Почему уходит любовь? Вопрос, несмотря на наморщенные лбы мудрецов, диссертации психологов, трактаты поэтов и словесные кружева телезнатоков, остаётся без ответа. Никто не знает, почему. Никто не признаётся, что не знает. Сотни ответов, один нелепее другого, только подтверждают, что правильный ответ ещё не найден. Илья женился по любви, так ему всегда казалось. Вика - бесприданница, из многодетной семьи. Пьющий папа, мама, рано постаревшая и безрадостно волочившая свою лямку. Вика знала цену новым туфлям, носила вещи бережно и долго. Умела считать копейку, экономила.
Илья, бородатый, вальяжный, ироничный, образованный, был нарасхват. Но он зорко всматривался в затуманенные любовью девичьи очи, пытался разглядеть в них не романтические глупости, а живой блеск земных ориентиров. Очи Вики взирали на него строго, испытующе, без заполошности и нетерпения. Выбор был сделан. Он получил то, что хотел. Чистые рубашки на плечиках в шкафу, холодильник, в котором тесно кастрюлям, закрутки на осень рядком в кладовке, из года в год всё больше и больше, потому что не успевали съедать. Загашник на "особый случай", теперь вот ухоженные и здоровые (тьфу-тьфу) дети.
Вика приучила Илью к домоседству, потому что и сама не была любительницей отлучаться из дома. Она варила, жарила, стирала, зашивала, протирала, гладила. Илья не мог нарадоваться хозяйке-жене, хвалил её друзьям, убеждал их искать такую же, не сдаваться, потому что кто ищет, тот всегда найдёт.
Теперь его раздражает Вика. Раздражает её хозяйская жилка, её бережливость, её манера делать замечания, а ещё - её воцерковлённость. Она знает всё и всё может объяснить. Вот что привязалась с куревом? Да брошу, захочу - брошу! Ну почему обязательно к батюшке, почему надо вешать на батюшку свои беды? Хватит того, что Вика грузит его каждую субботу после службы всякой ерундой, которую она, чтобы не забыть, записывает. Детей тащит в церковь ни свет ни заря. Гриша терпит, он постарше, а Анечка встаёт со скандалом. Илья не против, ничего в этом плохого нет, но зачем так часто? Вику не переубедишь. Она тут же зовёт на помощь святых отцов. А святым отцам возражать Илья опасается.
Вот он уже перед дверью своей квартиры. Прислушался. Басит Гришка. Такой справный, такой крепенький мужичок. Илья звонит. Улыбается.
Вика. Махровый розовый халат, волосы, прихваченные резинкой.
- С приездом.
- Папа! - это Гриша. Летит навстречу и счастливо замирает в объятиях отца.
- Я не хочу спать, не хочу, а мама… - это Аня. Надутая, но уже понимает, что спасение пришло.
Кутерьма. Вот они, самые счастливые его минуты. Илья тискает Гришу, подбрасывает его под потолок, Гриша боится, губки его сжаты, пальчики в кулачках, но глазёнки сверкают радостно. Анечка без зазрения совести потрошит папину сумку, ищет подарки.
- Иди ешь, Илья.
- А ты?
- Я уже ужинала. Пойду простирну, набралось за день…
Ну что она такого особенного сказала? "Простирну…" А Илью обдало привычной неприязнью. Он демонстративно отправился на кухню, демонстративно хлопнул дверцей холодильника, достал початую бутылку водки. Налил себе. Гриша с Анечкой заглянули.
- Спать, спать, - скомандовал отец, - кто первый ляжет, тому завтра сюрприз.
Наперегонки в спальню.
Вика в ванной, стирает. Ему хотелось быстрее лечь, выспаться, а сон пропал, вместо него клокотала внутри неуёмная энергия злости. Прачка, горничная, богомолка, только не жена, да, мать моих детей, но не жена, жёны - они другие. Они скучают, с ними можно поговорить по душам, с ними пооткровенничать можно и посидеть за рюмочкой, даже попеть под настроение. Он горько улыбнулся, представил, как они с Викой, обнявшись, сидят на диване и старательно выводят "Подмосковные вечера". Из области фантастики.
