* * *
Приходится особо остановиться на одном вопросе. О принципе "Wie bitte?" (как-как?). Так немецкие учёные обозначают тактику непонимания.
У нас в начале был… совет доброго знакомого "не понимать" иноязычную речь – чтобы не потерять свой язык. (Сейчас странно думать, что с таким скромным багажом знаний мы приступали к этой неприступной вершине – "сбалансированное многоязычие".)
В общем и целом, принцип "непонимания" свою службу сослужил (и сейчас ещё служит).
Верят ли дети тому, что мама – которая общается по-немецки в магазине, с друзьями, по телефону – вдруг "забывает" язык, когда слышит его из уст детей? Наша дочь иногда высказывала подозрение, что я на самом деле всё прекрасно понимаю, и тогда я пыталась сделать "непонимание" убедительным: ссылалась на усталость, головную боль, на то, что только что читала по-русски, поэтому трудно переключиться и т. п. Но, по большому счёту, в этом не было нужды: веря или нет, дети наш принцип приняли, привыкли к нему.
Другое дело, что я со временем настроилась на отказ от механического его применения.
Иногда "не понимать" было бы просто жестоко. Как-то раз мы не смогли понять, чего хочет наш сын (не притворялись, на самом деле не понимали слово), он же никак не мог объяснить и злился – и, наконец, совершенно вышел из себя, отчаянно рыдал, забился под стол, отказывался выйти; и успокоить его казалось невозможным… Эпизод показал, какой травмой может обернуться обрыв контакта – и раз и навсегда обозначил для нас границы "непонимания".
К тому же я не принадлежу к людям педантичным, методически применяющим раз найденный ход. В дневниках последовательных приверженцев принципа мне кажется скучным и смешным неизобретательное "Wie bitte?" в ответ на любое слово и высказывание на чужом родителю языке. Гораздо интереснее проявить гибкость, варьировать реакции и придумывать новые способы вернуть разговор в русло своего языка.
Их немало. Зузанна Дёпке имела возможность экспериментально выяснить статистику эффективности нескольких вариантов. Она выстроила родительские стратегии по силе воздействия, то есть по степени влияния на развитие языка, и обозначила связанные с ними недостатки и риски. Представим ситуацию: ребёнок попросил грушу на чужом для мамы или папы языке. Какова будет реакция? Это могут быть:
• включённый перевод, incorporated translations (что-нибудь вроде: "Пожалуйста, вот твоя груша");
• перевод ("Скажи: "Дай грушу"").
Эти два приёма плохи тем, что ребёнок остаётся пассивным слушателем. Другие варианты:
• перевод-вопрос, translation plus question: мама (папа) переспрашивает ребёнка на своём языке ("Ты хочешь грушу, да?");
• провоцирующий вопрос, challenging question: родители намеренно "понимают неправильно" ("Ты, наверное, хочешь яблоко?").
В двух последних случаях ребёнку приходится отвечать; однако он может отделаться простым ответом "да" или "нет". Наконец, возможны и такие родительские реакции:
• "непонимание";
• требование перевода.
Хочешь не хочешь – приходится отвечать… Сильное средство! Но оно может убить желание говорить на "языке меньшинства"…
Этот список наша семья могла бы дополнить.
Например, добавить "приём", который можно условно назвать "провоцирующее непонимание" или "провоцирующий перевод-игра".
Можно ведь "распознать" слова чужого языка как родные (dicker Kuß – дикий укус? warten – вата?). "Угадывая", что говорит ребёнок, выдвигать версии одну абсурднее другой, выдумать фантастическую историю, пугаться и недоумевать, развеселить – так можно избавиться от самых устойчивых ошибок и заимствований.
Пример: ребёнок хочет джем, но упорно, день за днём, называет его по-немецки – а что если в ответ на просьбу о Marmelade предложить "папалада"?.. ("Стройматериал" и образец таких игр находим в речи языкотворцев "от двух до пяти".)
Или вот пример с исправлением типичной речевой ошибки русско-немецких детей. Они нередко переносят в русский немецкое управление с предлогом: "ехать с автобусом", "есть с ложкой" (по образцу: "mit dem Bus fahren", "essen mit dem Löffel"). Услышав такое от наших, я посмеивалась: неужели хочется съесть не только суп, но и ложку тоже? или: "Кто, кто будет есть кашу? Ты и ложка?.."
Понятно, что мы, устающие под конец дня, озабоченные "взрослыми" проблемами, не всегда были в состоянии импровизировать и творить. Суть дела, однако, в том, что уже после одного-двух успешных представлений в "театре квазипонимания" наши дети начали легче относиться и к "простым" "стратегиям" родительской борьбы за многоязычие.
