* * *
В русской литературе тоже многое любимо (хоть, может быть, и не в таком объёме, как в английской).
Оба, и Аня, и Алек, полюбили "Самовар" Хармса (я разыгрывала стихотворение в лицах), великолепного Сутеева сами просили читать. И сказки… "Курочка Ряба" стала первой сказкой, которую Аня – по собственному желанию – пересказала, а "Репка" – первой книжкой, которую она захотела прочитать (Алекова первая книжка – "Колобок").
Я не люблю бытовые сказки, перенасыщенные морализированием. Кажется, и у детей возникли проблемы с ними: сборник сказок в пересказах и обработках Л. Толстого, В. Даля, К. Ушинского слушали настороженно – и никогда не просили перечитывать. Трудно, правда, сказать, что именно воздвигло дистанцию, неизбежные "правила" (намёк-урок, непременная нагрузка сказочной "лжи", усиленная представителями "великой литературы") или бытовой жанр. Я заметила, что волшебные сказки воспринимаются, напротив, сверхэмоционально. Мы купили сказки, выпущенные издательством "Омега", длинные, с нечастыми картинками, – как ни удивительно, книга стала любимой у пятилетних малышей. Они не отпускали меня, пока я не дочитывала 30–40-страничные истории до конца.
Алека в восторг привели Емелины вёдра, сами шагающие домой, над печкой, которая идёт по улице сама собой, он от души – очевидно было! – хохотал.
Похоже, русская сказочная фантазия попала в резонанс с настроем английской литературы на эксцентрику и нонсенс?
Тут, кажется, и ответ на вопрос, в каких отношениях "английский" выбор с "русскими" приверженностями и предпочтениями, повлиял ли он на них.
Если присмотреться, многое из того, что понравилось по-русски, созвучно "английскому" стилю! Словесные игры ("Кит и кот" и "Странное происшествие" Бориса Заходера, "Песенка про летний дождь" Михаила Яснова, "Эхо" из остеровских рассказов о котёнке по имени Гав, "Пудинг" Андрея Усачёва…). Путаница-небылицы ("Людоед и принцесса" Генриха Сапгира, многое у Чуковского). Перенос в литературу "диснеевских экшн", с их безграничной изобретательностью в ужастиках во многих текстах, от того же Усачёва до Остера. (Кстати, остеровские "Задачки про близнецов" – один из немногих для Алека стимулов заниматься математикой…).
Очень понравились переводы с английского Чуковского, Маршака. А также "Аня в стране чудес" Набокова, книжки Александра Волкова и Заходера (переложения произведений Льюиса Кэрролла, Франка Баума и Алана Милна) – опять-таки, эхо английской литературы! Мы полюбили (читали и перечитывали) и "до-подлинники" "старинных английских баллад" от Вадима Левина, эти тонкие великолепные стилизации-квазипереводы ("настолько новы, что англичане ещё не успели написать их подлинники")…
В немецкой литературе хорошо приняли местного "Стёпку-Растрёпку" (Heinrich Hoffmann, "Struwwelpeter") и истории Буша о Максе и Морице – всё по той же причине? восприняли "жестокости" и "ужасы" как английские лимерики? как абсурдистские стихи – в духе Хармса, который, кстати, к Бушу был неравнодушен? (Мораль поняли – но, кажется, не "прониклись" – первой реакцией был смех.)
Не хочется преувеличивать. "Английские" пристрастия детей отчётливо выражены, но печатью их отмечены всё же не все любимые книжки. Не слишком много "английского", например, в романе "Эмма и голубой Джинн" Корнелии Функе, который мы прочитали на одном дыхании. Или в истории "Das kleine Ich-bin-ich" Миры Лобе (мы с Аней сшили это странное существо, использовав выкройку, приложенную к книге, и Аня очень полюбила игрушку; позднее мы сходили на спектакль по книге – нереалистическая, условная постановка понравилась и усилила симпатию к персонажу). Тут, скорее, именно "просто хорошие" детские книжки, истории, в принципе переводимые на любой язык. (В общем-то, такого же рода, как немецкий мультфильм без слов о кроте или бессловесные польские – о Болеке и Лёлеке…)
* * *
Как обстоит дело с восприятием других искусств?
