У. Черчилль писал: "На западе к ней (Польше) примыкала Германия, трепещущая, ошеломленная… на востоке – тоже распростертая ниц и смятенная Россия, эта страшная глыба – Россия, не только раненая, но отравленная, зараженная, зачумленная; Россия вооруженных орд, сражавшихся не только с помощью штыков и пушек, но также и с помощью мириад тифозных бактерий, убивавших человеческие тела, и с помощью политических доктрин, разрушавших как здоровье, так и самую душу народа… Намерения тех, кто составляли Версальский договор, заключались том, чтобы создать из Польши здоровый, жизнеспособный, мощный организм, который мог бы стать необходимой преградой между русским большевизмом – на все время его существования – и всей остальной Европой. Поражение и завоевание Польши, присоединение ее к России уничтожили бы все преграды между Россией и Германией и привели бы их к непосредственному и немедленному соприкосновению".
У. Черчилль везде выдвигает в роли своего врага большевизм, тем не менее, в его словах звучала ненависть не столько к большевизму, сколько к России. Он не скрывает своего торжества от поражения России в войне: "Только чудо могло совершить возрождение Польши. Прежде же чем это случилось, необходимо было, чтобы все три могущественные империи, участвовавшие в разделе Польши, были одновременно и окончательно разбиты. Но произошло совершенно удивительное совпадение… все ее цепи – русские, германские и австрийские – были порваны одним ударом. Пробил час возмездия, и самое большое преступление, известное истории Европы, закрепленное в памяти шести поколений, отошло в область предания".
Ллойд Джордж вспоминал, что решение Англии о разделе своего союзника России возникли еще во время войны – осенью 1916 г., когда английское министерство иностранных дел представило правительству меморандум относительно основ разрешения территориальных вопросов в Европе после окончания войны. В меморандуме предусматривалось, что Польша должна стать буфером между Россией и Германией. Создание такой Польши, а также нескольких государств на территории Австро-Венгрии "оказалось бы эффективным барьером против русского преобладания в Европе". О том же самом еще в 1915 г. писал французский премьер Пуанкаре, резко выступив против планов Николая II создать единую Польшу под Российским протекторатом и поддержав планы создания Великой Румынии в противовес России. Для достижения таких целей "союзников" Россия к концу войны должна была подойти либо значительно ослабленной и не способной к серьезному сопротивлению решениям "союзников", либо из разряда союзников перейти в стан врага… И здесь произошло "совершенно удивительное совпадение"…
Ликование в стане "союзников" от поражения России в войне было всеобщим. Английский генерал Э. Айронсайд, командующий силами интервентов на Севере России, заявлял: "Подписав Брест-Литовский мир, большевики отказались от прав на все подчиненные народы. По моему мнению, сейчас союзники могли приступить к освобождению Финляндии, Польши, Эстонии, Литвы, Латвии и, возможно, даже Украины".
Посол Англии в Париже лорд Берти в своем дневнике писал: "Нет больше России. Она распалась, и исчез идол в лице императора и религии, который связывал разные нации православной верой. Если только нам удастся добиться независимости буферных государств, граничащих с Германией на востоке, т. е. в Финляндии, Польше, Украине и т. д., сколько бы их удалось сфабриковать, то, по мне, остальное может убираться к черту и вариться в собственном соку".
Ллойд Джордж утверждал, что "традиции и жизненные интересы Англии требуют разрушения Российской империи, чтобы обезопасить английское господство в Индии и реализовать английские интересы в Закавказье и Передней Азии". Позже Ллойд Джордж заявит, что целесообразность содействия адмиралу Колчаку и генералу Деникину является тем более вопросом спорным, что они "борются за Единую Россию…" "Не мне указывать, соответствует ли этот лозунг политике Великобритании… Один из наших великих людей, лорд Биконсфильд (Дизраэли), видел в огромной, могучей и великой России, катящейся подобно глетчеру по направлению к Персии, Афганистану и Индии, самую грозную опасность для Великобританской империи…"
В. Воейков, последний дворцовый комендант его величества, писал, что по прибытии в эмиграцию его внимание привлекли откровенные статьи двух газет. "Первая писала: "Хорошо, что прогрессивные партии наконец поняли опасность, представляемую мощною Россиею под каким бы то ни было правительством. Какая странная идея восстановления великой России…" Вторая статья гласила: "Беглого взгляда на географическую карту достаточно, чтобы понять, что падение царизма и вытекающее из него расчленение этого государства есть только первый шаг к мировому равновесию, так как чудовищное географическое тело, каковым была империя царя, делало московитов опасными".
Пожалуй, единственным, кто последовательно выступал за сохранение единства России, был американский президент В. Вильсон, который пытался твердо придерживаться своих демократических принципов. Так, памятка В. Вильсона от 17 июля 1918 г. отстаивала идею самоопределения и территориальной целостности России. Но даже в своей стране он был одинок, и его политика потерпела полное поражение. "Хауз постарался облегчить совесть президента: России так или иначе придется быть разделенной… остальной мир будет жить более спокойно, если вместо огромной России в мире будут четыре России. Одна – Сибирь, а остальные – поделенная европейская часть страны". Кроме принципов, у В. Вильсона, очевидно, могли быть и более глобальные цели. Сильная Россия была противовесом откровенно милитаристским замашкам Германии и империалистическим настроениям Англии…
Украина. Очевидно, русскому трудно понять радикальные настроения украинских националистов. В России подавляющее большинство населения всегда считала украинцев даже не столь дружественным славянским народом, сколь ближайшей родственной нацией или единым народом, разделенным историей и татаро-монгольским нашествием. Конечно, 200 лет ига – это не 45 лет разделения Германий после Второй мировой войны… Кеннэн и его последователи в этой связи утверждают, что Московская Русь не имела никакого понятия о своей преемственности от Киевской Руси, "этот народ никогда не вспоминал про Киев". Действительно, связи между бывшей Киевской Русью и Московской были сильно ослаблены временем и историей обоих ветвей русского народа, но они никогда не исчезали совсем…
Ключевое значение эти связи сыграли в 1654 г. в решении Перяславской Рады о воссоединении России и Украины. Государство, созданное Б. Хмельницким, к этому времени существовало всего шесть лет, из которых три последних года Украина все чаще обращалась к московскому царю и патриарху с просьбами о соединении. Москва принять решения не торопилась поскольку воссоединение автоматически приводило к войне с Польшей, на которую она пойти не могла из-за усилившейся с ужесточением крепостного права смуты в самой России. Москва пыталась урегулировать вопрос мирным путем, выступая посредником в предоставлении Украине самой широкой автономии в составе Польши. Однако присоединение вызывало и другие проблемы…
Восстание Б. Хмельницкого против Речи Посполитой носило характер стихийного "русского бунта", имевшего, конечно, целью создание независимого украинского государства, но не имевшего реальной исторической базы и материальных возможностей для этого. На завоеванных Б. Хмельницким территориях почти сразу же начинались гражданская война, хаос и анархия. Хмельницкий в речи на Переславской раде говорил: "Уже шесть лет живем без государя в нашей земле в беспрестанных бранях и кровопролитиях… что уже вельми нам всем докучило, и видим, что нельзя нам жити боле без царя". Корифей украинской политологии В. Липинский передает дух этого бунта, говоря, что воссоединение спасло "идеологически и юридически украинскую аристократию после банкротства ее собственного государства". То есть Россия должна была еще силой подавить бунт и анархию, что неизбежно настроило бы украинское население против нее, а потом еще и создать основы новой элиты и государственной власти на Украине. В результате бескорыстная помощь Украине выливалась для России в создание на своей границе своими руками нового опасного врага…
Между тем выбор Украины стоял между мусульманской Османской империей, католической Польшей, где православных украинцев считали за людей второго, если не третьего сорта и православной Россией, в которой украинцев всегда воспринимали как равных. Украинские казаки заявляли: "Идем к христианскому государю его царскому величеству з женами и детьми со всем скарбом. Буде христианский государь его царское величество не велит нас принять под свою государеву высокую руку, лучше нам умрети у християн, чем умереть у поганцев в неволе". Богдан отвечал войску: "И я, кроме его, государя его царского величества, никуды не мышлю". Уже с 1651-1654 гг. началось массовое переселение более 60 тысяч украинских казаков "на вечное житье" в российские земли под начало русских воевод – сначала под Воронеж, а затем в Ахтырку, Харьков и Сумы. Так начиналась вторая Украина – Слободская – зона "московских слободских полков", как называл их украинский летописец С. Величко.
Однако Хмельницкий и украинская элита искали поддержку не только в России, но и в Польше, Турции, Крыму. Русский царь Алексей Михайлович согласился на присоединении Украины только после того, как Хмельницкий принял турецких послов с предложениями о присоединении к Турции. Современные российские исследователи пишут, что процесс соединения Украины с Россией, несомненно, был добровольным – никто не принуждал к нему украинцев и не навязывал воинской силой, инициатива преимущественно исходила от них самих. Для украинской и русской элиты это был не столько брак по любви, сколько брак по расчету. Для основной массы народа воссоединение имело все же некий идеологический исторический смысл, базировавшийся на общности языка, религии, национального равенства… России в 1654 г. добровольно индивидуально присягнули 127,4 тыс. украинских казаков и мещан, больше реестра определенного самим Хмельницким, и только 188 представителей шляхты. Присягнули "навеки и неотступно", каждый украинский житель налагал на себя личную ответственность перед Богом за нарушение присяги. "В документах Хмельницкого мы не найдем терминов "Украина" или "украинский народ". Великий гетман приводил под царскую руку "гетмана Войска Запорожского, и все Войско Запорожское, и весь мир христианский российский духовных и мирских людей, во всякому чину сущих…" Украинское ученое духовенство еще в 1620-х годах "отлило первичные формы национального самосознания в теоретическую концепцию "русского народа".
С другой стороны, как отмечал А. Каппелер, украинская элита понимала подданство как протекторат с возможностью выхода. Россия, в свою очередь, понимала подданство в прямом смысле с возможностью самой широкой автономии и невозможностью выхода. Оба украинских гетмана, Б. Хмельницкий и И. Выговский, призывавшие русского царя, впоследствии выступят против России. 28-29 июня 1659 года И. Выговский совместно с татарами одержит победу над царскими войсками под Конотопом, после которой 5000 пленных – цвет русской дворянской поместной конницы – были обезглавлены на глазах гетмана казаками и крымским ханом. Казалось бы, недовольное "московским гнетом" население должно было с восторгом приветствовать победителя, однако всего через два месяца казацкая рада заставила Выговского сложить булаву, а выбранный гетманом Юрий Хмельницкий уже в октябре 1659-го вновь присягнул России, причем на условиях, сужавших автономию.
По представлению украинских националистов и "либеральных" критиков, Россия должна была отвоевать у Польши Украину, подавить в ней бунт и гражданскую войну, установить самостийную государственную власть, при этом, судя по тону В. Липинского, отстранив от власти обанкротившуюся украинскую аристократию (что взамен – новая аристократия или парламентская республика в XVII веке, он не говорит). После этого функции России считались выполненными, и она должна была предоставить Украине независимость. Правда Б. Хмельницкий запросил еще от русского царя Алексея Михайловича установления жалованья казакам, которое в сумме выливалось в 1,8-1,9 млн. золотых – более половины годового бюджета Польши того времени – или около 400 тыс. российских рублей. В то же время максимальные доходы России с Украины в "страшные времена" петровской Малороссийской коллегии не превышали 130 тыс. рублей. То есть присоединение Украины к России обошлось бы последней в ежегодные затраты в 8-10% бюджета.
Какие выгоды получала Россия? Как и ожидалось, сразу после воссоединения началась русско-польская война, которая длилась почти 13 лет, осложнив и без того непростые отношения между Россией и Польшей на столетия. Россия потратила значительные человеческие, материальные и финансовые ресурсы для подавления анархии на Украине и создания государственной власти. Россия в конечном итоге не получила из земельного фонда, переданного в распоряжение украинских старшин и казачества, ничего да еще и заплатила по Андрусовскому перемирию за "зачистку" украинских земель от польской шляхты миллион золотых. Россия потеряла в пользу Украины свои лучшие русские земли в районе переселения украинцев – Слободской Украины. К концу XVII века все сборы с Украины (в том числе налог с торговли и промышленности), а также прежние "коронные земли" перешли в распоряжение гетмана и войсковой казны. Украина имела широкую автономию и несла весьма умеренное налоговое бремя (исключая периоды русско-турецких и русско-польских войн), использование налогов шло в первую очередь на нужды самой Украины. Деньги для развития и существования Российской империи собирались с русских крепостных, на Украине крепостное право было введено лишь при Екатерине II 125 лет спустя. Россия ради воссоединения пожертвовала даже своей государственной религией – наверное, уникальный случай в мировой истории,- проведя унификацию русской церкви, жертвой которой стали десятки тысяч русских священников и верующих, целые пласты русского народа – староверы, которые почти на два с половиной века были объявлены вне закона.
Почему же Россия пошла на воссоединение с Украиной? Очевидно, из-за слабости последней. Украина могла существовать лишь в составе Османской империи, Речи Посполитой или России. Предоставить Украине самостоятельность Россия тоже не могла, поскольку Украина в этом случае не могла вести свою независимую политику, становилась заложником соседних стран и очагом новых военных конфликтов. Да и на мирные настроения самой Украины с ее вольным 60 тысячным казацким войском навряд ли можно было полагаться. Объектом экспансии в данном случае неизбежно становилась Россия. Присоединение Украины в этом смысле было для России прежде всего защитной мерой. Был и другой путь – поделить территорию Украины между Турцией, Польшей и Россией, как позже поступили с Польшей. С прагматической точки зрения для России это был бы пожалуй оптимальный выход, поскольку позволял избежать огромных затрат и войн в долгосрочной перспективе. Но, по-видимому, идеологическая база братского народа сыграла в объединении далеко не последнюю роль.
Единство и само существование Украины было обеспечено только Россией, огромными человеческими и материальными жертвами с ее стороны. К XX веку, несмотря на искусственно культивировавшийся Западом сепаратизм Украины, консолидирующие силы между русскими и украинцами были достаточно прочны, по сути, это был единый народ. Академик НАН Украины И. Курас пишет: "По-видимому, нет в мире двух других государств, исторические судьбы которых переплелись теснее, чем судьбы Украины и России. Общие этнические и цивилизационные корни, которые прорастают в Киевскую Русь, долгосрочное пребывание в едином государстве, общее преодоление мировых катаклизмов, родственные экономические системы – это далеко не полный перечень наших глобальных связей…" Даже Ллойд Джордж утверждал: "Украины не существует. Она изобретена немцами. Это – малая Россия". Единство двух народов, ставших становым хребтом российской империи, безусловно, сыграло положительную роль в развитии их обоих.
С началом Первой мировой войны ситуация постепенно стала меняться. А. Тойнби справедливо писал уже в 1915 г.: "Россия присоединилась к битве на стороне свободных наций… и мы осуществим столь желаемое переустройство Центральной Европы на национальной основе за счет германского и венгерского шовинизма, у России не будет ни воли, ни силы далее сдерживать процесс приведения в порядок собственного дома… Россия положила свои руки на плуг истории, и она уже не может избежать своей участи". Но тут же А. Тойнби указывал, что "единство Российской империи соответствует интересам почти всех национальностей, составляющих ее". Тойнби отмечал главную угрозу: "Малороссийский элемент образует почти треть всей расы, и если он будет оторван от основной массы и создаст собственную орбиту притяжения, это в критической степени ослабит всю систему… братоубийственная борьба ослабит силу обоих фрагментов и повредит концентрации их энергии". Результатом будет в худшем случае крушение Российской империи, в лучшем – продолжительный политический паралич. Чтобы избежать этой катастрофы, малороссы должны отставить свой партикуляризм и абсорбироваться в неделимой общности "Святой России". Масарик, лидер чехов, уже после Октябрьской революции писал, что Восточная Европа нуждается в сильной России, чтобы не сдаться на милость Германии. Независимая Украина может превратиться в очаг конфликта.
Термин "братские народы" вызывает у украинских националистов шквал насмешек. Действительно, братство подразумевает взаимность, а не благотворительность.
Немцы отлично понимали, какую роль играет Украина в Российской империи. Не зря австрийский канцлер Берхтольд заявлял 17 октября 1914 г.: "Наша главная цель в этой войне – ослабление России на долгие времена, и с этой целью мы должны приветствовать создание независимого украинского государства". Методы, которые использовали австрийцы для достижения своих целей, основывались на геноциде интеллектуальной элиты общества. Так, специально для "русофильской" славянской интеллигенции был создан концлагерь Телергоф, в который отправили почти всю галицийскую интеллигенцию… в результате уже через несколько десятилетий исчез целый народ. "Православные прикарпатские русины, говорившие на одном из наречий русского языка, изменились до неузнаваемости,- пишет В. Шамбаров,- превратившись в "западэньцев" – ревностных униатов, ненавидящих "москалей" и считающих "ридной мовой" смесь украинского и польского".