Кажется, малыши в конце концов начали воспринимать требование говорить на наших языках как некую особенность мамы или папы, с которой можно только смириться, как с неизбежностью. (Последний полёт в Америку, сразу же за ним пятидневный немецкий летний лагерь привели к тому, что Ане было решительно нелегко перестроиться на разговор по-русски; но мама настаивала на этом! Аня, почти плача, бросилась меня обнимать… и наконец заговорила!)
…Дети начали воспринимать наши языки как часть нас. А "непонимание" – как наши "правила игры".
* * *
Напомню, что довольно долго мы не обращали внимания на процессы в немецком – всё по тому же правилу, по которому каждый родитель отвечает за "свой" язык". Только когда детям исполнилось 4 года, стало ясно, что приходится и эту линию языкового развития взять в свои руки.
Правда, долгое время я занималась лишь заполнением лакун в словарном запасе. Но потом начала всё же исправлять ошибки детей. И как не поправлять – если ребёнок, сообщая друзьям в саду, что его забирают домой, использует вместо пассивной конструкции активную ("Ich habe auch abgeholt!"), а немецкие папы и мамы обмениваются понимающими улыбками… Когда детям исполнилось 5,5 лет, впервые отважилась на грамматические игры-упражнения; однако вплотную мы приступили к "занятиям" только после 5+8…
Мы рано заметили, насколько по-разному относятся к собственным речевым неправильностям и к работе над речью наши дети.
Аня жизнерадостно говорила своё "хапаляпа" (а то и вовсе "мламламла") – и продолжала использовать "слово", не смущаясь тем, что его не понимают! Впрочем, и поправок она никогда не боялась.
Алек же с младых ногтей показал себя "перфекционистом". Он предпочитал говорить только правильно – а поскольку это не удавалось, решал, что уж лучше не говорить совсем. Если же делал ошибки и взрослые поправляли его, исправления игнорировал. Гордость не позволяла показаться неумехой… При этом сын запросто мог сам, как бы опережая "критику", признаться в своём неумении. Он делал это почти с вызовом, ставя взрослых в тупик.
В случае Алека простые поправки по ходу разговора совсем не давали результата. Мы перешли к целенаправленным упражнениям, они явно были эффективнее. Однако "упражнения" эти должны были быть особыми.
К 5 годам Алека иногда можно было убедить немного потренироваться в языке. Успех льстил его самолюбию; но затяжных и сложных тренировок Алек не выносил. "Ломать" сильный характер мне казалось невозможным; пришлось дополнительно продумывать стратегию и тактику ответа на ошибки.
Со временем в нашем быту всё прочнее утверждалась игра. Игра с Загадочным, Смешным и Нелепым…
Вот "3 кита" нашего опыта "языковой коррекции":
– язык, в котором интересно, не так-то просто покинуть;
– игра "наставляет" эффективнее принципиальных требований;
– загадочное, смешное и абсурдное – лучшая гарантия внимания и запоминания.
А главная "точка опоры" – убеждение: в идеале надо бы не "насаждать" правила и нормы, но втягивать в стихию языка.
Поездки на родину папы и мамы
Вернер Леопольд (как он сообщает в докладе, подготовленном для немецких учёных и студентов в 1955 году) привозил старшую дочь в Германию надолго – на срок от трёх месяцев до полугода. Явление, которое учёный при этом наблюдал, можно назвать механизмом взаимного вытеснения языков: в Германии дочь Леопольда начинала всё увереннее говорить по-немецки, к концу пребывания полностью переходила на немецкий – по возвращении английский постепенно восстанавливался, немецкий же отступал (при этом выученное последним исчезало в первую очередь). Период равновесия языков оказывался очень коротким.
Тэшнер с дочерьми проводила в Германии от одного месяца до пяти. С тем же результатом.
К моменту выхода в свет книги Сильвии Жонки родители планировали частые французские поездки, специально с целью усиления языка. Помимо каникул у бабушки с дедушкой, дети должны были отдыхать во французских летних детских лагерях. Но и до того дети Сильвии Жонки каждый год по нескольку раз ездили на каникулы во Францию и раз в год оставались на месяц у французских бабушки и дедушки одни, без родителей. Судя по книге, это заметно освежало их французский (хотя доминирующим языком оставался всё же немецкий).
Пределом наших возможностей оказались полёты к родственникам на 2–3 недели, раз в год (иногда реже). Не язык был конечной целью наших посещений России и Америки – объединение семьи. Мы не ожидали заметных изменений в языке от этих вылазок: слишком коротки. К тому же, наши близнецы в основном общались с родителями родителей. С другими же детьми проводили не слишком много времени: двоюродные братья и сёстры большую часть нашего отпуска были, как правило, в отъезде. Если же оказывались дома, часто предпочитали компанию своих друзей. Что не удивительно: "немецкие" кузен и кузина младше и американских Оливии и Айзеи, и русской Ксюши…
Языковых "переворотов" полёты не приносили. Во время визитов никаких чудесных скачков в языковом развитии не происходило. Речевые сдвиги оказывались скорее полезным довеском к приятному и были, в общем, малоощутимы. По приезде же в Германию немецкий довольно скоро опять усиливался (ему возвращалась роль основного языка общения наших близнецов), – даже если дети после возвращения какое-то время оставались дома, то есть не ходили в детский сад. Как-то раз я записала: "Неужели стены напоминают, что здесь язык другой?"
В первый раз дети побывали в России, когда им исполнилось 1+8, в Америке – в 1+10.
Что это за период в развитии одноязычных детей? "Второе полугодие [второго года – Е. М.] – период развития активной речи и появления грамматических форм, предложений, формирование обобщений" (Борисенко М. Г., Лукина Н. А. Чтобы чисто говорить, надо… С. 11.). Если под активной речью и появлением грамматических форм понимать правильные предложения, то наши дети к этому времени отставали, и знакомство с родиной папы или мамы не слишком далеко продвинуло их в нужном направлении.
В речи Алека перемены были чуть заметнее – может быть, потому, что она развивалась в замедленном темпе. После первого полёта в Америку "неговорящий" Алек сказал свою первую фразу: All gone! В другой раз – выучил несколько новых слов (потрясший малыша airplan, он же – малёт…), начал наконец повторять слова по собственному желанию (а не только по нашей просьбе). В России Алек тоже охотно повторял и сам говорил слова. Причем даже многосложные: дудулька (семейное слово для пустышки), тананой (телефон), менанада (мармелад), вот ещё: частое выражение капаця много (хочу долго купаться). И это при том, что Алек всё ещё стеснялся того, как говорит! Я записывала:
"Сахахак" (опускает голову, стесняясь плохого произношения, конец трудно расслышать) = сухарик. (2+8)
Последний перед шестилетием детей американский полёт как будто оказался действеннее: серьёзнее повлиял на речь обоих детей. Нам показалось даже, что меняется языковая "диспозиция". Дети начали заменять общий немецкий – английским. Алек даже наедине сам с собой говорил только по-английски! Правда, это скоро прошло. Визит, во всяком случае, заметно улучшил английский детей: ушли многие кальки, даже самые "закоренелые".
Но насколько этот факт связан с поездкой? и с тем обстоятельством, что дети впервые вынуждены были говорить на английском – и только? (Получилось так, что они отправились в Америку без меня.) Иногда думается: не в том ли дело, что языку детей просто "пришла пора" вступить в завершающую фазу?
Поездки вызывали неожиданные эффекты.
В Анины 2+9 вдруг выяснилось, что она умеет считать по-английски до 8. В этом не было бы ничего удивительного, если б приятный факт не открылся сразу после полёта… в Россию! Странный результат действия языковой среды объясняется тем, что Аню учила считать моя пятилетняя (тогда) племянница Ксюша: она в то время только что начала изучать английский. Такие парадоксы наводят на мысль, что для ребёнка-мультилингва даже на ранней стадии существенным оказывается вовсе не объём языкового инпута и не количество говорящих на языке, но "авторитетность" носителей языка (а авторитетнее любых взрослых для детей – ровесники).
Так, может, как средство уравновешивания языков дальние поездки сами по себе не так уж и важны? Может, их с успехом заменит общение с однолетками на слабом языке? Впрочем, проверить эту "гипотезу" непросто: где же в Берлине найти детей, которым болтать друг с другом по-русски или по-английски проще, чем по-немецки…
Некоторые результаты поездок вызывали у нас скорее досаду.
Один из полётов в Россию (3+9) превратил довольно чистый (к тому времени) совместный немецкий детей – в смешанный (Собака krank. Ich gehe лекарства купить. […] He will пить und essen. Я приду mit der cat. Открой мне дверь. Ich bin nicht der Doktor! Там надо Teddy-Bär стоять!).
Через год (4+7) произошло нечто подобное: американское пребывание повлекло за собой волну "англицизмов" в немецком: Du hast es gedroppt, gejumpt (Алек). Русский (язык общения с мамой) тоже, казалось, терял монолитность: На plant’е сидут eggs и bugs (Алек). Впрочем, и английский кое в чём пострадал: Алек начал "русифицировать" английские слова, вводя их в систему русского склонения и словообразования, он говорил: Гейлик, грэндму!
Тогда мы обращали внимание прежде всего на "порчу" в языках – но, пожалуй, такая интерпретация результатов была неправильной. Под определённым углом зрения они были… позитивными! Напрашивается такая догадка: перемещение в другую страну меняет сложившуюся (и застывшую) языковую констелляцию. Встреча языков в новых обстоятельствах приводит к нарушению баланса; языки открываются друг другу и активно взаимодействуют.
