Похоже, да. Исследователи из Массачусетского технологического института Трей Хедден и Джон Габриэли предложили восточным азиатам и американцам делать быстрые перцептивные суждения во время сканирования мозга с помощью функциональной магнитно-резонансной томографии. Им показали череду квадратов разного размера, в каждом из которых была проведена одна линия. Они должны были решать, сохраняется ли соотношение размеров линии и квадрата от одной картинки к другой (относительная оценка), или определять, одинаковой ли длины все линии независимо от окружающих их квадратов (абсолютная оценка отдельных объектов). Американцам для устойчивого внимания при выполнении первой задачи требовалась гораздо большая активность мозга, чем при выполнении второй. То есть абсолютная оценка отдельных объектов давалась им проще, чем оценка взаимоотношений элементов. Для восточных азиатов все было справедливо с точностью до наоборот. Их мозгу приходилось работать сверх нормы для абсолютной оценки, зато он с легкостью справлялся с относительной. Кроме того, уровень активности мозга при выполнении заданий, предпочтительных или непредпочтительных для данной культуры, изменялся в зависимости от степени, с которой испытуемый отождествлял себя со своей культурой. Различия в работе мозга проявлялись не на раннем этапе обработки визуальных стимулов, а на последней стадии обработки информации, когда внимание концентрировалось на оценке. Хотя американцы и восточные азиаты использовали одни и те же нейронные системы, их активность различалась в зависимости от типа задачи, "изменяя соотношение между задачей и активацией масштабной сети мозга на противоположное".
Эти характерные стили фокусировки внимания также наблюдаются в пределах одного географического региона и внутри этнической группы. Рыбаки и фермеры восточного черноморского побережья Турции, которые живут в сообществах, основанных на сотрудничестве, склонны к целостному вниманию больше, нежели пастухи, которым постоянно приходится принимать индивидуальные решения.
Еще представители Востока и Запада отличаются друг от друга генами. Хичон Ким со своими коллегами задалась вопросом, до какой степени генетические различия могут объяснять особенности фокусировки внимания. Многие ученые уже показали, что серотонин играет определенную роль во внимании, когнитивной гибкости и долговременной памяти. Поэтому она решила, что имеет смысл рассмотреть полиморфизмы (отличия в последовательности ДНК) некоторых генов серотониновой системы, влияющих, как выяснили ранее, на индивидуальные особенности мышления. Ее группа изучала разные аллели гена 5-HTR1A, который контролирует серотонинергическую нейропередачу. Исследователи обнаружили, что существует значимая взаимосвязь между типом аллелей 5-HTR1A человека и культурой, в которой он живет. Эта взаимосвязь отражалась на том, куда направлялось внимание конкретного человека. Люди, имеющие G-аллели, которые связаны с пониженной способностью адаптироваться к переменам, сильнее придерживались образа мышления, закрепленного в их культуре, чем люди с C-аллелями. Те же, кто обладал G/C-аллелями, занимали среднее положение. Исследователи подытоживают полученные данные: "Одинаковая генетическая предрасположенность может привести к противоположным психологическим результатам в зависимости от культурного окружения человека".
Важно понимать, что как поведение, когнитивное состояние и стоящая за ними физиология могут оказывать влияние на культурную среду, так и, наоборот, они сами могут подвергаться ее воздействию. Это подчеркивает значение механизма конструирования ниш, о котором мы говорили в прошлой главе. При нем взаимодействие между организмами и средой носит двусторонний характер: организм (на который действует отбор) меняет среду (осуществляющую отбор) и тем самым воздействует на результаты будущего отбора. Если говорить о людях, то мы обладаем способностью изменять окружающую среду не только физически, но и в социальном смысле, а измененная среда производит отбор, какие люди выживут, дадут потомство и станут преобразовывать среду в будущем. Так организм и среда сцеплены во времени.