Вадим, друг, рассказывал как-то:
- Людка моя - ну сорока, ну барахольщица! В шкафу тряпок! А всё мало. И вот ведь моду взяла - купит очередную тряпку или побрякушку, наденет, встанет передо мной - кто научил только - ну фотомодель на подиуме, и так томно, так многозначительно спросит: "Вадюш, я тебе нравлюсь в этой кофточке?" Ну и что, я после этого буду спрашивать почём обновка?
"Да, Вадим, моей жене такое никогда в голову не придёт. Ходит в старушечьей чёрной куртке, платок чуть ли не на глаза, какие-нибудь серёжечки нацепить, да Боже упаси. Грех себя украшать, старцы так определили - грех. А занудствовать перед мужем греха нет. Да если уж на то пошло, жена должна мужу угождать, я тоже читал про это. Сказал - садись ужинать, она всё бросила и села. Сказал - давай по рюмочке, а она уже налила. Ну купила бы себе… - Илья задумался, ещё добавил из бутылки, - купила бы себе эдакую штуковину…" Он вспомнил - на кинофестивале одна актриса, он её фотографировал, была в такой кружевной накидке - глаз не отвести. Илья совсем не разбирался в женских нарядах, но почему-то накидку запомнил. Вике бы она пошла.
Достал фотоаппарат, стал листать кадры. Вот-вот, сейчас… На него смотрела смело и иронично молодая красавица в ажурной пелерине. Да, скажу я вам, красота спасёт мир.
Вошла Вика. Волосы прилипли ко лбу, в линялом розовом халате.
- Не спишь? - спросила дежурно.
Открыла полку, чего-то накапала, выпила.
- Сплю, - ответил резко.
И понесло Илью по всем кочкам, которые ещё час назад он смог бы объехать.
- Сплю, не видишь? Сижу, сплю и во сне водочку попиваю. Налить тебе? Во сне не жалко, - и совсем сорвался почти на визг, - выбрось свой допотопный халат, меня уже тошнит от этого розового цвета!
Вика испуганно смотрела на мужа. Молчала. Сейчас она скажет: "Не кричи, детей разбудишь", - подумал Илья.
- Не кричи, детей разбудишь, - сказала жена и ушла из кухни. Опять в ванную.
Рванулся, хотел выволочь из ванной жену, усадить её насильно в кресло. Успокоиться и сказать:
- Давай поговорим.
И говорить, говорить… Обо всём, о чём болит душа, о том, что жить вместе становится невыносимо, о том, что они оба обязаны что-то сделать. У нас дети. Дети у нас.
Ванная закрыта.
Илья стучит кулаком в дверь.
- Не смей больше надевать свой розовый халат!
Он вернулся на кухню, налил себе ещё немножко.
И, как был, в одежде, рухнул в постель.
Вика не пришла. Наверное, спала в детской.
Вика стояла на службе и усиленно вспоминала, какое сегодня число. "Илья сказал, что вернётся завтра. Или послезавтра… Надо прибраться, пропылесосить ковры, да, обязательно купить свежий творог и сделать сырники, муж любит". Мысли её устремились дальше, к Грише и Анечке: "В саду сказали, что надо сделать обоим прививку, ой, я ведь ещё за телефон не заплатила…" Вика спохватилась и вскинула на икону виноватые глаза. "Что это я, в храме, на службе, вместо молитвы о твороге думаю. Надо покаяться, не забыть, грешная я, грешная". Она сосредоточилась и стала молиться, но уже через минуты три мысль выскочила из-под её контроля и опять поскакала по кочкам земных попечений. "Надо… Не забыть… Проверить…"
Да, тяжёлый это труд - молитва. Кто молился, знает, а кто не молился, тому даже невдомёк. Она, Вика, знает, а вот Илья нет. Илья считает Викину воцерковлённость женской блажью и относится к ней насмешливо. Он вообще плохо понимает других людей, если уж он считает так, значит так и только так. Начнёшь возражать, нарвёшься на ссору. Они последнее время стали часто ссориться. Почему?