Английская песенная культура в нашей семье опять-таки уверенно лидирует. А русская, боюсь, отстаёт даже от немецкой… Довольно много немецких песенок дети выучили в детсаду, особенно когда начали петь в хоре. Любят и "сложное": песни-истории (Geschichtenlieder) из сборника "Der Traumzauberbaum" Райнхарда Лакоми и Моники Эрхардт (Reinhard Lakomy, Monika Ehrhardt).
Когда малышам было года три, я ещё могла распевать вместе с ними простые русские песенки (о кузнечике, о двух весёлых гусях – она у Ани проходила под "кодовым названием" "Гуси-лебеди"; песенки крокодила Гены и Чебурашки), но позднее решительно не находила ничего, понятного ребёнку и достойного сравнения, скажем, с "Луси" из "Жёлтой подлодки" ("Lucy in the Sky with Diamonds" Аня любит до умопомрачения и знает наизусть). Пока были совсем маленькие, пела им из Окуджавы, пела русские народные песни – потом перестала: вряд ли понимают…
Возможно, я была не права. И по отношению к простому – то, что дети распевали, приходя из садика, показывает, насколько они снисходительны к словам (из любви к рифмам как таковым?), и по отношению к сложному тоже: по-английски они многое слушают (и даже подпевают), даже не понимая смысла. Может быть, стоило разучивать с ними и не слишком притязательные детские песенки, и "взрослые". В одном случае – поступиться вкусом ради механического усвоения речевых оборотов. В другом – не ожидать многого, удовлетворяясь погружением в мелодии и настроения…
Несколько сложнее определить расстановку сил (и измерить притяжение культур) в киноискусстве. (Наши дети знакомятся преимущественно с видеофильмами, но и на киносеансах бывают.)
С одной стороны, есть огромное количество англоязычных фильмов, которые нашим детям нравятся, которые они готовы смотреть вновь и вновь: великолепные "Chitty Chitty Bang Bang" с Диком ван Дайком (чудо-машина наводит на мысль, что не обошлось без Йена Флеминга, – так оно и есть!); "Hook" Спилберга с Дастином Хоффманом и Джулией Робертс, "Peter Pan", "The Borrowers"; немые фильмы с Чаплиным и Китоном… И мультфильмы, конечно: "Lady and the Tramp", "The Incredibles", "Finding Nemo", "Monsters, Inc.", "Shrek", "Madagascar", "Chicken Run", "Wallace and Gromit"… Не говоря уже о старой классике – Микки Маус, Том и Джерри, дебютный диснеевский о Белоснежке и 7 гномах "Snow White and the Seven Dwarfs", кажется, менее известные в России Donald Duck и Goofy, серия "Looney Tunes" с утёнком Daffy, зайцем Bugs Bunny и поросёнком Porky Pig…
С другой стороны, есть мощный противовес из русских фильмов и мультфильмов (на месте немецкой кино– и видеопродукции у нас зияет провал). Первыми нашими длинными фильмами стали именно русские: "Три толстяка" и "Снежная королева", а сколько потом было с удовольствием пересмотрено экранизаций сказок, народных и авторских! "Огонь, вода и медные трубы" Александра Роу, "Аленький цветочек", "Принцесса на горошине", "Волшебная лампа Аладдина", "Город мастеров", "Королевство кривых зеркал" (опять Роу), "Принц и нищий" (большинство из них – старые; новые фильмы для детей от 4 до 6 мне остались неизвестны)… И ещё больше мы просмотрели мультфильмов: серии о Чебурашке с Геной, о Винни-Пухе, о бременских музыкантах, о Карлсоне, о Дяде Фёдоре и его друзьях, о домовёнке Кузе, о драконе (по мотивам сказок Биссета), сериал "Бюро находок"… И отдельные: "Как ослик грустью заболел" (Анин любимец), "Паровозик из Ромашкова" (Алеков), "Козлёнок, который считал до 10" и "Сказка о потерянном времени", "Вовка в тридевятом царстве" и "Возвращение блудного попугая", полнометражный "Князь Владимир", поэтичные, для утончённого вкуса, "Ёжик в тумане" (где Норштейн выступил как режиссёр), "Лунатные ушастики", "Лошарик", "Одуванчик – толстые щёки", "Кто ж такие птички"…
Я сознательно не отделяю фильмы на основе западных сюжетов: воплощение остаётся "русским".
В русской мультипликации это особенно заметно: центр тяжести здесь – персонажи, а не фабула, повествование всегда эмоционально интонировано, "интертекст" не так богат и виртуозен, как в английских экранизациях, темп замедленнее, спокойнее, без "поучительности" никак не обходится, настрой исключительно на детей (западные мультики и взрослым адресованы).
Когда русские авторы, перейдя невидимую "границу", проникают на земли, которые традиционно разрабатывает Запад, результат, на мой взгляд, часто кажется ученической имитацией (русские "триллеры", где действуют кот с мышами и заяц с волком; русская игра с "формулами" и стилями: "Шрека" и продолжение "Бременских музыкантов" невозможно поставить в один ряд).
Чтоб поставить точку, нужна оговорка: русская культура, конечно же, не обречена на воспроизводство исключительно "своих" стилей-традиций. Но они, как ни крути, есть, и чаще всего именно развитие их (а не попытки от них отступить) до сих пор всё ещё гарантирует успех у начинающей публики.
Это всё – те фильмы, с которыми мы не просто "ознакомились", но которые отложились в сознании. А нередко – и в поведении: оба наших малыша долго изображали механическую куклу-Суок, а после "Волшебной лампы Аладдина" в доме появился Джинн (чем мы без зазрения совести воспользовались…).
"Конкуренция" между русскими и английскими фильмами у нас действительно острая. За год до шестилетия детей невозможно было предсказать, что за диск попросят они поставить, о приключениях Винни Пуха или Даффи.
* * *
В последнее время "папины" фильмы оказываются более мощным магнитом. Что меня печалит, отсюда – попытки выправить положение.
Не из "патриотических" соображений, очень мало – из "воспитательных". Частью по причинам скорее "филологическим": например, заметила, что дети усваивают "язык" утёнка Даффи (то есть звукоподражания и клоунада теснят речь), – как же не направить подражание в более достойное русло! Кроме того (и не в последнюю очередь!), забота также и об "эстетике": в чистых "экшн" сериях о Road Runner… ничего не происходит! действия настолько однообразны, что сюжета, можно сказать, нет.
"Выправить положение" – речь о восстановлении полноты, а НЕ об ограничении доступа к тому, что взрослым кажется ненужным, вредным и т. п. Нам никогда не приходило в голову фильтровать домашнюю медиатеку под углом зрения какой-либо из культур.
Здесь не миновать одной старой темы русских педагогов. Речь об элементе "жестокости" в "западной" эстетике. В центре старого спора – вопрос: формирует ли "насилие на экране" агрессивные импульсы в психике или, наоборот, это они питают интерес к "жестоким" фильмам? и если верно первое, то в какой мере зрительный ряд влияет на психику и поведение детей? Задающие эти вопросы почти всегда имеют в виду "западную" кинопродукцию.
Кажется, наша семья может внести свою лепту в обсуждение, предложив взгляд на "проблему" с новой стороны. Мы давно заметили странное: мультфильмы с "членовредительством" (настоящие ужастики!) малыши воспринимают с удовольствием и хохоча, а фильмы с драматическим сюжетом (вроде "Моби Дика") смотреть наотрез отказываются. Отталкивает также и "мистика" мрачных тонов (как в мастерском образце жанра "Nightmare before Christmas"), и построенная на гротеске сатира (как в "Charlie and Chocolate Factory" того же Тима Бёртона – Tim Burton). Наконец, есть фильмы, которые дети смотрят, но за папиной спиной (под диваном и т. д.), вроде "Монстров".
Речь не об определённом возрасте (2–3), когда дети вообще не в состоянии выносить страшное, и не об актёрском разыгрывании страха, чем отличаются прежде всего девочки (Анин страх перед мюзиклом "Волшебник страны Оз", "The Wizard of Oz", – явно наигранный). Речь о некоем различении, к которому оказываются способны уже дети среднего и старшего дошкольного возраста. Всё дело, видимо, в сопровождающих "визуальный ряд" чувствах.
Похоже, на детей действует не картинка, а связанные с ней эмоции. В диснеевских мультфильмах головы плющатся, дробятся лапы и вытягиваются тела, однако нормальный вид с такой же лёгкостью и восстанавливается. Серии телесных катастроф цикличны, действие неизменно возвращается "на круги своя". Потому и остаётся впечатление, что страшное происходит не всерьёз – игра!
Другое дело – реалистические трагедии, точнее, драматические ощущения, реально присутствующие в фильмах (а не просто наигранные). Печаль, страх, гнев, отвращение и т. д. малыши не то что не в состоянии вынести – их способность переживать всё это, видимо, имеет свои границы. Если фильм слишком глубоко задевает эмоциональную сферу, маленькие зрители предпочитают избежать встряски, "психической атаки", какой бы гениальный фильм ни был. Чем более сильное эмоциональное потрясение ожидается, тем сильнее сопротивление…
И, конечно, важно, какие эмоции преобладают, какой именно тон побеждает. Наши полюбили "Borrowers", хоть фильм и не без "страшных" сцен, а вот более тонкие "Mouse Hunt" или, например, "Harry Potter and the Philosopher’s Stone" смотрели не без опаски и повторить не просили. Триллер триллеру рознь. В первом из выше упомянутых нота доброй сказки сильнее (а можно и так сказать: действия злодеев – всего лишь условность, ингредиент жанрового "рецепта"). В двух других – "зло" принимается во внимание всерьёз, оно весомо и действительно может победить (фильмы о Гарри Поттере на этом и построены).
Педагоги могут не беспокоиться: восприятие детей оказывается более здоровым, чем можно предполагать; во всяком случае, в дошкольном возрасте. (А позднее? скорее всего, опять-таки здоровье – отправная точка и пункт назначения "жестоких" жанров и форм: они – старый аргумент западных эстетиков – служат канализации "дурных" эмоций, очищения от них психики…).
Вопрос о цензуре отпадает, за явной избыточностью…
Замечание вдогонку, о "балансе культур". Вообще-то, хочется не столько "своё" утвердить, а равновесия добиться. Чтобы дети, упрощённо говоря, были открыты и "западной" событийности (тонус, динамичность, готовность к перипетиям-переделкам, изобретательность в реакциях), и "русской" "психологии" (чуткость к состояниям-настроениям, понимание характеров). Чтобы воспринимали и уважали игру – и серьёзность, манипуляции с найденным, "тривиальным", – и "аутентичность" со "смыслоискательством". Мы, взрослые, оба заинтересованы в расширении культурного кругозора (чтобы дети знали побольше стилей "хороших и разных"), настолько же, насколько и в развитости вкуса детей; потому в принципе готовы пропагандировать не только "свою" культуру.