Эти идеи играют особенно существенную роль, когда вы анализируете, как наши судебные структуры и нравственные законы воздействуют на социальную среду и формируют ее, какие варианты поведения они могут отбирать, кто выживет и оставит потомство и как это скажется на социальной среде в будущем. На нейрофизиологическом уровне мы рождаемся с чувством справедливости и некоторыми другими моральными интуитивными представлениями. Они вносят свой вклад в наши моральные суждения на уровне поведения, а те, дальше по цепочке, влияют на моральные и юридические законы, которые мы устанавливаем для нашего общества. Эти законы на социальном уровне обеспечивают обратную связь, сдерживающую наше поведение. Социальное давление на человека, которое действует на уровне поведения, отражается на его выживании и воспроизводстве, а следовательно, на том, за что отбираются процессы в мозге, управляющие поведением. Со временем социальное давление начинает определять, какие мы. Таким образом, легко увидеть, что системы морали становятся объективно существующими и чрезвычайно важными для понимания.
Кто это сделал - я или мой мозг?
Правовая система служит социальным посредником в отношениях между людьми. Нам не следует забывать о динамике конструирования ниш, когда мы пытаемся описать закон и понятия правосудия и наказания, сформированные, в их нынешнем виде, человеческим мозгом, разумом и культурными взаимодействиями. Правовая система разными способами определяет права и обязанности. В большинстве современных обществ исполнение принятых законов обеспечивается совокупностью институтов власти, как и наступление последствий нарушения этих законов. Когда кто-то преступает закон, это считается посягательством на общество в целом, на государство, а не на отдельного человека. Традиционно американский закон привлекает человека к ответственности за преступные деяния во всех случаях, за исключением тех, когда человек действовал под жестким принуждением (скажем, если к голове его ребенка приставили ружье) или страдает серьезными психическими расстройствами (не способен отличать хорошее от плохого). В США последствия нарушения закона основаны на принципах карательного правосудия: человек привлекается к ответственности за свое преступление, и ему определяют меру наказания по принципу "воздаяние по заслугам". Предыдущие главы, в которых приводились данные в пользу детерминизма, ставят перед нами вопрос: кого мы обвиняем в преступлении - человека или его мозг? Хотим ли мы, чтобы человек понес ответственность, или мы хотим простить его из-за детерминистского подтекста работы мозга? Как ни странно, этот вопрос проникнут дуализмом, так как предполагает, что между человеком и его мозгом и телом есть разница.
Нейробиология прокрадывается в зал суда
Закон - сложная штука, он принимает в расчет больше, чем просто совершенное преступление. Например, намерение виновного лица также входит в уравнение. Действие было умышленным или случайным? В 1963 году Ли Харви Освальд намеревался убить президента Джона Кеннеди, когда пронес спрятанную винтовку в здание, стоящее на пути следования президентского кортежа, дождался там, пока автомобили не начнут удаляться, и выстрелил. А вот в следующем году в Австралии суд расценил, что Роберт Райан, успешно ограбивший магазин, убив кассира, не имел соответствующего намерения. Покидая магазин, он споткнулся, нечаянно нажал на спусковой крючок своего ружья и застрелил работника. В то время как в кино, в книгах и на телевидении изображают преступления, которые приводят обвиняемого в зал суда, где изучаются намерения и другие обстоятельства, в действительности очень немногие уголовные дела разбираются в суде, всего около 3%, большинство дел улаживается с помощью досудебных соглашений. Как только нейробиология вступает в зал судебных заседаний, рабочее пространство судебных разбирательств, она может много чего сказать о происходящем. В частности, доказать, что у судьи, присяжных, представителей обвинения и защиты есть невольные предубеждения, а также объяснить, в какой мере можно полагаться на память и восприятие свидетелей и какова надежность заключений по результатам обследования на детекторе лжи. А сейчас ее еще просят определить, следует ли признать обвиняемого ограниченно ответственным, предсказать его будущее поведение и решить, кому и какое лечение показано. Нейронаука способна даже сообщить мотивы, побуждающие нас наказывать за преступления.