Как в калейдоскопе: потрясти – разрушается мозаичный образ, кусочки стекла приходят в движение и складываются в новую картинку.
Или так (по Пригожину): новые условия превращают закрытую языковую систему в открытую, саморазвивающуюся. Нестабильность – хаос – открывает простор творчеству во всех трёх языках. Даёт новый стимул развитию языков!
Иное дело, когда ребёнок получает возможность сконцентрироваться на одном из его языков; результат – прогресс в развитии этого (и только) языка.
Правда, тут возможен и иной ход событий. В случае Алека, кажется, сосредоточение на одном языке сказывалась в лучшую сторону и на других двух!
Впервые об этом подумалось в Алековы 4+4, после моей пятидневной поездки в Россию (по делам, без детей). Вернувшись, я обнаружила, что Аня, продвинувшись в английском, забыла много русских слов. А вот Алек… стал как будто увереннее в русском! Пополнил активный словарный запас, начал использовать более длинные предложения.
Те же результаты принесла и последняя поездка в Америку (та самая, без меня). Ане было явно трудно опять настраиваться на русскую речь. Алек же по возвращении удивил тем, что говорил по-русски необычайно много, длинными связными предложениями, совершенно правильными ("Я не потерялся, потому что держал папу крепко, не отпуская"). Старые ошибки, правда, никуда не делись, зато выросло сознательное отношение к языку, его системе (назвав санки санка – чего раньше никогда не случалось, – Алек пояснил: "Она же одна!").
И не тут ли надо искать объяснение странному действию первой американской поездки на… Алеков русский? У малыша начали получаться многосложные русские слова (пожалуйста), он начал правильно выговаривать многие звуки, которые до сих пор не давались: вода (раньше Алек говорил бада). Опять-таки: усиленная поддержка одного языка хорошо сказалась и на другом…
Большего, наверное, нельзя ожидать от таких кратковременных поездок, как наши…
Итак, недолгие поездки, чаще всего, влияют на язык малышей таким образом:
• исподволь расширяется словарный запас;
• при встрече языков временное нарушение баланса оказывается спусковым крючком лавинообразного языкового творчества во всех языках.
Если во время поездки вся семья последовательно говорит на одном языке, результаты, видимо, могут быть разными. В одних случаях происходит усиление этого языка – и только (как у Ани). В других случаях прогресс в одном языке (которому прочие не мешают) предопределяет продвижение во всех (так – у Алека).
Что и как читать маленьким мультилингвам?
Вопросительный знак в конце заглавия не случаен: всё это, конечно, не "указания" и не "рекомендации". Всего лишь размышления. Кое с чем наверняка не все согласятся. Одни заявления связаны с личными читательскими привычками и пристрастиями, другие основаны на опыте, который кому-то покажется слишком индивидуальным, третьи будут восприняты как преувеличения…
Но стоит ли говорить о том, что не бесспорно? Кажется, стоит. Иногда разница мнений приносит больше пользы, чем согласие сторон: помогает перейти от молчания к обсуждению. Пожалуй, есть резон отважиться на живой разговор или даже на спор: кому-то это поможет сдвинуться с места, кому-то и вовсе выбраться из колеи…
Сбалансированное многоязычие – не последняя веха в развитии детей, говорящих на многих языках. На горизонте маячат и другие вешки; недостижимый идеал многоязычия открывает далёкие горизонты! Например: настоящий мультилингв не только знает несколько языков – он принадлежит нескольким культурам. Можно и так сказать: если родители хотят, чтобы их языки были для ребёнка по-настоящему родными (а не иностранными), предстоит позаботиться о культурной перспективе языкового воспитания.
В родном (а не иностранном) языке слова имеют не только "словарное" значение – они нагружены множеством ассоциаций, связаны с определённым кругом эмоций, с особенным бытовым опытом носителя языка. Простой пример: в Англии и Америке "открыть окно" означает нечто иное, нежели в Европе: окно открывают не толкнув створку, но подняв раму. Ещё пример: представим себе ребёнка, осваивающего русский не в России. Чтобы его представление, скажем, о крокодиле было таким же, как у российских детей, ребёнку надо бы посмотреть мультфильмы о крокодиле Гене и прочитать у Чуковского о Тотоше с Кокошей и их отце…
Меня когда-то поразила полочка книг в нашем (немецком) детском саду: там стояли только изложения диснеевских сюжетов! Интернациональные, то есть никакие: с культурно стёртыми, попросту безликими языком и стилем. Открытие когда-то подвигло меня составить список немецких детских книжек… и начать читать их детям.