Стреляли по силуэтам из винтовок с расстояния сто метров. Бурков стрелял неважно, из пяти патронов - всего одно попадание. Отличился Гриша, все пять пуль легли одна к одной рядом с десяткой.
- Вот вам и инвалид, - усмехнулся Ченцов. - Парашютист и стрелок отменный. На фронт его давно пора.
Вечером состоялся разбор полетов, который проходил в жарко натопленной избе, переоборудованной в штурманскую комнату. Посреди комнаты, вокруг длинного, грубо сколоченного стола, расположились летчики. Они тихо переговаривались, смотрели на Буркова. После того как от него ушла жена, постарел Бурков, осунулся, лицо потеряло прежний лоск, стало будто вылинявшим.
Первому дали слово Худоревскому. Он коротко доложил о случившемся.
- Ты скажи, может, заметил на земле машину, людей? - спросил его Ченцов.
- А кто их знает, товарищ майор, - ответил Худоревский. - Я в полете на землю не шибко заглядываю. Что там смотреть? Я как раз снижаться стал, обороты прибрал. Вдруг слышу - хлопок, ну точно кто за спиной бутылку шампанского открыл. И самолет дернулся. Грешным делом подумал, воздушный баллон лопнул. На приборы посмотрел - все в порядке. Ну а остальное вы сами видели.
- Кто, кроме вас, мог знать, что вы везете? Когда вы прилетаете, кто подходит к самолету?
- Нас всегда первыми техники встречают, ну, естественно, охрана рядом. Им по долгу службы положено.
- Кстати, в тот день Немых был на аэродроме?
- Нет, он на озере уток промышлял.
- Я иногда разрешаю им поохотиться, - поднялся Бурков, - с продуктами у нас плоховато.
- Ясно, - вздохнул Ченцов. Он поднялся, поправил гимнастерку, поглядел поверх голов на стену, где висела карта района полетов. - Товарищи! - громко сказал он. - Вы сами видите, какая сейчас в стране сложная обстановка. Немцы подошли к Волге. Тяжело, я вам скажу, там. Здесь у нас под боком японцы. На границе неспокойно. Можно всего ожидать. Поэтому именно сейчас мы должны быть особенно бдительны. Нельзя расхолаживаться.
- Почему нас на фронт не отпускают? - загудели летчики.
- Я думаю, этот вопрос лишний. Вы сами знаете, почему нас здесь держат.
Руки у Ченцова потянулись к груди, пальцы отыскали пуговицу на гимнастерке, покрутили ее несколько раз.
- А вы не можете сказать, что слышно о Сушкове? - подал голос Худоревский. - Говорят, будто он с золотишком и не в Иркутск полетел, а в Маньчжурию подался.
По комнате волнами прошелся гул голосов, все зашевелились, впились глазами в Ченцова: что на это ответит чекист?
- Откуда у вас такие сведения? - быстро спросил летчика Ченцов.
- Да так, говорят, - замялся Худоревский. - Лично я этому не верю. Не мог он туда сам улететь. Могли заставить. Вроде бы как один из пассажиров бывший офицер.
- Бросьте молоть чепуху, - оборвал его Ченцов. - Сопровождающий грузы Лохов человек проверенный. Сушкова, я думаю, представлять не нужно. Изотов, да, служил в царской армии, но по складу своего характера не мог пойти на такую авантюру.
- Бог его знает, - сказал кто-то из угла. - Недаром говорят: в тихом омуте черти водятся. А тут еще накануне войны. Все могло быть.
- Мы слышали, будто нашли кого-то в летной форме, - вставил слово Бурков.
- Да, прошлой осенью на Лене подняли утопленника, но опознать было невозможно - слишком долго пробыл в воде.
Следом за Ченцовым выступил Бурков:
- Правильно сказал майор: бдительность терять нельзя. Нам государство доверяет перевозить вещи, о ценности которых мы порой и не подозреваем. Вот вы здесь говорили: золото, золото. Конечно, и оно имеет ценность, но должен я вам сообщить, что вместе с самолетом пропали важные документы, которые вез Изотов. Топографическая съемка местности, описание будущей железнодорожной магистрали. Несколько лет работы, поисков, маршрутов. Посмотрите. - Бурков подошел к карте, провел пальцем севернее Байкала. - Как известно, Транссибирская магистраль была проложена в начале нашего века. Сразу же после русско-японской войны. Встал вопрос о создании новой дороги, которая прошла бы севернее прежней. Перед первой мировой войной провели изыскания. Было несколько вариантов дороги. Они уточнялись, дополнялись, а в последние годы изыскатели получили мощное средство - самолет. Была проведена детальная съемка местности. Сушков после ухода от нас именно этим и занимался.
