Очень хорошо использовалось в коммуне "авансирование" личности через отряд. Коллектив занял первое место в соревновании за неделю. Он награждается походом в театр. В отряде есть один лентяй, он тоже идет, но чувствует себя неловко: понимает, что не заслужил. Затем старается подтянуться. Воздействие "личности" живого и сложного социального организма, высокоразвитого коллектива на человеческую личность разносторонне и эффективно, хотя, конечно, не исключается и прямое воздействие воспитателя.
Получается любопытная картина: над ребятами фактически нет довлеющей, "специально воспитывающей" силы, они обтесываются в общем движении, стираются индивидуалистические (не индивидуальные, а именно индивидуалистические) замашки. Найдена мера свободы и дисциплины – получается истинный коллективизм и расцвет всех возможностей личности.
Поистине личность, являющаяся лишь объектом воспитания, часто страдает пассивностью, вялостью, стертостью душевных нарезок. Личность, выступающая в роли субъекта воспитания, разворачивается свободней: она ярче, определеннее, самостоятельней. Даже знания усваиваются не в пример быстрее и легче, и подход к предмету изучения – активный, творческий. Особый нажим не требуется, а если и нужен, то на выручку и тут приходит сильно действующий коллективный нажим.
У Макаренко в коммуне, где точность и быстрота были законом жизни, самообслуживание занимало полчаса, ребята учились в полной десятилетке, работали по 4 часа в день на заводе ФЕДов, были первоклассными спортсменами, любителями искусства и отдыхали превосходно.
Благовоспитанность, принципиальность, честность, мужество, организаторское умение в работе вырабатываются в общем порядке. Зато педагогу остается время для индивидуальной ювелирной обработки личности, для более глубокого проникновения в ее сущность. Воспитатель может сделать открытие, сделанное в свое время Антоном Семеновичем, что "…наиболее опасным элементом в моей работе является не тот, который обращает на себя внимание, а тот, кто от меня прячется". Не пройдут мимо его внимания и такие распространенные типы характеров, как "тихони", "иисусики", накопители, приспособленцы, шляпы, разини, кокеты, приживалы, мизантропы, мечтатели, зубрилы… Именно эти характеры вырастают в людей вредоносных, а вовсе не шалуны и дезорганизаторы.
Стоит, например, подумать о таких тонкостях, как определенные грани активности и торможения в индивидуальности (почему дети обязательно должны кричать и бегать по школе, надо научить их сдерживать себя, внушить привычку к действию целесообразному), шлифовка деталей тона и стиля в коллективе (атрибуты, традиции, игра), выработка ориентировки (связные ищут кого-то по поручению).
Хороши специальные упражнения на подавление в личности линии наименьшего сопротивления (смотрят любимую кинокартину, вдруг срочный вызов). Так закрепляются индивидуальные качества, и достигается идеальное: рождение безошибочной интуиции в личности, умения самостоятельно и точно ориентироваться, найти выход, быстрое решение. Тогда педагог уверен в результативности своей работы. При этих условиях твердо обозначается цель воспитательной работы не в том, чтобы привести в порядок двух-трех воров и хулиганов, а положительная цель в том, чтобы воспитать определенный тип граждан, выпустить трудовой, активный жизненный характер.
Интересы коллектива и личности обычно гармоничны. Но если личность все-таки выпадает из общего движения, может ли она попасть при развернутом требовании коллектива в тяжелое катастрофическое положение и гуманность обернуться антигуманностью?
Тем более при отсутствии коллективного движения искусственным было бы выделение и суровые требования к одинокой индивидуальности. Этот вопрос требует чрезвычайно осторожного подхода. Самые суровые наказания в колонии и в коммуне накладывались за отвратительные проступки: бойкот Ужикова из-за кражи им стипендии у рабфаковцев; изгнание из коммуны Иванова за цинизм в коллективе (украл радиоприемник и еще высказывал предположение, кто бы это мог сделать) – тот единственный случай, когда Антона Семеновича, выступавшего в защиту Иванова, лишили слова. Коллектив был совершенно прав, отстаивая свою чистоту и твердость. Для виновных наказание послужило хорошей встряской, перевернувшей всю их натуру, осталось комом на всю жизнь.
Однако наказание не было физически беспощадным. В коммуне считалось неприличным, если после наложенного взыскания человеку напоминали о его проступке. Никакого учета прошлых грехов не велось. Больше того, сама форма наказания менялась, становилась символической. Арест коммунара означал, что он сам выбирал время и сидел в кабинете Антона Семеновича, разговаривал с ним, читал книги. Но сила общественного мнения была такова, что человек сильно переживал наказание.
1962 г.
Использование наследия А.С. Макаренко в организации и воспитании коллектива
"Коллектив – это есть целеустремлённый комплекс личностей, организованный и обладающий органами коллектива".
A.C. Макаренко
"Там, где организованный коллектив, где есть органы коллектива, там отношение товарища к товарищу является вопросом ответственной взаимозависимости. В советском обществе существует цепь зависимостей, это зависимость членов общества, находящихся не в простой толпе, а в организованном коллективе, стремящемся к определённой цели". Это определение коллектива звучит высоким общественным мотивом. Антон Семёнович Макаренко прежде всего говорит о личностях – человеческих личностях, которые мыслят и сознательно намечают цели своего общественно-полезного стремления. В коллективе предусматриваются органы, которые создаются для организационного удобства, и они отличают коллектив от толпы и случайного объединения людей.
"Человеческую волю, мужество, целеустремленность нельзя воспитать без специальных упражнений в коллективе, через коллектив", – подчеркивал A.C. Макаренко. Воспитать человека, который "обязан быть счастливым", у которого, по образному выражению
Макаренко, должна быть единственная специальность – он должен быть большим человеком, настоящим человеком, – можно только через коллектив.
Как же это делается? Как создаётся коллектив? С какой стороны подойти к толпе ребят с намерением организовать их в коллектив? А делается это во всех случаях по-разному.
Как-то у Антона Семёновича спросили:
– С чего бы вы начали работу в школе?
Макаренко ответил:
– С хорошего общего собрания, на котором от души сказал бы детям: во-первых, чего я от них хочу, во-вторых, чего я от них требую, и в-третьих, сказал бы им, что у них будет через два года.
Однако не во всех случаях можно организовать не только хорошее собрание, а вообще собрание.
Всех нас, практиков, занимает не то, как мы теоретически поняли то или иное положение A.C. Макаренко о воспитании вообще, и, в частности, о воспитании коллектива, а занимает нас, прежде всего, практическая сторона организации и техника воспитания коллектива. К рассмотрению этой рабочей техники мы и перейдём. Я заранее предупреждаю читателя, что буду говорить только о рабочих делах, и рабочими эпизодами буду отвечать на вопрос: как же практически организовывать и воспитывать коллектив? И ещё одно замечание: мне кажется, что создание коллектива должно осуществляться по двум признакам: первый – физическое собирание по каким-то принятым организационным формам, и второй – сам процесс воспитания.
Переход от толпы к коллективу
Антон Семёнович Макаренко создал образцовые детские коллективы – колонию имени М. Горького и коммуну имени Ф. Дзержинского, которые как бы отсвечивались человеческим величием своих духовных шефов. Освещенный в произведениях A.C. Макаренко опыт работы этих детских учреждений является ценнейшим живым наследством и рабочим примером для педагогических работников как для теоретиков, так и для практиков, а особенно для нас – работников детских домов и школ-интернатов.
Начальная стадия деятельности воспитателя по организации коллектива не терпит трафаретов, повторений, тут нужен оперативно-творческий подход, риск, хватка и, если хотите, игра.
1920 год. Медленно, по мере постепенного поступления первых воспитанников, в самоотверженной борьбе за каждую человеческую личность, большой и грамотной педагогической заботой, взрывами справедливого педагогического гнева, человеческой радостью побед, протестующим страданием происходит процесс становления, рождения и воспитания коллектива будущих горьковцев. Первые воспитанники колонии поступали в одиночку или группами, но не более 2–4 человек, а не сразу необузданной толпой. Создаётся нового типа детское, собственно, подростковое учреждение, новые социально-политические идеи – его основа.
Антон Семёнович поражает своих воспитанников, верящих и признающих только одного бога – физическую силу, своим высоким интеллектом, необыкновенной нравственной и гражданской чистотой, своей рабочей готовностью, своей справедливой требовательностью и верой в них. Здесь, как мне кажется, происходит прямое действие воспитателя, покорение воли и сознания отдельных лиц, их сплочение вокруг неожиданно новых политических идей государства и предметно-ощутимых интересов первожителей колонии. Это один из видов объединения в коллектив (постепенный и самый уверенный) хотя бы и самых педагогически запущенных подростков. Тут можно сплотить ядро единомышленников, которое способно распространять своё организующее влияние на вновь поступающих – лучше одиночек. Это ядро находилось под постоянной атакой разумного наставника, облагораживалось его благородством.
1926 год. 400 подростков в Куряже пребывают в состоянии морального распада, педагогическая катастрофа. И вот появляются 120 других, как будто из другого мира, подростков, разумно организованных, почти интеллигентных. Они знают, куда и во имя чего идут и ведут борьбу, уже украшены не одним венком побед и, прежде всего, победой над собой. Они вдохновляемы целью государственной важности, исполняют общественный подвиг, и ведёт их в бой любимый учитель и друг. Он вместе с ними переживает все невзгоды и предвидит сладость победы, а вместе с ним и они – его главная сила.