Однако возможности наши влиять на выбор детей – небезграничны. Можно, конечно, спрятать подальше один фильм и поставить на видное место другой. Можно регулировать количество и качество просматриваемого и прочитываемого на русском и на английском. Но вот само восприятие и отклик запрограммировать нельзя и созвучие потребностям детей гарантировать невозможно…
Когда я, наконец, решилась посмотреть "The Jungle Book", была удивлена: парадоксальный, глубокий, мастерский мультфильм оказался на голову выше любимого русского "Маугли"; но вот дети долго не обнаруживали желания досмотреть фильм до конца! Русская версия заполнила некую нишу?
Пока с малышами ещё трудно обсуждать особенности их восприятия. Но уже очевидно, что оно самостоятельно и своеобразно. Наши дети не всеядны, не просто потребляют то, чем их снабжают родители, – они сами решают, что в какой культуре любить.
Но завершено ли формирование вкусов?
Может статься, "балансирование" над бездонной пропастью культурных различий – не результат, а состояние или процесс. И не исключено, что бесконечный.
Многоязычное творчество
Любой ребёнок в "чуковском" возрасте – творец. Нет родителей, которые не смогли бы предъявить тому доказательств. Каждый ребёнок (как убеждают писатели-сказочники – вспомним Джанни Родари – или многие педагоги, скажем, последователи Сухомлинского) в состоянии сам сочинять сказки, песенки, истории.
Конечно же, и мы можем похвалиться "творческой заряженностью" наших малышей.
Даже и Алекову "путаницу" в словах (по крайней мере, часть его "ошибок") можно объяснить именно неуёмной фантазией (инициированной и русскими сказками, и английскими нонсенсами):
Алек, похоже, играет, когда неправильно называет слова:
– Хочу банан.
– А вот же банан.
– Это не банан!
– А что же?
– Автобус!
И точно так же – "трусики" – о баране, который выпрыгивает из окошка (на картинке). (3+6)
Изобрёл новое слово: "апшиби" ("другое слово для Gesundheit"[для немецкой параллели русского "Будь здоров!"]). В ответ на вопрос, кто научил этому слову, на полном серьёзе утверждал, что оно ему приснилось. (Похоже, слово произвёл от "апчхи".) (5+2)
Однако здесь кажется более интересным поговорить о другом – о творческой искре, которая проскакивает между языками. То есть о том, с чем встречаются только родители многоязычных малышей.
Как и следовало бы ожидать при "своевременном" развитии, наши дети в определённый момент (когда им исполнилось около трёх лет) доросли до создания собственных слов; настал черёд и многоязычным словоновшествам.
В 3+1 Аня насмешила нас новообразованием washing car (она имела в виду стиральную машину). Аня, не зная английского слова washing machine, сделала буквальный перевод русского названия и при этом перенесла расширенную семантику русской "машины" в английский.
Но это творчество вынужденное, от нехватки слов. Наравне с ним было и чисто художественное, вполне сознательное.
Именно в его русле был создан наш самый первый двуязычный окказионализм. Когда Ане было 3 года, я подслушала, как она раздумчиво повторяет: "Einsteigen… два steigen… три steigen…" Einsteigen – входить. Немецкую приставку ein Аня интерпретировала как её омоним – число 1, и попробовала заменять, уже по-русски, на 2, 3… Повторы-вариации явно говорили о том, что Аня смакует новшества. Она придумывала свои, новые, небывалые слова – и отдавала себе отчёт в этом!
Практически, это был первый Анин двуязычный каламбур; первый, то есть не единственный. Так Аня вступила на дорожку Бёрджесса и Набокова (а также – если говорить о современниках – Михаила Безродного, Леонида Гиршовича, Вилли Мельникова…).
Да и как не вступить: материала для словесной игры в быту трёхъязычной семьи предостаточно. Многоязычные омофоны иногда и искать не надо: сами бросаются в глаза. Вот сценка, разыгравшаяся, когда детям было 3+5:
Аня: What is that?
М.: That’s an alarm.
Аня: O! Noch mehr Larm!
(т. е. раскладывает слово на артикль и "слово", похожее на немецкое Lärm).
Фонетическое переключение кода открыло дорогу ненамеренной словесной игре.