- Не только этим, - подпустил кто-то из летчиков шпильку.
Бурков покраснел, дрогнули, замерли на полуслове губы, но он все же пересилил себя, все тем же ровным голосом продолжал:
- Сушковым была проведена аэрофотосъемка, уточнены некоторые детали дороги. Сейчас вопрос с повестки снят, но, я думаю, после войны дорога все равно понадобится.
На этом разбор был закончен. Летчики высыпали на крыльцо, задымили махоркой. Со стороны железнодорожной станции донесся гул вечернего эшелона, и, будто поднятый этим гулом, с озера взлетел косяк диких гусей.
Вечером того же дня был арестован Гриша-тунгус. Его увезли в город на самолете. Вместе с ним улетел Ченцов.
22 июня
Целый день Никифор с Лоховым искали Изотова. Не нашли. Нужно что-то делать. Но что? Меня постоянно преследует мысль: виноват во всем я. Если бы не полез в грозу, если бы вернулся. Как говорил Павел: "Знал бы где упасть, соломки бы постелил".
VI. Наводнение в городе
В середине января Михаил Худоревский прилетел на замену двигателя в Иркутск. Он сдал самолет техникам, поехал в город к Погодиным. Константин Бурков передал с ним посылку - несколько банок тушенки.
- Если Погодиных нет в городе, разыщи Тамару, отдай ей, - на прощанье смущенно сказал он.
Город был в тумане. Дома острыми боками резали серый и вязкий, как студень, воздух. Казалось, где-то сломались подпорки и небо всей тяжестью навалилось на землю, прогнуло провода, крыши домов, ветви деревьев. Чтобы но потеряться в этой кутерьме, деревянные дома сцепились заборами и, держась друг за друга, как в хороводе, шли к реке. Холодно и безлюдно на улицах. Лишь в стороне предместья, куда брел Худоревский, сквозь туман видно какое-то движение. С соседней улицы бежали ребятишки. Вдруг качнулся воздух, ударил тугим спрессованным звуком, с проводов посыпался на землю снег.
- Что это? - встревоженно спросил Худоревский у ребятишек.
- Заторы взрывают. На Ангаре наводнение. Обмороженных на машинах в госпиталь возят, - бойко выпалил один из мальчишек.
В сорокаградусный мороз выпер наружу донный лед, чуть ниже города забил протоки, река вспухла и, разлившись, зацепила нижние дома. Худоревский видел, как дымящаяся вода расползалась по огородам, съедала снег, бились о завалинки оплавленные льдины. На крышах домов копошились люди. В конце улицы на пригорке стояла санитарная машина, от домов к ней подплывали лодки, ссаживали на твердую землю людей.
Спасательными работами руководила молодая женщина в черном дубленом полушубке. Помогал ей высокого роста санитар. Он выуживал из лодок скрюченных ребятишек, кутал в суконные одеяла и относил их в машину. Женщина сидела на фанерном ящике, спрашивала у санитара фамилии пострадавших и, согревая дыханием пальцы, записывала в блокнот. Худоревский направился к ней, намереваясь попросить лодку, чтобы сплавать к дому Погодиных. Женщина мельком посмотрела на него и, вздрогнув, медленно опустила руки.
- Михаил, откуда ты взялся? - растерянно проговорила она.
- Тамара? Вот не ожидал! - воскликнул Худоревский. - Я в командировке, самолет в рембазу пригнал. Константин Петрович просил к Погодиным заскочить.
- Погодиных в Иркутске нет, - ответила Буркова. - Анна с ребятишками в деревне, Николай - на фронте. В их доме эвакуированные живут. - Тамара заправила волосы под платок, торопливо добавила: - Анна Сережку из детдома к себе забрала и в деревню уехала.
К Бурковой подошел санитар, глянул исподлобья:
- Там мальчонку привезли. Совсем плохой, лицо шибко померзло. Мать у него умерла недавно, старшего братишку не нашли, похоже, убежал этой ночью. Говорят, жили с бабушкой. Она вчера куда-то за хлебом уехала, а он один в затопленном доме сидел на печке.
- Ты подожди, я быстро, - сказала Тамара Худоревскому. Она открыла брезентовую сумку, достала бутылочку со спиртом, подошла к лодке, стала осторожно протирать распухшее лицо ребенка.
Он был в серой фуфайке, на шее болтался табачного цвета шарф, на голове солдатская шапка. Над припухшими щеками - темные голодные глаза.
- Ну вот, кажется, все, - осмотрев его, сказала Буркова. - Только не реветь! Сейчас отвезут в больницу, там накормят.
Санитар поднял мальчишку на руки и, тяжело ступая по мокрому снегу подшитыми прорезиной валенками, направился к машине. Буркова остановила санитара:
- Как фамилия мальчика?
- Сапрыкин Федя, - тихо ответил мальчишка.
Буркова тяжело вздохнула, хотела что-то еще спросить, но передумала. Нахмурившись, сказала:
- Вот тоже напасть. У людей и так есть нечего, а тут все подполья затопило, а в них картошка. Чем жить будут?
Вновь колыхнулся воздух, качнулась под ногами земля.
- Лед взрывают. - Тамара скосила глаза в сторону Ангары. - После обеда, если туман разойдется, будут бомбить с самолета. Вот так и живем, как на войне.
Она замолчала, вытерла рукой заиндевевшие ресницы. Худоревский оценивающе посмотрел на нее. Она совсем не изменилась, стала даже еще красивее.
Он снял со спины вещмешок, развязал тесемку и достал несколько банок тушенки.
- Погодиным вез, возьми, пригодятся. Техники мне за нее шерстяной отрез на костюм предлагали и бутылку спирта в придачу.
Она мельком взглянула на тушенку, кивнула головой в сторону машины:
- Ты ее лучше ребятишкам отдай. Голодные они. Некоторые по двое суток ничего не ели.
- Не пропадут, - махнул рукой Худоревский. - О них власти побеспокоятся, накормят.
- Ты в город? - спросила Буркова.
- Если пригласишь, могу к тебе заехать. У меня два выходных.
Она быстро снизу вверх посмотрела на него и, будто извиняясь за свою недавнюю слабость, сказала:
- Я, увидев тебя, чуть в обморок не упала. Похож ты на Васю, особенно в этой форме, и ростом одинаковы. Ходил он так же размашисто, руки туда-сюда. Ничего не слышно о нем?
- Нет, Тамара, ничего. Недавно банду ликвидировали. Орудовали неподалеку от нашего аэродрома. Среди трофеев нашли ракетницу и авиационные часы. Такие у Сушкова в самолете были. Может, и он с ними был.
- Ну, это ты брось! - вспыхнула Тамара.
- За что купил, за то и продаю. Шел среди наших такой разговор.
Худоревский влез в переполненный детьми кузов, присел возле заднего борта. Взревел мотор, клацнули борта, глухо побрякивая банками, запрыгал в ногах летчика вещмешок. Холодный воздух обжег лицо и загулял, заметался по кузову, высеивая серую, точно пепел, снежную труху.
23 июня
Утром ушел Лохов. Даже как-то легче стало. Я никогда не пойму таких людей. Поражало не то, что он стоял за государственное золото, а то, что он ради него шел на все. Я уверен: он выстрелил бы тогда в самолете, попробуй мы притронуться к ящикам. Мы дали ему его долю продуктов, банку с тушенкой. Я сказал: "Выйдешь к людям, сообщи, что и как".
VII. Сын Жигунова в семье Погодиных
Прошло одиннадцать лет. У Погодиных уже четверо детей, и все они школьники. Сережка идет в пятый класс, в новую школу. Для Анны новые заботы. Шутка ли сказать, отправить сразу такую ораву. Всех одеть, обуть надо, никого обидеть не хочется.
Сберегла она для такого случая немного денег. Самой в город ехать некогда, послала за покупками мужа. Погодин охотно согласился, ему как раз нужно было на барахолку: задумал он баян собрать. Где-то достал полуразбитый корпус, выточил клавиши, склеил прохудившиеся мехи. Оставалось дело за планками. Алюминиевые, собранные из отдельных пластин, он забраковал сразу. Ему нужны цельные, латунные, весь секрет в них, тогда голос у баяна выходил особенно звонкий - на всю улицу.
Встав пораньше, Погодин принялся было искать палочку, чтобы измерить Сережкину ступню, но потом, поразмыслив, махнул на свою затею рукой:
- Мать, - громко сказал он, - лучше я его с собой возьму, а то опять не тот размер куплю.
Сережка соскочил с кровати, торопливо натянул штаны.
Анна заставила его выпить кружку молока, достала деньги, засунула Сережке в карман.
- Смотри не потеряй, - застегивая карман булавкой, сказала она. Оглянувшись на мужа, хмуро добавила: - Так вернее, ты у меня из доверия вышел. Я тебя знаю: увидишь какую-нибудь железяку, про все забудешь.
Погодин помалкивал, нетерпеливо посматривая на часы, боялся опоздать на автобус. И, как это часто бывает, им не хватило одной минуты. Едва они вышли на улицу, за магазином, там, где была остановка, заполняя тихие улицы, разнесся шум мотора: над заборами в сторону города поползла серая полукруглая крыша автобуса. Следующий должен быть через час, и тогда, чтобы не терять времени, Погодин свернул в ближайший переулок, пошел пешком на железнодорожный вокзал.
За поселком тропинка посуху обежала озерко и, поплутав среди кочек, нырнула в кусты боярышника. Небо пропало за листвой, сделалось сумрачно. Утреннее солнце стригло лишь самые макушки. Сережка, хлопая отсыревшими гачами, носился от одного куста к другому, рвал вязкую боярку. В низинах ноги проваливались в мягкую, как тесто, землю, она вьюном проскальзывала меж пальцев, пачкала штаны. Он травой очищал ноги и, поблескивая сизыми пятками, догонял отца.
Часам к девяти они добрались до железнодорожного вокзала, сели в переполненный трамвай. Перемахнув через мост, трамвай заскользил меж каменных многоэтажных домов-валунов, изредка притормаживая на перекрестках. В деревянном пригороде он остановился, выметал из себя людей, затем развернулся и устало заскользил обратно под гору.
Топая за отцом, Сережка крутил головой, разглядывая незнакомые, по окна вросшие в землю дома, и казалось ему, будто они смотрят на всех исподлобья. Шли они по деревянному тротуару, под ногами покачивались гладкие теплые доски, идти по ним было одно удовольствие.
Барахолку Сережка увидел не сразу. Вначале, заслоняя небо, показалась красная кирпичная церковь, затем он услышал приглушенные голоса, крики. Около ворот продавали пиво. Вдоль забора стояла длинная очередь. В конце ее бабочкой-капустницей порхала в окошке накрашенная продавщица.
Погодин прошел было мимо, но придержал шаг, облизнул пересохшие губы, снял фуражку, вытер рукавом вспотевший лоб, посмотрел на Сережку, на солнце и пристроился в очередь.
Неподалеку от пивного ларька сидели калеки. На земле лежали фуражки, на дне их Сережка увидел мелочь, смятые рубли. Поскрипывая кожаной курткой, прошел летчик, скользнул взглядом вдоль забора, еще куда-то в толпу.
- Эй, летун, отбомбись! - крикнул сидящий с краю инвалид. - Если нет денег, рядом садись.
Летчик достал из кармана мелочь, не глядя бросил в шапку. Из очереди со смятым в улыбке лицом выскочил Погодин.
- Мишка, Худоревский! Мать твою за ногу. Какими судьбами?
- Алексей, ты что здесь делаешь? - удивленно воскликнул летчик.
- Понимаешь, ищу латунные планки. Который раз приезжаю, и все впустую.
- Все на гармошке играешь. А почему не в аэропорту?
Погодин смущенно пробормотал:
- Тут, знаешь, такое дело: ездить далеко, а квартиры нет. Да и хозяйство у меня - корова, поросенок, куры.
- Вот оно что, - протянул Худоревский. - Тебя я, считай, с самого начала войны не видел.
- Ага, точно, - радостно зачастил Погодин. - Вас тогда в Забайкалье перевели, а меня на фронт заграбастали. Тебе, я слышал, не пришлось повоевать.
- Мы тоже зря хлеб не ели, - заметил Худоревский. - Хлебнули мурцовки. Меня, может, слышал, на Кадарском перевале чуть не сбили. - Он достал пачку папирос, вышелушил одну. Погодин торопливо вытащил зажигалку, высек огонь.
- Трофейная, - похвалился он.
Летчик взял зажигалку, с интересом оглядел.
- У меня тоже есть, японская. В Харбине в сорок пятом я у китайцев выменял. Мы туда летали. Так что ты ищешь?
- Планки. Планки латунные.
- Могу подсобить. Есть тут у меня один знакомый мастер.
- Да чего мы тут стоим, - радостно воскликнул Погодин. - Пойдем пивка выпьем! У меня как раз очередь подходит.
Сережка зашел за угол пивного ларька, присел у забора на фанерный ящик. От нечего делать стал смотреть на снующих мимо людей, на ржавый, побитый камнями купол церкви, на темные, залитые голубиным пометом окна. Карнизы обросли полынью, из трещины, вкось расхлестнувшей кирпичную стену, свесилась крохотная березка. По крыше бродили голуби, время от времени падали в гущу людей, что-то хватали там и взмывали обратно.
Качнулась доска, отошла в сторону. На территорию барахолки пролез толстый мальчишка. Засунув руки в карманы драного пиджака, он равнодушно посмотрел на сидящего неподалеку Сережку. Черные плутоватые глазки будто из рогатки стрельнули в сторону калек и тут же спрятались, скрылись в заплывших щеках.
Не по себе стало Сережке от такого соседства, почувствовал надвигающуюся опасность. Он хотел, пока не поздно, улизнуть за угол пивного ларька, но откуда-то сверху, с забора, горохом высыпали ребятишки, обступили его. Сбоку змеей скользнула чья-то рука, сухо щелкнула булавка. Резко обернувшись, он поймал за рубаху тощего, одни кости, огольца. Тот головой боднул Сережку в лицо, хотел взять, как говорили ребятишки, на калган. Сережка успел увернуться, голова мальчишки скользнула по щеке. Увидев, что пацан вытащил деньги, он повалил его на землю.
- Отдай! - безнадежно заорал он.
- Федька, наших бьют! - взвыл пацан, пряча под живот руки.
Тут налетели остальные, замолотили кулаками по Сережкиной спине. Рядом закричали люди. Шпану как рукой сняло, затрещали доски в заборе. Сережка бросился за мальчишками, но они были уже далеко. Серый косяк летел по пустырю, пузырились на ветру рубашки, мелькали грязные босые пятки.
Все произошло быстро и грубо. Ограбили средь бела дня, при народе. Наметанный глаз увидел булавку, значит, там что-то спрятано, зря застегивать карман не будут. А теперь, когда дело сделано, ищи ветра в поле.
Размазывая по щекам слезы, Сережка вернулся на барахолку. Неожиданно он натолкнулся на Ваську Косачева - сына бакенщика. Жили они недалеко от Погодиных, на берегу Ангары. Васька стоял за прилавком, размахивая цветастым ситцевым мешочком:
- Покупайте табак Самсон, - громко кричал он. - Табак Самсон, как курнешь, так заснешь, как вкочишь, так еще захочешь!
Он заметил Сережку, рука с мешочком крутанулась в воздухе и исчезла за спиной.
- Серега, ты чего здесь делаешь? Чего ревешь?
- Деньги отобрали, - всхлипывая, признался Сережка. - Скопом кинулись, поодиночке я бы им всем навтыкал.
Косачев шмыгнул носом, что означало: не разевай, мол, рот, но все же не утерпел, поинтересовался:
- Много денег?
- Мать на ботинки положила, пятьдесят семь рублей.
- О-о, дело серьезное. Кто такие?
- А, толстый такой пацан. Морда кирпича просит.
- Федька Сапрыкин, его работа, - уверенно заявил Васька.
- Ты чё, его знаешь?
- Да он из нашего предместья. С бабкой живет. В последнее время больше в городе промышляет.
Васька на секунду задумался, затем предложил: