- Но я, - продолжил толстяк, - поступлю с вами великодушно и с христианским милосердием, как и подобает моему высокому сану. Приходите в "Зеленое дерево" на тарелку вечернего супа. Шуты получат горячее и по кружке пива. А завтра чтобы вас не было в городе. Надеюсь, мы поняли друг друга!
Сопровождаемый ландскнехтами епископ Конрад удалился в направлении моста через Майн, еще до того как Великий Рудольфе спустился на землю. Когда зазывала рассказал ему
о реакции епископа, тот, видимо, не успев прийти в себя после восхождения, разбушевался и принялся размахивать руками, борясь с воображаемым противником. Потребовалось еще какое-то время, прежде чем он успокоился.
- Мы уезжаем сегодня же! - выкрикнул он вне себя. - А горячее, которое он нам обещал, пусть засунет себе в задницу, толстобрюхий господин епископ! Наших запасов хватит еще как минимум на десять дней. Вниз по Майну есть достаточно мест, где наше появление будет вознаграждено звонкой монетой: Вертхайм, Мильтенберг и Аморбах, не забудем и Ашаффенбург с Ганау. Я уж молчу о Франкфурте. Так что пакуйте вещички!
Мимо Магдалены события сегодняшнего дня проплыли, подобно сказочным картинкам. И лишь когда она у колодца с мыла свой маскарад, превративший ее в мнимую покойницу, которая никому не понадобилась, девушка полностью пришла в себя и в расходящейся кругами воде узнала себя, беглую монахиню Магдалену. Она уже давно поняла, что свобода, на которую ей пришлось променять строгую монастырскую жизнь, обернулась для нее ежедневной борьбой за выживание, сопряженной с тысячей опасностей.
Хотя они по-прежнему делили один вагончик, Магдалена и Мельхиор отдалились друг от друга, без всякого злого умысла. Вероятно, оживление их детской привязанности было продиктовано той вынужденной общностью, которая свела их. От Магдалены не укрылось и то, что Мельхиор все чаще искал общества гадалки Ксеранты. Она не была особо привлекательной, но мужчины и в ведьме увидят красавицу, если приспичит.
Ее новая жизнь представляла постоянно меняющуюся череду странствий и маскарада, напряженных усилий и скуки и, честно говоря, была такой же никчемной, как жизнь в стенах монастыря. С той лишь разницей, что последняя была скорее пригодна для облегчения нечистой совести, с которой человек уже появляется на свет.
Подобные мысли бродили в голове у Магдалены, когда цирковой обоз, проезжая по мосту через Майн, покидал город. Неожиданно кто-то дернул ее за рукав. Маленький мальчик лет десяти или двенадцати, смотревший на нее снизу вверх, сказал:
- Мне велели передать артистам, что, пока их не было, в фургон Великого Рудольфо проникли двое мужчин, из тех, что на "ты" с епископом. Мой отец не знает, важно это для вас или нет, но сказал, что артисты должны знать.
- А кто твой отец? - полюбопытствовала Магдалена.
- Мой отец - Йорг, сын великого Рименшнайдера, которому люди епископа переломали руки. Дед говорит, что он никогда уже не сможет вырезать Мадонну. Но если бы даже смог, все равно никогда бы больше не стал этого делать.
Выпалив все это, мальчишка исчез так же стремительно, как и появился.
На полпути к Вертхайму, выехав к пойменному лугу, труппа остановилась на ночевку. Магдалена зашла в фургон к Рудольфо, чтобы рассказать о таинственном вторжении. Впрочем, новость, похоже, не слишком взволновала его. Напротив, Рудольфо усмехнулся, словно предполагал нечто подобное. Проверив железный замок на двери, оказавшийся неповрежденным, он окончательно смирился с новостью и заметил:
- Негодяев везде хватает, но они сильно ошиблись, если рассчитывали найти у меня несметные богатства. Во всяком случае, ничего из моих вещей не пропало.
Говоря все это, Рудольфо не спускал с Магдалены глаз, как и во время всех предыдущих встреч. Его пронизывающий, пристальный взгляд вовсе не казался ей бесцеремонным или тем более двусмысленным, скорее он вызывал в ее душе странное тепло и ощущение, что он любуется ею. У нее замерло сердце: а вдруг это не более чем плод ее воображения?
Магдалена уже хотела ретироваться, пока ситуация не стала для обоих неловкой. Но тут Рудольфо с кажущейся легкостью и без всяких задних мыслей произнес слова, которым было суждено изменить ее жизнь.
- Завтра придешь? - как бы невзначай спросил он.
- Зачем? - спросила Магдалена, тоже стараясь, чтобы ее слова прозвучали как можно более безразлично.
Тогда Рудольфо схватил ее за руки и силой усадил на деревянный ларь, стоявший справа у стены и заваленный книгами, а сам сел напротив на другой сундук. Фургончик был очень тесным, так что их колени почти соприкасались. Магдалена изо всех сил старалась избежать его прикосновений.
Не только собственные наблюдения, но и рассказы артистов убедили ее, что Великий Рудольфо был странный тип, особенно в том, что касалось женщин. Однако эти наблюдения отнюдь не настроили Магдалену на сдержанный лад и тем более не оттолкнули ее от оригинала. Как раз наоборот, сознание своей невостребованности, еще больше укрепившееся с годами, проведенными в монастыре, породило в ней любопытство, ей захотелось узнать, что скрывается за такими словами, как "ухаживание", "любовь" и "восхищение", которые она знала по книгам. Ее научили любить лишь Иисуса Христа и выражать эту любовь только в песнопениях и молитвах.
- Ты красивая, - ответил Рудольфо на ее вопрос. - Я не могу всласть налюбоваться тобою.
Магдалена машинально поправила свой чепчик. Такого она еще не слышала ни от одного мужчины. Да их и не было почти в ее окружении. Девушке показалось, что ее щеки покраснели, и она предпочла промолчать.
- Ты красивая, - повторил Рудольфо почти беспомощно. - Я дал тебе роль мнимой покойницы лишь затем, чтобы другие не засматривались на тебя. Я хочу, чтобы ты скрывала свою красоту под отталкивающей маской. Ты можешь меня понять?
"Нет!" - хотела крикнуть Магдалена, но продолжала упорно молчать.
- Большинство мужчин, - продолжил Рудольфо, и при этом глаза его горели, - стремятся к богатству или славе, а я стремлюсь к совершенству, что же касается женщин - то к безупречной красоте. Ты должна знать, что я взял не Мельхиора, этого увальня, а тебя и твою красоту.
Магдалена не знала, как ей относиться к словам канатоходца. А вдруг Рудольфо, Великий Рудольфо всего лишь насмехается над ней, упиваясь ее беспомощностью и неуверенностью?
Неожиданно он упал перед ней на колени, как нищий, поднял подол ее платья и обхватил двумя руками ее ноги. Он сделал это с таким напором, что ей стало больно. Однако то была приятная боль, от которой она могла избавиться в любой момент, стоило ей сказать лишь слово.
Осознание своей власти придало ей смелости, и она высказала то, что давно вертелось у нее на языке, хотя это и стоило ей больших усилий:
- Я боюсь. Я еще никогда ни с одним мужчиной...
- Не говори ничего больше! - Рудольфо поднял на нее глаза. - Именно это делает тебя такой прекрасной. В наше время женщинами становятся в четырнадцать лет и мужчинам не приходится просить дважды. В двадцать пять лет у женщины уже пятеро детей, она выглядит, как пожухлый кочан капусты, а мужчина подыскивает себе более молодую для любовных утех.
- Как ты это говоришь... - почти беззвучно пробормотала Магдалена себе под нос, однако он услышал едва высказанный упрек.
- Я говорю искренне, - возразил Рудольфо. - Надеюсь, тебя не коробит моя откровенность. Не забывай, мне многое пришлось испытать из того, что тебе еще предстоит в твоем возрасте. Но тем не менее ты мне близка, как ни одна другая женщина. Я ни о чем не мечтаю более страстно, чем о том, чтобы соединить свою судьбу с твоей.
Чем дольше убеждал ее Рудольфо, стоя на коленях, тем больше ее смущала щекотливость ситуации. Магдалена порывисто высвободилась из его объятий, резко отскочив в сторону и оставив коленопреклоненного канатоходца в жалком виде на полу. В нелепой позе, опершись о сундук, он вызвал у нее сочувствие, и она пролепетала слова извинения. Рудольфо поднялся.
Если бы Рудольфо отругал ее, обвинив в манерности и самомнении, и выставил из фургончика, Магдалена нисколько бы не обиделась. Но вышло совсем иначе. С трогательной нежностью канатоходец взял ее правую руку, поднес к своим губам и поцеловал. Ни разу в жизни мужчина не целовал ей руку. Такие жесты не полагались женщине низкого сословия. Тем паче лысой послушнице, снявшей монашескую одежду. Магдалена чувствовала, как кровь стучит у нее в висках.
До нее наконец донесся откуда-то издалека голос Рудольфо:
- Ты все еще не ответила на мой вопрос!
- Какой вопрос? - переспросила Магдалена с отсутствующим видом.
- Придешь ли ты опять завтра? По-моему, нам есть что рассказать друг другу.
- Да, если ты хочешь и если позволят обстоятельства, я буду здесь.
Магдалена покинула фургончик Рудольфо в полном замешательстве. Тихий вечер опустился над рекой, рассыпав по лугу блестки прохладной росы. Дюжина лягушек, а может и больше, громко соревновались, кто кого переквакает. Пахло болотом и сырой землей. Она почувствовала усталость от долгой ходьбы, но не могла заставить себя забраться сейчас в свой вагончик и как ни в чем не бывало лечь рядом с Мельхиором.
Магдалена, словно сомнамбула, побрела к реке и опустилась на траву. Встреча с Рудольфо поразила ее своей внезапностью, как удар молнии. Она была не в состоянии сосредоточиться хотя бы на одной ясной мысли и не мигая смотрела на ленивые воды, протекавшие мимо нее, то журча и бурля, а то снова бесшумно.
Судьба Магдалены опять сделала неожиданный поворот, и она не знала, как к этому отнестись.
Глава 5
Шли недели, цирковая труппа продолжала двигаться вниз по течению Майна. Времена были непростые. Вплоть до Мильтенберга, сонного городка на Майне с нарядными фахверковыми домами, они повсюду натыкались на следы крестьянских восстаний: горящие нивы, тлеющие сараи и сожженные дотла подворья. Хотя горожане встречали их не столь недоверчиво, как жители Вюрцбурга, но, где бы они ни появлялись, отношение было более чем сдержанным и не шло ни в какое сравнение с тем восторженным приемом, который оказывали Великому Рудольфо раньше, стоило ему приехать в какой-нибудь город. Теперь у людей были другие заботы.
Что до Магдалены, то ее состояние напоминало ей детство, когда она однажды отравилась ядовитыми грибами. Она с трудом ориентировалась в реальной жизни. Иногда ей казалось, что она парит над землей, потом ее охватывал угар, схожий с тем, что овладевал некоторыми монахинями в Зелигенпфортен, когда во время литургии на Страстной неделе они кричали в экстазе: "Я здесь, Господь! Возьми
меня!" Магдалене такие истерики всегда казались притворством, но сейчас она смотрела на это иначе.
Деликатность Великого Рудольфо, который становился ей все ближе, делал комплименты, но не торопил события, вызывала уважение; ее симпатия к тактичному мужчине росла день ото дня. В те моменты, когда она буквально летала, а это случалось, если он был рядом, Магдалена испытывала неведомое прежде чувство, выпадавшее, как ей казалось, на долю только избранных, - счастье.
В полном лишений детстве и аскетической юности, проведенной в монастыре цистерцианок, ей внушали, что человек появляется на свет вовсе не для того, чтобы быть счастливым. Напротив, земля - это юдоль скорби, и лишь в загробной жизни ее ожидает истинное счастье. В этой жизни человек не может быть счастлив, это что-то неприличное.
Однако неожиданно свалившееся на нее счастье породило раздвоенность ее чувств. Какими бы пьянящими ни были робкие прикосновения Рудольфо - больше между ними ничего не было, - они будили в ней сокровенное желание большего. Она мечтала целиком принадлежать Великому Рудольфо. И одновременно страшно боялась этого.
Конечно, связь Рудольфо с Магдаленой вызывала крайнее недовольство в труппе. Об этом позаботились горбатый знахарь и гадалка Ксеранта. В лице рыжеволосой Ксеранты Магдалена обрела смертельного врага. Гадалка утверждала, что способна увидеть будущее в мерцании полудрагоценного камня величиной с кулак. Впрочем, ненависть была взаимной, еще с тех пор как ослепленная ревностью гадалка набросилась на Магдалену.
Охладели и ее отношения с Мельхиором, который чувствовал себя уязвленным частыми встречами Магдалены с Рудольфо наедине. Его возрастающая антипатия постепенно превратилась в открытую враждебность, находившую выражение в нелестных и обидных замечаниях. Не то чтобы
Мельхиор возлагал какие-то особые надежды на Магдалену, нет, он по-прежнему видел в ней маленькую девочку, которая дурачилась вместе с ним на лугах отцовского лена. Мельхиора раздражало то, что после бегства из монастыря она стала клеиться к первому попавшемуся мужчине, вся заслуга которого состояла в том, что он умел ходить по канату. Несомненно, высокое искусство, но кто знал, при каких обстоятельствах он освоил его?
Прошлое Рудольфо было загадкой и именно поэтому порождало естественное любопытство. Складывалось впечатление, что канатоходец в одночасье вырос из земли, как гриб после теплого летнего дождичка. На вопросы о том, как он начинал и кто был учитель, который научил его этому искусству, Рудольфо предпочитал отшучиваться: дескать, одаренным канатоходцем стать нельзя, им можно только быть. Он не любил, когда ему напоминали о его скромном происхождении, а потому все вопросы и, соответственно, все ответы так и остались под покровом таинственности, и уже давно никто из циркачей не отваживался приподнять эту завесу.
От Магдалены тоже не укрылось, что у Рудольфо был некий таинственный, даже магический флер. Природная сдержанность и преклонение перед его выдающимся мастерством до поры до времени удерживали ее от вопросов. Иногда ей казалось, что канатоходец живет в каком-то другом мире. То, что он не походил на людей, которые до этого встречались на ее пути, притягивало Магдалену, она все глубже погружалась в мир артиста и становилась зависимой от него.
В один из теплых летних вечеров, на праздник тела Господня, Магдалена по обыкновению, как почти каждый вечер, была в фургончике Рудольфо. И тут произошло нечто странное, нечто, что впервые вынудило Магдалену задать ему вопрос. Была уже ночь, и они сидели при свете свечи на целомудренном расстоянии, словно дети, страшащиеся собственной смелости. Неожиданно в дверь вагончика постучали.
Рудольфо, казалось, был не расположен реагировать на стук, даже после того, как стук стал громче. Канатоходец не привык принимать незваных гостей в своем жилище. Потом снаружи донесся глухой голос, медленно, словно в глиняный кувшин, произнесший:
- Сатан адама табат амада натас.
Магдалена удивленно посмотрела на Рудольфо и спросила, понимает ли он, что все это значит. Услышав странные слова, гот побледнел и вперил немигающий взгляд в противоположную стену с книгами, словно чужая сила овладела им. Хотя Магдалена была не в состоянии вникнуть в смысл непонятных слов, звуки магической формулы будто повисли в воздухе, как заклинание, врезаясь в сознание.
С вымученной улыбкой Рудольфо попытался успокоить Магдалену, но оставил свое намерение, когда девушка с нажимом вновь произнесла:
- Рудольфо, что все это значит?
Стук возобновился, и загнанный в угол Рудольфо вскочил, схватил Магдалену за руку и подтолкнул ее к двери.
- Я тебе все объясню, - шепнул он сдавленным голосом. - Потом. Пожалуйста, уйди сейчас!
Магдалена не видела причины возражать, хотя ситуация показалась ей странной и жутковатой. На ступеньках фургона стоял рослый мужчина в просторной дорожной накидке. Когда узкий луч света из фургона упал на его лицо, мужчина стыдливо отвернулся. Преодолев четыре ступеньки двумя размашистыми шагами, он исчез в фургоне канатоходца.
В монастыре Зелигенпфортен, где в определенные часы было запрещено разговаривать, монахини позволяли себе подслушивать чужие разговоры, воспринимая это как приятное развлечение. У некоторых это превращалось в страсть сродни греховной жизни в городе порока Содоме на Мертвом море. Магдалена не была исключением. А потому, не дойдя до места своей ночевки, она тут же вернулась назад и, не в силах совладать со своим любопытством, пристроилась под единственным окошком фургончика Рудольфо.
Она стала свидетельницей бурного разговора, легшего скорее бременем ей на сердце, чем доставившего удовольствие. Слова, долетавшие до ее ушей, были овеяны тайной и звучали устрашающе, как "Откровение" Иоанна Богослова. Видения любимого ученика Господа, которому повсюду мерещились изрыгающие огонь мифические животные и одухотворенные ангелы, чьи словеса были не в состоянии расшифровать даже ученые толкователи Библии, всегда казались Магдалене плодом разгоряченного воображения сумасшедшего, и даже с детства привитая вера не смогла переубедить ее.
Странные слова, благодаря которым незнакомец открыл перед собой двери жилища Рудольфо, поразительно походили на загадки, что задавал в своем "Откровении" апостол.
- Кто вы? - услышала она голос Рудольфо. - Назовите свое имя! Я имею право узнать его. Ибо вы, очевидно, один из "девяти". Во всяком случае, вы произнесли тайную формулу Незримого.
Незнакомец ответил своим глухим голосом:
- Тогда называйте меня Децимус. Как вам присвоено имя Квартус, Четвертый, так я буду Децимусом, Десятым.
- Вы дурачите меня!
- Ни в коем случае.
- Есть лишь девять Незримых, пребывающих среди живых.
- Знаю. Я хотел лишь продемонстрировать вам, что посвящен во внешние обстоятельства, окружающие ваш тайный союз, но при этом не имею понятия о тех знаниях, которые вы храните.
- И на чем основывается ваше, скажем, полузнание?
- Это мы тоже не будем обсуждать, как и мое имя. Итак, называйте меня Децимус.
- Ну хорошо. Так что же привело вас ко мне в столь поздний час? Вы меня действительно заинтриговали.
Повисла долгая пауза, словно незнакомец собирался с мыслями. Наконец он произнес:
- Я бы хотел предложить вам сделку. Выражаясь точнее, речь идет о деньгах, больших деньгах. Не отказывайтесь сразу от моего предложения. Сначала выслушайте меня.
- Ну так говорите, в конце концов!
- Нас ждут плохие времена. После того как дворянство и духовенство разбили мятежных крестьян, в городах и деревнях осталось мало продовольствия. Никто сейчас не желает смотреть на циркачей и платить им деньги. Пусть это всего лишь пара крейцеров, которые вы просите за свой цирк. Осень и зима не заставят себя долго ждать. Боюсь, что голод и холод долгое время будут единственными зрителями - вашими и вашей труппы. При этом вы владеете богатством, способным мгновенно избавить вас от необходимости странствовать по городам и весям, зарабатывая не признание и славу, а хулу и издевки.
- Мне кажется, я догадываюсь о цели вашего визита и говорю "нет" еще до того, как вы выказали свое желание.
- Погодите!
Сердце Магдалены было готово выпрыгнуть из груди. Она даже отдаленно не представляла, о чем идет речь. До нее донесся характерный звон, как если бы незнакомец бросил на стол кошелек с деньгами.
- Тысяча золотых дукатов, если вы раскроете мне место, где хранятся девять книг. И одновременно сделаете меня своим преемником.
- То есть вы хотите стать одним из Девяти Незримых.
- Разумеется.