Роберт Сапольски, профессор неврологии из Стэнфордского университета, сделал очень категоричное заявление: "Страшно себе представить, что золотой стандарт суждения о невменяемости в судебной системе - правила Макнатена - опирается на науку, какой она была 166 лет назад. Растущий объем знаний о мозге делает концепции воли и виновности и в конечном счете саму основу уголовного правосудия глубоко подозрительными". Правила Макнатена появились после покушения на жизнь британского премьер-министра Роберта Пила в 1843 году и с тех самых пор используются (с некоторыми поправками) в большинстве систем общего права, чтобы определять случаи защиты от уголовной ответственности на основании невменяемости. Верховный суд Великобритании на один из вопросов, поставленных Палатой лордов о законе о невменяемости, ответил так: "Присяжным следует говорить во всех случаях, что каждый человек считается вменяемым и обладающим достаточной степенью здравомыслия для того, чтобы нести ответственность за свои преступления, пока убедительно не доказано обратное, а также что подавать возражения по иску на основании невменяемости можно лишь в том случае, если ясно доказано, что на момент совершения деяния обвиняемый страдал таким расстройством рассудка из-за психического заболевания, что не понимал природу и характер совершаемых действий или, если понимал, не знал, что делает что-то плохое". Сапольски спрашивает: учитывая детерминизм, учитывая то, что мы начинаем понимать психические состояния, можем отследить, какая часть мозга отвечает за волевую активность, и отдаем себе отчет, что та может быть нарушена, учитывая растущий объем знаний, которые мы можем применять для исследования существующих расстройств и того, что их вызывает, - не посмотрим ли мы на подсудимых по-другому?
В этих рассуждениях на кону стоит сама основа нашей системы правосудия, которая признает человека отвечающим за свои действия и привлекает его к ответственности. Однако не укрепляет ли современная нейронаука наши представления о детерминизме? А если так, то не становится ли меньше оснований для возмездия и наказания? Иными словами, где детерминизм, там нет вины, а если нет вины, не должно быть ни воздаяния, ни наказания. Эта назревающая идея беспокоит людей. Если мы меняем свое мнение о понятиях вроде культуры, то обязательно придем к тому, чтобы изменить подход и к печальному аспекту человеческого поведения, связанному с преступлением и наказанием.
Наука ошеломляет
Общее право основано на убеждении, что несправедливо трактовать схожие факты в различных случаях по-разному, поэтому ранее вынесенные решения по аналогичным делам, так называемые судебные прецеденты, служат основанием для принятия будущих. Таким образом, общее право создают и вынесенные в прошлом приговоры судей и вердикты присяжных, а не только нормативные акты законодательных органов. Обратясь к истории общего права, можно увидеть, что его корни и многие традиции возникли в то время, когда имелось мало научных знаний. Даже еще в 1950-е годы в залы суда как науку допускали психоаналитическую теорию, не подкрепленную эмпирическими данными. Почему что-то неэкспериментального характера не вызывало возражений? Поскольку судью это устраивало и так он разрешал дело. В последние полвека все изменилось. Мы значительно продвинулись в исследовании работы мозга и поведения, и у нас есть опытные данные. Теперь, когда нам известны все эти механизмы мозга и связь когнитивных состояний с мироощущением, в залах суда стали появляться результаты сканирования мозга. Их допускается предъявлять в качестве доказательств, чтобы объяснить, почему кто-то вел себя определенным образом. Правда ли снимки это могут?
Большинство нейробиологов убеждены, что пока это невозможно. Ведь когда "читают" снимки мозга, всего-навсего отмечают, что в определенной зоне, если усреднить изображения от нескольких человек, в таком-то месте встречается то-то и то-то. Результаты сканирования мозга конкретного человека неспецифичны. Тогда что эти снимки делают в зале суда? Похоже, что-то в нашей культуре заставляет людей доверять результатам сканирования больше, чем ученый верит самому себе. При этом и юристы, и нейробиологи сомневаются, обладают ли такие снимки доказательной силой, объективны ли они. В равной степени непонятно, смогут ли судья и присяжные, которые не имеют научного опыта, понять, каковы ограничения метода исследования и насколько выводы, основанные на интерпретации изображений, подвержены ошибкам. Многих нейробиологов беспокоит, что ученый звучит чересчур авторитетно, когда приходит на судебное заседание, показывает серию снимков мозга и говорит, что вот поэтому обвиняемого следует освободить от ответственности. В недавних исследованиях выяснилось, что, когда взрослые читают описания каких-либо психологических феноменов, они считают объяснения более надежными и важными, если приводится снимок мозга, даже когда он не имеет никакого отношения к тексту! Получается, что плохим объяснениям доверяют больше, если рядом показаны изображения мозга. Разумеется, это настораживает: присяжные и судьи учитывают данные, которые преподносятся как научно достоверные, хотя на самом деле ученые видят на подобных снимках лишь вероятностный расчет, какие области мозга активны во время сканирования, основанный на усреднении активности мозга нескольких человек. Мы разберемся с этим чуть погодя, однако сейчас важно понять, что никто не может указать на отдельное пятно на снимке мозга и со стопроцентной уверенностью утверждать, что определенное мышление или поведение порождено активностью в этой зоне. В игровых экспериментах, где студенты определяют меру воображаемого наказания для другого человека, они выносят более мягкие приговоры, если сначала прочитывают отрывок о детерминизме (настраиваются на него). Таким образом, представления о работе мозга, которых мы придерживаемся, воздействуют на нас и определяют, кто мы и что делаем.
Три концепции, связанные с судебным процессом, на которые сегодня влияет нейробиология, - это ответственность, доказательство и справедливость по отношению к жертве и к преступнику при вынесении приговора.
Ответственность
В контексте ответственности закон смотрит на мозг достаточно просто: есть так называемое практическое мышление, которое самостоятельно работает в мозге, порождая действия и поведение. Личная ответственность - продукт нормально функционирующего мозга с его практическим мышлением. Если с мозгом что-то случается (происходит повреждение или нарушение нейропередачи), он перестает работать нормально. Это может привести к ограниченным способностям, а значит, и к ограниченной вменяемости, что служит основанием для освобождения от ответственности. Особенно в уголовных делах обвиняемый должен всегда иметь mens rea действительный злой умысел. Недавно в Пенсильвании разбиралось одно дело, в котором использовались результаты сканирования мозга, чтобы изменить два независимых смертных приговора. В 1983 году Саймон Пирела был приговорен к двум высшим мерам наказания, поскольку был признан виновным в двух отдельных убийствах первой степени. Однако в 2004 году, двадцать один год спустя, снимки мозга, которые стали признавать в качестве доказательств, убедили присяжных при пересмотре одного дела Пирелы (назначенного из-за нарушений в ходе следствия) в том, что он не может подлежать высшей мере наказания, поскольку страдает поражением лобных долей, снижающим способность мозга нормально функционировать. Когда было подано прошение об отмене второго смертного приговора, на основании тех же самых изображений мозга сделали другое заключение - что Пирела умственно неполноценен. Причем вкупе с показаниями нейропсихологов судья апелляционного суда счел этот вывод "достаточно убедительным". Одни и те же снимки мозга признали доказательством двух различных диагнозов.
Стоит отметить, что сегодня подобные дела разбираются с учетом решения, вынесенного в судебном процессе 2002 года "Аткинс против Вирджинии" и ставшего прецедентным. Верховный суд США постановил, что казнь человека с задержкой в умственном развитии стала бы нарушением восьмой поправки к конституции США как жестокое и необычное наказание. Главный судья Скалиа так описал дело Аткинса: