Политическая история постсоветской России, написанная с марксистских позиций. Анализ социальной природы сложившегося государства, основных политических сил и действующих лиц, показывающий несовместимость демократии и капитализма в современных условиях.
Содержание:
Предисловие 1
Часть I. - Необходимая реакция 1
Глава 1. Логика перемен 1
Глава 2. Российская интеллигенция между "западничеством" и "почвенничеством" 14
Глава 3. Беловежская Россия 22
Глава 4. Оппозиция 31
Часть II. - От стабилизации к катастрофе (1994-1998) 39
Глава 5. Слово и дело 39
Глава 6. Корпоративная модель и социальный конфликт 51
Глава 7. Закат ельцинщины 61
Глава 8. Война за кремлевское наследство 72
Глава 9. После Ельцина 86
Глава 10. Зарево над Кремлем 96
Глава 11. Гроздья гнева 107
Заключение: На пороге революции? 112
Примечания 116
Борис Кагарлицкий
Управляемая демократия: Россия, которую нам навязали
Предисловие
В одном из городов Эллады древнейСтоял в порту корабль, который грекиСвятынею своею почитали.На корабле герой, что свет объехал,Домой вернулся, цел и невредим.Однако время шло, и непогодаСвятыню постепенно разрушала.Тогда, чтоб сохранить корабль, решилиГнилые части целыми сменить.Вот так и обновлялось это судно,Пока ни щепки старой не осталось.
Эдуардо Мендоса. Реставрация (перевод И. Глущенко)
Книга, лежащая перед читателем, имеет довольно причудливую историю.
В середине 1990-х гг., когда в Москве ни одно издательство меня не печатало, я написал серию очерков о тогдашнем политическом и социальном порядке. Опубликована она была в Лондоне в 1995 г. на английском языке в издательстве "Verso" под названием "Restoration in Russia". То есть "Реставрация в России".
Спустя пять лет возможность опубликовать книгу на родном языке у меня все же появилась - в издательстве "Эдиториал УРСС". Однако к тому времени первоначальный текст, вышедший в Англии, серьезно устарел, а главное, меня самого больше не устраивал. Эпоха Ельцина подошла к концу, вместе с ней потеряли прежнее значение многие события и персонажи.
Старое название, однако, сохранилось, несмотря на то, что под этим заголовком оказывалась, по существу, новая книга. С названием, кстати, произошел курьез: по крайней мере, в одном магазине я обнаружил свою книгу, лежащей в отделе "Архитектура и строительство".
Итак, "Реставрация в России" вышла в свет по-русски в 2000 г. - как раз под занавес операции "Наследник", когда режим Бориса Николаевича Ельцина сумел болезненно, но успешно преобразовать себя в режим Владимира Владимировича Путина.
Поскольку книга была радикально переработана, перечитав ее, я обнаружил, что получился совершенно новый текст. Настолько отличающийся от старого, что спустя некоторое время он вышел по-английски под заголовком "Russia Under Yeltsin and Putin" (Россия при Ельцине и Путине). Разумеется, в этом издании все фрагменты, повторявшие первоначальный вариант "Реставрации в России" были либо сокращены, либо полностью переписаны заново.
В 2002 г. "Эдиториал УРСС" воспроизвел книгу безо всяких изменений. Политическая конъюнктура менялась, и на левую литературу был спрос. Но именно поэтому текст в очередной раз устарел. Правление Путина нуждалось в самостоятельном анализе, в то время как мои размышления основывались на опыте ельцинской эпохи. К тому же события начали приобретать драматический оборот: если в конце 2003 г. в Кремле хвастались тем, что сумели наконец обеспечить стране стабильность, то уже полтора-два года спустя сама администрация президента пугала публику распадом России.
Когда "Russia Under Yeltsin and Putin" появилась на прилавках английских книжных магазинов, рецензент газеты Independent, в целом весьма положительно отнесшийся к книге, в конце статьи недоумевал, как может серьезный автор без всякой иронии писать о возможности в будущем каких-то революций. Прошло несколько лет, и про революции заговорили все - другой вопрос, что подразумевается под этим словом.
Надо было все радикально переписывать. Что я и сделал.
Новая версия настолько отличается от двух предыдущих, что надо было снова менять и название, и отчасти даже композицию. В общем, как говорит герой испанского драматурга Эдуардо Мендосы, "ни щепки старой не осталось".
Признаюсь, мне самому такая многократная переработка доставила удовольствие, хотя кому-то она может показаться проявлением слабости автора. В любом случае история, описываемая в книге, остается незаконченной: режим капиталистической реставрации продолжает функционировать, несмотря на периодические кризисы. Значит, вполне возможно, что и эта версия не окончательная. Книга живет и меняется вместе со страной, в которой (и про которую) написана.
И все же мне бы очень хотелось, чтобы история поскорее закончилась. И не только потому, что развивается она в соответствии с логикой детской сказки, по принципу "чем дальше, тем страшнее", но и потому, что заключительной точкой неминуемо должен быть революционный взрыв.
А это еще одна причина того, что текст оставляет у самого автора впечатление незавершенности. Предстоит еще написать историю революции. Но сначала ее предстоит совершить.
Ленин был прав, когда прервал работу над книгой "Государство и революция" со словами, что делать революцию куда интереснее, чем писать о ней. Страна, пережившая трагифарс реставрации, заслуживает очередной порции "великих потрясений". Ведь именно благодаря таким потрясениям люди могут заслужить право гордиться своей страной и своей (а не далеких предков) историей.
Часть I.
Необходимая реакция
Глава 1. Логика перемен
Когда в 1989 г. рухнула Берлинская стена и восточноевропейские страны дружно ринулись в объятия Запада, никто не хотел думать о тех проблемах и трудностях, которые ждут впереди. Спустя три года, когда распался Советский Союз, и возникшая на его обломках Российская Федерация объявила о решительном переходе к капитализму, все уже знали, что преобразования будут болезненными - об этом свидетельствовал опыт бывших братских стран Восточной и Центральной Европы. К тому же советская экономика переживала нешуточный кризис. Однако ни в 1989, ни в 1991 г. почти никто не сомневался в правильности выбранного пути, как и в том, что в итоге торжество капитализма гарантировано. А вместе с ним придут эффективная экономика, свобода и процветание. Немногие несогласные могли протестовать, но их голосов никто не слышал.
В 1989-1991 гг. в Восточной Европе капитализм одержал историческую победу. Но последствия этой победы оказались далеко не такими, как ожидали либеральные идеологи. Жизненный уровень большинства населения катастрофически снизился по сравнению с советскими временами, сократилось производство, увеличилась технологическая отсталость от Запада. Для многих (причем не только представителей старшего поколения) советское время стало представляться своего рода "золотым веком", "потерянным раем". Но и это очень далеко от правды. Тем более для нас важно сегодня осмыслить причины и исторические последствия случившегося с Россией за последние десять лет.
ДЕСЯТЬ ЛЕТ СПУСТЯ
Перемены, начавшиеся в Советском Союзе и Восточной Европе в конце 1980-х гг., поражали своими темпами. Система тоталитарной власти, доказавшая свою устойчивость на протяжении нескольких десятилетий, выдержавшая многочисленные потрясения в 1950-е и 1960-е гг., неожиданно рассыпалась в прах. На ее месте возникало новое общество, непривычное и незнакомое для самих его обитателей.
Почему СССР рухнул? Обычные ответы либеральных идеологов сводятся к тому, что система изначально никуда не годилась. Тем не менее эта система могла просуществовать более 70 лет, обеспечивала высокие темпы роста, технологическую модернизацию и повышение жизненного уровня. Почему она развалилась именно в 1989-1991 гг.?
Более изощренный ответ состоит в том, что система не выдержала технологического и потребительского соревнования с Западом. С точки зрения либералов, рыночная экономика более адекватна новейшим технологиям, нежели централизованная. Этот тезис довольно убедителен, но почему-то после перехода России к рыночной экономике технологическое отставание не только не сократилось, но стремительно увеличилось, а жизненный уровень сократился. То же относится и к Восточной Европе. Даже Чешская республика, самая преуспевающая из бывших коммунистических стран, по технологическим показателям к началу 2000-х гг. отставала от Германии больше, чем в 1988 г.
На самом деле то, что изменения оказались такими стремительными, было лишь следствием естественной эволюции, происходившей на протяжении многих лет в недрах самой системы. Частичные структурные сдвиги в обществе постепенно накапливались на протяжении всех 1970-х гг., готовили последующий кризис. К концу 1980-х гг. они дали себя знать. Количество перешло в качество. Система естественным образом изжила себя. Поворот к капитализму был подготовлен самим развитием советского общества.
Привозные и доморощенные идеологи неолиберализма обещали народам Восточной Европы приобщение к Западу. За десять лет уровень жизни двух частей континента не сблизился. Страны Восточной Европы пережили глубочайший экономический спад. Некоторые из них затем смогли достичь определенного роста, но к 1999 г. превзойти докризисные показатели, а тем более сократить разрыв с западными соседями, не удалось практически никому[].
За десять лет, прошедших после падения Берлинской стены, Восточная Европа не только отказалась от коммунистических лозунгов и приватизировала государственные предприятия, создав собственную финансовую олигархию, - она включилась в мировую капиталистическую экономику, став ее новой периферией. Долговая зависимость, ставшая серьезной проблемой коммунистических режимов уже в 1980-е гг., стремительно возросла в 1990-е, когда на смену коммунистам пришли либералы. Усилилась зависимость от иностранных рынков и технологий, выросла неформальная экономика. Общей проблемой всех стран стал дефицит капиталов, накладывающийся на растущую потребность в модернизации изнашивающегося оборудования.
Все страны бывшего советского блока унаследовали от прежних режимов серьезный промышленный потенциал. Даже если учесть, что эффективность производства и качество продукции неизменно уступали западным нормам, этот потенциал был впечатляющим в сравнении с другими регионами мира. Именно это и было здесь источником многочисленных иллюзий относительно будущего успешного развития. Между тем даже немногие инвестиции, которые удавалось привлечь, явно шли мимо промышленности. Оценивая приоритеты инвесторов, венгерский экономист Йозеф Ороч выделяет три руководящих принципа: "1) недвижимость привлекательнее производства; 2) деньги вкладываются в завоевание венгерского или центрально-европейского рынка для импорта, а не в развитие местного экспортного потенциала; 3) возрождаются черты довоенной зависимости"[].
ЧТО ЭТО БЫЛО?
1989 год не был концом истории. Он не был и ее началом. Никто не может начать с чистого листа. Страны Восточной и Центральной Европы (за исключением Чехии) до Второй мировой войны были периферией или полупериферией Запада. Национальный капитал был слаб и зависим от иностранцев, государственные структуры были авторитарны, чиновничество коррумпировано. Именно слабостью восточноевропейского капитализма объясняется неспособность местных элит устоять перед натиском Германии в 1939-1941 гг. и последующее включение этих стран в советскую сферу влияния. За время существования коммунистического блока Восточная Европа вынуждена была жить в смирительной рубашке однопартийной системы, но одновременно в ней происходила стремительная модернизация. Польша, Югославия и Венгрия были буквально подняты из руин. Выросли города и промышленность, сформировалась система всеобщего образования и здравоохранения. Для низов общества открылись социальные возможности, совершенно недоступные в прежние времена. Когда после смерти Сталина политический кризис охватил почти все страны советского блока, решение было найдено за счет сочетания репрессий против активной оппозиции с внутренними реформами, улучшающими положение большинства населения. Эта политика оказалась предельно эффективной. До середины 1970-х гг. непрерывно рос жизненный уровень. Да и сфера свободы постоянно расширялась. Антикоммунистические идеологи предпочитают забывать, насколько жесткими были политические режимы в большинстве стран региона до Второй мировой войны. В сравнении с ними коммунистические режимы, по крайней мере в Венгрии и Польше, к 1970-м гг. выглядят либеральными. Все это обеспечивало определенную массовую базу коммунистическим властям, которые держались отнюдь не только на советских штыках. В самом Советском Союзе политическая система становилась все более мягкой, давая людям надежду на дальнейший постепенный прогресс.
"Классический" тоталитарный режим установился в Советском Союзе с начала 1930-х гг., когда был окончательно уничтожен частный сектор в городе, независимые крестьянские хозяйства были экспроприированы, сельские жители РАСКРЕСТЬЯНЕНЫ и согнаны в колхозы, оппозиционные группировки в партии окончательно подавлены, а на место экономики, сочетавшей государственное регулирование с рынком, пришла система централизованного планирования. Однако возникли эти новые отношения не на пустом месте.
Революция 1917 г., как и всякая революция, провозглашала лозунги социального освобождения. Но объективно перед новой властью стояла задача модернизации страны. Именно неспособность царского режима и российской буржуазии быстро осуществить модернизацию привела к катастрофическим поражениям в войне с Японией в 1904-1905 гг. и в Первой мировой войне. Капиталистическая индустриализация создала в России не только крупные промышленные предприятия, но и породила все противоречия, характерные для раннего индустриального общества конца XIX - начала XX в. И в то же время она не обеспечила динамичного развития, которое дало бы возможность встать на один уровень с Западом. Появились пролетариат и социал-демократическое движение, но правящие классы, в отличие от Запада, не имели ни ресурсов, ни опыта, для того чтобы предотвратить социальный взрыв с помощью компромиссов, повышения жизненного уровня и частичного удовлетворения требований низов.
Задача модернизации, так и не решенная старым режимом, осталась в наследство новому. И от способности новой власти решить эту задачу зависело теперь будущее режима. Переход власти от Советов к большевистской партии, установление в ходе гражданской войны однопартийной диктатуры, подчинение профсоюзов государству и постепенное утверждение авторитарного стиля руководства внутри самой партии означало, что революция утрачивала не только демократический, но и социалистический характер. Рабочий класс, по-прежнему провозглашавшийся господствующей силой и до известной степени все еще составлявший опору режима, оказался подчинен новой партийно-государственной бюрократии, сформировавшейся в недрах революционного движения.
Социалистические и марксистские теоретики растерянно смотрели на новое государство, вырастающее из революции, но трагически не похожее на то, чего они ожидали. "Бедность и культурная отсталость масс, - писал Лев Троцкий, - еще раз воплотились в зловещей фигуре повелителя с большой палкой в руках. Разжалованная и поруганная бюрократия снова стала из слуги общества господином его. На этом пути она достигла такой социальной и моральной отчужденности от народных масс, что не может уже допустить никакого контроля ни над своими действиями, ни над своими доходами"[].