Закончилась служба. Вика вышла в притихший к вечеру церковный двор. Подмораживало. Природа грустила о промчавшемся галопом лете. Было и - нет. А ведь как ждали, нетерпеливо готовились. Успели съездить на недельку в Хосту. С погодой повезло, дети накупались, а сами… И там ссорились.
Вика в воскресенье решила ехать на службу в храм. Ну и, конечно, это не понравилось Илье. Заладил свою старую, набившую оскомину, песню:
- Нельзя пропустить одно воскресенье? Прогул поставят? Тащиться в такую даль…
- Илья, я тебе сто раз повторяла - православный человек должен обязательно посещать воскресные службы. Я православная? Православная. Значит - должна. Обязана, понимаешь?
Илья прицепился к слову "обязана" и - понеслось. О правах и обязанностях, о конституции, о моральном кодексе. Всякую чушь. Вика терпеливо слушала… и собиралась.
Вернулась в светлом настроении. А Илья с детьми ушёл в кафе. Оставил записку: "Мы в кафе, что на углу, едим мороженое". Вика разобиделась всерьёз. Ну почему у Ильи всё не по-человечески? Не мог подождать? Пошли бы вместе, папа, мама, дети, как в нормальных семьях. Это он ей отомстил за храм, он умеет изощрённо обидеть. Села почитать, а от обиды не понимает смысла. Хотела вздремнуть, тоже не получилось. Решила заняться делом - села вязать. Её всегда успокаивало вязание.
Пришли. Весёлые.
- Нам папа по три мороженого купил! - похвалился Гриша.
- Шоколадное, с орешками, - перебила Аня, затараторила, стараясь опередить Гришу, - а завтра мы на кораблике поплывём…
- Илья, - голос Вики зазвенел от злости, - ты с ума сошёл, три порции! Они же заболеют! Гриша и так вчера перекупался, покашливает.
Илья так посмотрел на Вику, что у той задрожали от обиды губы.
- Дети, - сказал он подчёркнуто официально, - завтра мы с вами опять пойдём в кафе, и я куплю вам по четыре порции мороженого.
- Ура! Папочка! Ты самый хороший!
Завизжали, повисли на нём. Вика глотала слёзы.
Потом она взяла себя в руки и решила завтра с утра опять ехать в церковь. С Ильёй творится что-то непонятное, надо заказать о его здравии сорокоуст.
…Всё-таки творог она купила. Сырники сделала. Илья вернулся уставший, с красными от недосыпа глазами. Вике стало жаль мужа. Мотается по своим командировкам, ест где попало, всегда на нервах. Как бы ещё в этих своих поездках выпивать не пристрастился. У Вики пил папа и она, младшая из пяти детей, много чего насмотрелась. Викина мама никогда не улыбалась: заботы, страх перед пьяным мужем, безденежье рано подкосили её. Вика не помнит, чтобы мама легла пораньше спать, она то возилась на кухне, то гремела тазами - стирала. А уж совсем поздно, уложив детей, доставала видавшую виды швейную машинку "Зингер", перешивала из старого обновки детям. Вика привыкла засыпать под стрёкот машинки.
Мама умерла через год после смерти отца. Его, пьяного, сбил мотоцикл. Она вроде и не переживала сильно, просто стала тихонько угасать. После маминой смерти не могли найти её фотокарточку на памятник. Оказалось, ни разу в замужестве она не снималась. Взяли с паспорта.
Сначала Вика боялась семейной жизни. Вдруг и ей попадётся муж-пьяница? И повторится невесёлая мамина история: побои, матерщина, слёзы, унижение, нищета. Постепенно страх прошёл. Вика окончила институт, стала стоматологом. Ей мама ещё в юности советовала: "Выучись, Вика, на зубного врача, всегда с копейкой будешь". Она и выучилась. Ребята, однокурсники, серьёзные, алкашей среди них не было, все думали о будущем, подрабатывали. Вика тоже подрабатывала. Сколько помнит себя, всегда на что-нибудь копила. Например, очень хотелось прокатиться на теплоходе по Волге, накопила. Потом стала копить на новый телевизор. Купила. Дали от работы маленькую квартирку, стала копить на мягкую мебель, холодильник… Поехала в отпуск на Кипр, тоже накопила, и там познакомилась с Ильёй.
Она отстала от группы в Лимасоле и - потерялась. В ужасе металась по центральной улице среди сплошных магазинов, искала своих, а нашла - Илью. Он обратил внимание на перепуганную насмерть русскую девушку. Что русская, понял сразу по особому выражению лица.
- Успокойтесь. Я вам помогу.
Привёл её в отель. Пригласил в бар выпить кофе. Борода с лёгкой рыжиной, карие грустные глаза, много знает, недавно закончил факультет журналистики, увлёкся фотографией. Москвич. В командировке.
Встретились в Москве. Вика присматривалась к ухажёру, особенно на предмет выпивки. Ничего опасного. Решила, что ей несказанно повезло.
Началась Викина семейная жизнь. С работы она ушла, так захотел Илья. Она впряглась в замужество с энтузиазмом. Хотелось окружить мужа особой заботой, у неё это получалось, ей это нравилось. Нравилось это и Илье. Он называл жену хозяюшкой и повторял, что друзья ему иззавидовались. Но что-то произошло в их отношениях. То ли просмотрели, то ли допустили, то ли спровоцировали, поди теперь докопайся до корней. Пошли ссоры. Пустые, на ровном месте. Вика считала, что из-за церкви. Илья не может через себя переступить и ходить в храм вместе с Викой. Батюшка советует ей мужа не торопить:
- Потихонечку, полегонечку, наберись терпения и жди.
- Сколько жду, батюшка, а воз и ныне там.
- Ещё жди, бывает, всю жизнь ждать приходится…
Чем больше она ждёт, тем сильнее Илья бранит Вику. Ещё ни разу она не ушла в церковь без скандала. Какая уж тут молитва, когда слёзы от обиды душат. Он вообще стал невыносимым. Вот и сегодня из командировки вернулся, ужинать не захотел, достал бутылку из холодильника, этого ещё не хватало, вдруг пить начнёт, Господи, отведи от беды, мне этого не вынести. К стирке привязался, зачем стираешь, а кто за меня постирает, дети за день так извозюкаются.
Вика закрылась в ванной, включила воду и заревела так горько, как не ревела давно. Растревоженное сердце стучало громко. Стараюсь, угождаю и никакой благодарности. Творог купила, муж из командировки, я ему любимые сырники, а он даже не заметил, что сырники… Сердце слегка заныло. Что это я? Не хватало ещё до сердечного приступа дореветься. Умылась. Холодной водичкой. Надо пойти накапать себе корвалолу.
Муж сидел и что-то рассматривал в фотоаппарате. Прошла к полке, достала флакон. Сейчас он спросит: "Тебе плохо?"
Не спросил. Зато набросился на халат. Столько ношу, молчал, а сегодня - "сними"… Из бутылки отпил прилично. Хотелось поговорить с ним, отца вспомнить, тоже ведь начинал с малого, а потом не просыхал. У нас дети, Илья! Помни об этом, нам же за детей перед Богом отвечать. Какие там разговоры! Побелел от злости, чуть дверь в ванной не вышиб.
Илья заснул. Вика тихонечко прошла на кухню, вымыла за мужем посуду. В бутылке оставалось совсем чуть-чуть, на самом донышке. Она вылила водку в раковину, заварила себе чай, развернула конфетку.
Через минуту Вика крепко спала, положив тяжёлую голову на натруженные за день руки.
Глава вторая
Одиночное катание
Первый мороз всегда в радость. Это потом он станет привычным и надоест, захочется солнышка и тепла. А пока желанным гостем веселится он на долгожданном пиру. Дождался своей поры и теперь хозяйничает в охотку.
Даша морозу рада. Она ещё летом присмотрела на меховой ярмарке славненькую такую шубейку. Лёгкая, тёплая, светло-палевая нутрия, подбитая белой норкой. Ну, её вещь! Сидит ладно, очень Даше идёт. Сегодня она первый день в обновке. Мороз, конечно, а ей хоть бы что, греет шубейка, только щёки слегка покалывает, но это даже приятно.