Горьковцы являли собою лучший пример активного коллектива, к которому, в порядке требования и организованного размещения по звеньям, и устремились отдельные куряжане. Они даже как толпа не сохранились. В этом случае процесс перехода от толпы к состоянию организованного коллектива произошёл под влиянием внешних сил. Он прошёл быстро, хотя и не без конфликтов. Могло быть и обратное движение. На месте могли бы оставаться горьковцы, а куряжская ватага устремилась бы к ним. Это движение могло быть постепенным, небольшими группами, и эффект был бы положительным, а в случае навала всей массы в 400 человек он мог бы оказаться и отрицательным. Куряжане могли бы растворить в своих пороках горьковцев. Во всяком случае, становление коллектива затянулось бы. Рождение объединённого коллектива горьковцев-куряжан не похож на рождение самого горьковского коллектива в 1920 году.
1928 год. Из состава детской трудовой колонии имени М. Горького на общем собрании, по рекомендации совета командиров и комсомольской организации, были отобраны пятьдесят лучших горьковцев, которым выпала высокая честь явить собою начало становления коллектива детской трудовой коммуны имени Дзержинского. Этот признак не похож на два первых.
Наиболее сложной средой для начала организации и воспитания коллектива является база развалившегося детского учреждения. Хозяйство расстроено, работники деморализованы. В такой обстановке краткий вопрос – как? звучит зловеще. А начинать надо.
Расставшись в 1931 году с коммуной и своим учителем Антоном Семёновичем, я переехал на работу в Ленинград, в систему Ленгороно. Мне предложили школу-колонию для трудных детей. Это была типичная малина-ночлежка, скопление воришек, которые день проводили в городе, занимаясь воровским промыслом, а к ночи сползались в колонию. В Ленгороно предупредили меня, что колонию решено расформировать ввиду её безнадёжного положения. Над всей этой драмой витала зловещая тень педологии. Мои попытки собрать ребят для знакомства и беседы были безуспешными. Засады в столовой не приносили пользы, так как ребята просто не являлись в столовую, не нуждаясь в нашей пище. Карауля у корпуса, я пытался помешать выходу в город, но они и мимо меня не проходили, и в корпусе их не оказывалось. Воспитатели сидели по своим квартирам-бастионам и не подавали признаков жизни.
И вот на третий день своего безуспешного блуждания по колонии, я натянул новую волейбольную сетку на столбы, надул мяч и стал играть в надежде, что кто-нибудь из ребят соблазнится и составит мне компанию. Это было около шести часов дня, когда, как правило, ребята начинали сползаться в колонию. Однако ко мне никто не подошёл. Вдруг где-то совсем близко задребезжал сигнал, как-то тревожно, взахлёб. Окна второго этажа спален распахнулись, и в них показались букеты мальчишеских голов. Кто был во дворе, стремглав бросился в дом. Со второго этажа хором закричали:
– Бык! Бык! Убегай!
И я увидел во дворе огромного быка. Он шёл горделиво. Останавливался, загребал передними ногами землю и забрасывал на свою могучую спину. Он шёл в мою сторону. Бежать! И вдруг я подумал, что, если я побегу от этого зверя, делать здесь мне больше нечего. Позор, слава труса взметнётся мне вслед стоголосым улюлюканьем трусливо торчащих в окнах мальчишек. А бык подошёл к сетке и стал играть рогами. Пока бык развлекался сеткой, намотав её на рога, я лихорадочно искал выход. Он развернулся ко мне задом, и я, схватив его за хвост, стал толкать ногами по его ногам и сдавленным голосом уговаривать вернуться в хозяйственный двор. Я решил, что только вместе с его хвостом оторвусь от быка. И мне удалось его загнать в стойло. Когда я вернулся во двор, ко мне подошли несколько ребят и, не скрывая своего любопытства и восторга, заговорили:
– Вы в самом деле не испугались нашего быка?
– А здорово вы его…
– А всё-таки испугались, да, испугались?
– Да, как вам сказать?.. Вообще – струхнул, а потом решил, что если таких телят бояться, так лучше и на свете не жить.
– Ого! Это телёнок называется? Ничего себе – телёнок! Так он же лошадь запорол! Когда он вырывается, так дядя Гриша специальный сигнал даёт, чтобы люди убегали, – затараторил курносый мальчишка.
– Так я же не знал, что его надо обязательно бояться. Если бы знал, то вместе с вами побежал бы на чердак.
Эффект был неожиданный, но нужный.
– Идёмте к нам в спальню, – баском предложил угрюмый мальчик, в котором без труда угадывался "авторитет".
– Я пошёл. Но что-то, похожее на общее собрание, состоялось только через несколько дней, а до этого собрания я интриговал ребят, входил в гущу, разламывал ледок, то шуткой-прибауткой, то трудовыми и игровыми вспышками разрушал авторитеты вожаков, распознавал их, высматривал будущих помощников, влюблял в себя толпу. Потом уже пошли настоящие собрания, заседания совета командиров, отделка каждого командира, тренировка самого состава совета командиров, а вместе с советом борьба за каждого члена коллектива и воспитание коллектива. Тут уместно посоветовать читателю обратиться к страницам первой книги трилогии Ф. Вигдоровой "Дорога в жизнь".
В 1939 году мне предложили детский дом № 3 Мосгороно. Двести девочек сидели, как в тюрьме, на втором этаже за выбитыми окнами. Пищу им наверх подавали воспитатели. Мальчики оскорбляли девочек и воспитателей, совершали многочисленные пороки, потребляли пищу, а потом забирались на крыши домов и в дремоте, за игрой в карты, переваривали пищу и пороки.
Вместе с инспектором гороно провёл совещание с педагогическим коллективом, на котором детально обсудили предложенную структуру построения коллектива воспитанников, и только после того как договорились с воспитателями и учителями о том, кто сколько и как тяжело будет работать, было решено собрать общее собрание воспитанников. Но прежде чем призвать ребят на собрание, нужно было снять их с крыш, а они-то и не пожелали разделить наших намерений. Задрав голову, я взывал к ребятам, но мои призывы застревали где-то ниже крыш, не доходя до ушей и сознания мальчиков. Они продолжали оставаться на крышах и слезали только затем, чтобы отправить очередной приём пищи.
И вот кто-то из молодых воспитателей предложил кормить их на крыше. Так и сделали. Утром ребята, неумытые, лохматые, потянулись к столовой, а она оказалась закрытой. Стоящий у дверей воспитатель элегантно предупредил:
– Зачем вы, молодые люди, утруждаете себя лишними движениями в столовую? Завтрак будет подан в удобное для вас место – на крышу…
В это время группа воспитателей в белоснежных халатах с кастрюлями, хлебом, посудой, направилась к самому большому дому. Я пристраивал лестницу. В смешных и довольно трудных условиях началось кормление. На моё приглашение "откушать" на крышу полезли только самые глупые. Многие остались без завтрака. То есть те, которые не были лишены самолюбия. Во время обеда – та же история. А перед ужином ко мне явилась группа "старших" и спросила, что я от них хочу. Я ответил, что ничего не хочу для себя, а для них готов сам залезть на крышу, перетащить контору и всё возможное разместить на крыше и с высоты руководить детским домом. Мальчики заявили, что раз мне так хочется, то на крышу они больше лазить не будут, а тем более кушать там. Дипломатические переговоры приняли непринуждённый разговор, а кончилось тем, что уже в этот день, не до ужина, а после ужина состоялось собрание. Была принята новая конституция жизни в детском доме, новые формы института детского самоуправления, то есть началось осуществление принятой педагогическим советом программы действий.
В 1956 году мне был доверен Клемёновский детский дом в системе Мособлоно. Детский дом школьного типа, с большим количеством переростков, поражённый многочисленными пороками и непонятной грубостью к работникам детского дома. Воспитатели пребывали в состоянии растерянности и потерянного интереса к делу.
Сразу же по завершении акта приёма детского дома был созван педагогический совет, на котором я изложил план реорганизации детского совета, фактически не существовавшего. После того как воспитатели достаточно разобрались в предложенной системе совета командиров (CK), мы наметили будущих командиров отрядов и групп, распределили воспитанников по отрядам и воспитательным группам, а на следующий день назначили общее собрание воспитанников и работников детского дома. Воспитатели явились на собрание в своих лучших платьях.
От имени педагогического совета я кратко изложил суть отрядной системы. Тут же выстроились по группам и отрядам. Избрали председателя и секретаря совета командиров, а выборы командиров групп и отрядов были произведены на групповых собраниях под руководством воспитателей.
В тот же день было проведено первое заседание совета командиров, и с тех пор по сей день совет командиров заседает по субботам, а если есть необходимость, то собирается немедленно. На нем было сообщено его назначение в коллективе, обязанности командиров и общественных комиссий при совете командиров, о примерном содержании заседаний и т. д. А затем потекли дни неустанной педагогической работы в коллективе и его органах. Советом командиров руковожу я сам.