автоматический, что порой, годы спустя, даже направляясь в другое место, я вдруг замечала, что села в поезд, идущий в сторону фабрики, словно все пути вели только туда.
Чайнатаун оказался очень похож на Гонконг, только улицы не такие тесные. В рыбном магазине высились горы морского окуня и корзины крабов; полки бакалеи ломились от консервированной папайи, личи и карамболы; уличные торговцы предлагали жареный тофу и вареный рис. Я радостно подпрыгивала рядом с Ма, пока мы проходили мимо ресторана, где в витрине висели копченые цыплята, и мимо ювелирной лавки, сверкающей желтым золотом. Я свободно понимала все, что говорили люди вокруг. "Нет, я хочу самые лучшие тыквы", - заявляла какая-то женщина. "Это слишком дорого", - возражал мужчина в дутой куртке.
Грузовой лифт поднял нас ко входу на фабрику. Ма толкнула металлическую дверь, и вырвавшееся оттуда облако горячего пара едва не сбило меня с ног. В воздухе густо пахло металлом. Я почти оглохла от грохота сотен швейных машин "Зингер". Над каждой склонилась темная голова.
Никто не взглянул на нас: женщины подсовывали машинам все новые стопки ткани, не останавливаясь, даже чтобы отрезать висящие нитки. Почти у каждой швеи волосы были завязаны в пучок, но все же некоторые пряди выбивались и прилипали к мокрым от пота щекам и шеям. Лица у всех закрыты масками. И на каждой маске - грязная пыльная пленка цвета заветрившегося мяса.
Фабрика занимала целый этаж громадного промышленного здания на Канал-стрит. Огромное, похожее на пещеру помещение, торчащие металлические балки, ржавые болты, покрытые слоем вечной грязи. Груды ткани на полу рядом со стульями, тележки, заваленные горами полуфабриката, длинные металлические поручни с висящей на них готовой и разглаженной одеждой. Свет, просачивавшийся сквозь клубы фабричной пыли, серебрился нимбом вокруг женских голов.
- А вот и Тетя Пола, - сообщила Ма. - Она выходила собирать арендную плату.
Тетушка шествовала по залу со стопкой красных тряпок в руках, раздавая новую работу швеям. Те, кому доставалась стопка побольше, казалось, были ей признательны и часто-часто кивали в знак благодарности.
Тут она заметила нас.
- А вот и вы, - приветствовала она, подходя ближе. - Фабрика впечатляет, не правда ли?
- Старшая сестра, могу я поговорить с тобой?
Тетушка определенно ждала другой реакции. Лицо ее слегка вытянулось.
- Давайте пройдем в офис, - недовольно предложила она.
Открыто глазеть никто не осмелился, но множество взглядов украдкой провожало нас, пока мы шли к офису Дяди Боба. Женщины сидели за удивительными машинами, которые подшивали брюки и пришивали пуговицы, - я таких никогда не видела. И работали все в невероятном темпе.
Сквозь стеклянную дверь кабинета видно было сидящего за столом Дядю Боба. Тросточку он поставил у стены рядом с собой. Мы вошли, Тетя Пола прикрыла дверь.
- Первый день, а? - улыбнулся Дядя Боб.
Мы не успели рта раскрыть, как заговорила Тетя Пола.
- Простите, но у нас мало времени, - заявила она. - Я не могу допустить, чтобы другие рабочие подумали, будто я делаю поблажки своей семье.
- Конечно, - согласилась Ма. - Я знаю, что вы оба очень заняты и не видели квартиру, в которой мы поселились, но там не слишком чисто. - Ма имела в виду, что жилище ниже всяких норм. - И мне кажется, для А-Ким это место небезопасно.
- Ой, младшая сестра, не беспокойся. - В голосе Тети Полы было столько тепла и уверенности, что я невольно поверила ей. - Это временно. Пока не нашлось места, которое было бы вам по карману, ведь у вас так много расходов. Но у Мистера Н. есть еще дома, и как только появится место, за которое вы сможете платить. мы сразу же вас туда переселим.
Ма успокоилась прямо на глазах, и даже я заулыбалась.
- А теперь пойдемте, - продолжала Тетя Пола. - Нам лучше вернуться к работе, пока остальные не решили, что у нас тут семейная вечеринка.
- Удачи, - бросил нам вслед Дядя Боб.
Тетя Пола повела нас на рабочее место. По пути мы прошли мимо громадного стола, которого я прежде не заметила. Вокруг него суетились пожилые женщины и совсем маленькие ребятишки, обрезая торчащие нитки с готовых изделий.
- Они приходят за этот стол детьми и из-за него же выходят, уже став бабушками, - подмигнула тетя Пола. - Круговорот фабричной жизни.
Тут мы вступили в густое облако пара. Я ничего не видела, но поняла, что именно здесь находится источник жара. Четыре огромных паровых пресса были соединены с центральным кипятильником, который издавал пронзительный свист каждые несколько минут, выпуская пар. Рядом с каждым прессом стоял человек, он помещал одежду на подставку пресса, затем закрывал крышку - и новые клубы пара вырывались наружу. Отглаженную одежду укладывали на специальные козлы для "окончательной обработки", которая была обязанностью Ма. Стопки одежды непрерывно росли.
Наконец мы добрались до своего рабочего места. Оно оказалось просторнее, чем вся наша квартира. Длинный стол и гора отглаженных вещей, которые мы должны были развесить, рассортировать, перевязать лентой, прикрепить бирку и упаковать в пластиковый пакет. Тетя Пола оставила нас, предупредив напоследок, что отправка товара через несколько дней и она рассчитывает, что мы с Ма управимся вовремя.
Ма поспешно принялась развешивать готовые вещи и попросила меня разобрать по размерам брюки с длинной вешалки. Она протянула мне марлевую маску - квадратный кусок белой ткани, который следовало завязать за ушами. Мы находились рядом с гладильным цехом, и жара стояла адская. Но в маске совсем нечем было дышать, и через несколько минут я ее сняла. Ма свою тоже не стала надевать.
В мусорном контейнере я углядела скомканную китайскую газету и украдкой вытащила ее. Знакомые символы хоть немного подбадривали. Начав сортировку брюк, я разложила газету рядом, на пустой табуретке.
Не прошло и часа, как все поры на коже были забиты фабричной пылью. Паутина из красных нитей опутала мои руки, и, смахивая с лица пот, я оставляла грязные разводы. Ма постоянно протирала стол, за которым работала, но спустя несколько минут там уже лежал новый слой пыли, настолько толстый, что я вполне могла бы на нем порисовать, будь на это время. От каждого движения пыль хлопьями взмывала в воздух.
Посторонний запах, перебивая вонь полиэстера, коснулся моих ноздрей. Я обернулась. Рядом стоял мальчишка. Примерно моего роста, в старой белой футболке, но крепкие руки и плечи подсказывали, что парень, видимо, из драчунов. Глаза, глядящие из-под ровной линии густых бровей, были удивительного золотисто-карего цвета. Он, причмокивая, обгладывал жареное свиное ребрышко. Поблескивала хрустящая корочка, и я практически ощущала вкус ароматного сладковатого мяса.
- Ты до сих пор умеешь читать по-китайски, - качнул он головой в сторону газеты.
Я кивнула. Не уточнив, что только по-китайски и умею читать.
- А я все забыл. Мы живем в Америке уже пять лет, - похвастался он. - Ты, наверное, умная. Читаешь и все такое. - Это прозвучало не как комплимент, а, скорее, как вопрос.
Я решила быть честной.
- Читала когда-то.
Он поразмыслил мгновение.
- Хочешь кусочек?
Я заколебалась. У китайцев не принято есть чужую еду. В Гонконге мне никто ничего не предлагал.
Парнишка помахал целым ребрышком прямо перед моим носом:
- Ну, бери же.
- Спасибо. - И я решительно сунула мясо в рот. Вкус оказался таким же чудесным, как и аромат.
- Только не говори никому, - промычал он с полным ртом. - Я стащил это у Мамаши Гавс.
- У кого? - Я в недоумении уставилась на него. Свою долю ворованного я уже проглотила.
- У Сержанта.
Наверное, у меня все еще был удивленный вид.
- Мамаша Гавс, - вздохнул он. И поскреб шею точно имитируя привычку Тети Полы.
- Это моя тетя! - выдохнула я.
- Ой-е! - широко распахнул он глаза.
Но тут я рассмеялась, и он вместе со мной.
- Знаешь, вообще-то я не воришка. Просто мне нравится дразнить ее. Заходи ко мне в перерыве, туда, где нитки обрезают. Меня зовут Мэтт.
В свой следующий перерыв я заглянула к обрезчикам ниток. Худенькие старушки и дети проворно вертели в руках готовые изделия, специальными ножницами обрезая торчащие нити. Некоторым из ребятишек было лет по пять, не больше. Мэтт работал рядом с малышом в очках. Женщина - должно быть, их мать - сидела рядом. Ее большие розоватые очки едва прикрывали огромные мешки под глазами.
- Ты мальчик или девочка? - спросила она, коротко глянув в мою сторону.
Мэтт сдавленно хихикнул.
Я знала, что похожа на мальчишку - грудь совершенно плоская, волосы коротко подстрижены из-за вечной жары в Гонконге. Захотелось исчезнуть.
Второй мальчик миссис By, совсем крошечный лопоухий очкарик, не поднимал глаз. И все крутил в руках одну и ту же юбку, выискивая пропущенные нитки. На столе перед ним стоял игрушечный мотоцикл с картинкой американского индейца на бензобаке. Игрушка выглядела так, словно ее долго грызли и жевали.
- Привет, - обратилась я к малышу.
Мальчик не ответил, и тогда Мэтт, наклонившись, осторожно помахал ладонью перед его лицом. Потом сделал несколько знаков, напоминавших азбуку глухонемых. Малыш на миг вскинул голову и тут же потупился вновь. За это мгновение я успела разглядеть, что глаза его за стеклами очков странно расфокусированы.
- Парк не очень хорошо слышит, - пояснила миссис By.
- Ма, у меня перерыв, - объявил Мэтт, спрыгивая с табуретки. Обернувшись к Парку, он сделал еще несколько жестов. Наверное, спрашивал, не хочет ли Парк пойти с нами.
Парк никак не отреагировал, и Мэтт сказал:
- Он стесняется.
- Только не слишком долго, - попросила миссис By. - У нас очень много работы.
Некоторые из ребят, заметив, что мы освободились, потянулись в нашу сторону, и все вместе мы двинулись к аппарату с напитками у входа. Содовая стоила двадцать центов за бутылку, и позже я узнала, что мало кто покупал ее здесь - чересчур дорого, - но сама идея, что на удушающе жаркой фабрике можно достать прохладную газировку, была настолько заманчива, что пятачок у аппарата превратился в самое популярное место отдыха.
Я подозревала, что многие из ребят оказались на фабрике по тем же причинам, что и я. Официально они не числились работниками, но им больше некуда было идти, а родителям требовалась помощь. Ма объяснила, что платят здесь сдельно, а значит, работа, выполненная детьми, составляла существенную прибавку к доходам семьи. В школе я узнала, что сдельная оплата в Америке незаконна, но эти правила касались только белых, а не нас.
Прислонившись к тихо урчавшему аппарату, я наблюдала за Мэттом. Он, похоже, был лидером среди фабричных ребятишек всех возрастов - от четырехлетних до подростков. Для экономии Ма почти всю мою одежду шила сама, хотя и не слишком ловка была в этом деле, так что на мне была белая рубаха, сшитая вручную, в то время как на других детях - клевые футболки с английскими надписями вроде "Не забудь проголосовать". Они чередовали китайские слова с английскими, демонстрируя, какие они настоящие американцы, и, похоже, всем было известно, что я "только что из джонки". Новость о том, что Мамаша Гавс моя тетушка, вызвала бурное перешептывание, но Мэтт определенно взял меня под крыло, так что никто не посмел дразниться. И даже несмотря на тяжелую работу, я рада была оказаться вновь среди маленьких китайцев.
Минут через десять все потянулись обратно к рабочим местам. Я вернулась к Ма и продолжила работу, но была уже страшно уставшей. Ведь прошло уже целых три часа. Я все ждала, что Ма сейчас скажет - пора идти домой. Но вместо этого она достала пластиковый контейнер с вареным рисом, морковкой и кусочком ветчины: обедать придется прямо за этим столом. Я не могла жаловаться - она-то здесь гораздо дольше, чем я. Мы поели стоя, очень быстро, чтобы успеть выполнить положенную норму. Первый рабочий день закончился для нас в девять. Позже я узнала, что это еще довольно рано.
Утром я долго не выходила из ванной.
- Ким, - позвала Ма, - мы опоздаем в школу.
Я неохотно приоткрыла дверь, теребя в руках старенькое полотенце.
- Мне нездоровится.
Ма обеспокоенно потрогала мой лоб:
- Что случилось?
- Живот болит, - пробормотала я. - Наверное, мне сегодня лучше остаться дома.
Ма внимательно посмотрела на меня, улыбнулась.
- Глупышка, зачем говорить так много слов? - Она имела в виду - зачем я обманываю. - Ты должна ходить в школу.
Идея образования была для Ма священна.
- Я не могу, - созналась я. И глаза опять наполнились слезами, хотя я старательно скрывала их, пряча лицо в полотенце.
- Тебя обижают? - ласково спросила Ма.
- Не дети, - всхлипнула я, пристально рассматривая обшарпанный порог ванной комнаты. - Учитель.
Взгляд ее стал скептическим. В Гонконге учитель - фигура очень уважаемая.
- О чем это ты?
И я рассказала все: как мистер Богарт вчера поправлял мой акцент, как он сердился на то, что я ничего не понимаю, и назвал меня пиццей, как он решил, что я списываю, и поставил мне "ноль". Я уже не пыталась сдерживать слез и лишь сдерживала рыдания, когда слезы хлынули свободным потоком.
Я выплакалась, Ма молчала. Она слегка шевельнула губами, прежде чем заговорить. Затем выдавила, запинаясь:
- Может, мне следует поговорить с ним, рассказать, какая ты хорошая ученица.
Я было встрепенулась, но тут же представила, как Ма пытается объясниться с мистером Богартом при помощи тех нескольких английских слов, что она знала. Он еще больше будет презирать меня.
- Не надо, Ма, я справлюсь сама.
- Уверена, если ты будешь заниматься так же усердно, как всегда, он даст тебе еще одну попытку. - Она притянула меня к груди, прижалась щекой к моей макушке.
Я была удивлена и благодарна Ма, которая не стала безоговорочно принимать сторону учителя. Обхватив ее руками, я прикрыла глаза, и на миг мне показалось, что все будет хорошо.