Позвонила подруга Маринка:
- Что вечером делаешь?
Даша таких вопросов не любит. Потому что вынуждена всегда отвечать одно и то же:
- Да ничего вроде…
- Пошли на каток? Сегодня на "Динамо" открытие сезона.
Каток! Забытое детское удовольствие. Даша часто ходила на каток. Вот уж носилась, вот уж чиркала от души по сверкающему льду. Придёт домой и с порога:
- Мама, скорей, скорей, есть хочу, умираю!
Мама ей кашу - мало, мама ей молока - ещё, мама ей кусок пирога с чаем. Ну вот, вроде перекусила.
Давно она не была на катке. Что тут думать, идём, конечно.
- Только у меня коньков нет…
- И у меня нет, возьмём в прокате.
Договорились: полшестого у метро. Даша в новой шубейке, Маринка ещё не видела. Стоит, нетерпеливо всматривается в толпу. Морозец покалывает лицо, на душе светло. Хорошо Маринка придумала - каток.
Не пришла Маринка. Даша прождала полчаса, стала звонить - телефон недоступен. Расстроилась, так всё хорошо началось, такое настроение было замечательное. А почему, собственно, было? Кто может отменить ей каток? Она что, куда-то торопится? Нет. Вот и нечего киснуть. Пойду одна, одной даже лучше.
Стремительной походкой Даша направилась в сторону разноцветных мигающих лампочек. Музыка, раскрасневшиеся лица, весёлая суета.
Давно не каталась… Может, разучилась. Даша надела коньки и осторожно оттолкнулась от скамейки. Она ощутила в теле забытую лёгкость и обрадовалась ей как старой знакомой. Ничего не разучилась!
Медленно, даже лениво Даша прошла круг. Здорово! Как же здорово, что она пришла сюда без Маринки. Даша разогналась посильнее и понеслась под весёлую музыку вперёд, нарезая и нарезая новые круги на сверкающем ледяном "паркете". Звучал вальс. Красивый, очень знакомый, Даша никак не могла вспомнить, какой. Она носилась по катку с азартом десятилетней девочки, сбежавшей с уроков. Думалось легко, мысли с морозца - сплошь о хорошем. Неправильно я живу: работа, дом, работа. В Москве столько всего: выставки, театры, бассейн, каток. А я всё жду чего-то, всё к чему-то готовлюсь. Надо с этим кончать. Она где-то читала, что одиночество даётся людям как подарок. Тогда она с этим не согласилась. Какой ещё подарок - быть одной? Люди боятся одиночества, от одиночества даже случаются болезни. Но сегодня, сейчас, летая по льду под звуки знакомого вальса, Даша легко нашла опровержение своим мыслям об одиночестве. Нет-нет, она неправильно всё понимала. Когда одиночество - приговор, когда человек вынужден, когда он знает, что ему уже никогда из одиночества не выйти, тогда, конечно, трагедия. Но когда это просто этап в жизни, когда одиночество временно, когда впереди, как в конце тоннеля, есть выход, есть избавление, тогда да, подарок. Время осмысления жизни. Чтобы многое понять, надо побыть одному. Об этом столько написано светлыми умами. Вот и у меня этап. Ну двадцать пять. Так у всех по-разному. Милка Синицына в тридцать замуж вышла, уже двоих родила, ещё не вечер… Носись на коньках, ходи по выставкам, посещай фитнес-клубы, бери от одиночества всё, что оно может тебе дать, радуйся ему, в конце концов, благодари его.
Дашу очень позабавила неожиданная мысль: если бы рядом с ней была сейчас Маринка, она бы до этого не додумалась. Подруга тарахтела бы, новостями делилась, ведь давно не виделись. Вот и ещё один большой плюс Дашиного "одиночного катания". Засмеялась. Дарья Малинина на льду с программой одиночного катания! Смешно…
Какой красивый вальс. А я, как Наташа Ростова на своём первом балу. Знаю, что я неотразима, легка и изящна, но Наташа ждала приглашения, жаждала его, молила о нём, а мне хорошо именно так, одной. Весёлое многолюдство в весёлом одиночестве. Ещё кружочек, ещё…