Хотя я уже останавливался на вопросе о недостаточной достоверности показаний маленьких девочек о совершенных над ними насилиях, я в связи с только что изложенным хочу опять вернуться к этому вопросу, тем более, что я считаю его чрезвычайно важным и интересным. Один опытный берлинский юрист неоднократно подчеркивал лежащие в этой области опасности. Он указывает на целый ряд преступлений, которые многими могут быть использованы только для того, чтобы избавиться от какого-нибудь врага, или отомстить ненавистной личности. Непосредственно после войны, такие ложные обвинения были в области преступлений против государственной безопасности и общественного спокойствия. Позднее, особенно часто люди мстительные пользовались ложными доносами в оскорблении Величества. В новейшее же время страшно распространяются ложные доносы в нарушениях параграфов статей, карающих за безнравственные сношения с детьми. Какой-нибудь добродушный старый домовладелец, собирающий в день своего рождения ребят и раздающий им конфеты, может быть заподозрен в преступлении против нравственности. Иногда он рассчитывает своего швейцара, последний легко может отомстить своему бывшему хозяину, обвинив его в педофилии. Обычно обвиняемый мало выигрывает, если он ссылается на экспертизу, признающую после добросовестных исследований недостоверность показаний вообще и детских показаний в частности. И опыт показал, что редко удаётся обвиняемому в таких преступлениях оставить залу суда с оправдательным вердиктом. Его почти никогда не спасают даже те нравственные муки, которые он переживает во время следствия. И со всех концов громко звучат справедливые жалобы таких осужденных, невинных в ужасных преступлениях, приписанных им врагами. И на основании моих собственных исследований я должен констатировать, что нельзя не усмотреть величайшей опасности для нашего современного судопроизводства в той легкости, с какой суд относится к какой-нибудь девушке, умеющей во время сделать красивый книксен и стыдливо опустить глаза. Совершенно очевидно, что многим, в особенности тем, кто много возится с детьми, всякую минуту грозит опасность быть обвиненными в тяжелом преступлении. Один знакомый мне художник пользовался большим успехом у женщин; и дамы, и девушки преследовали его своим вниманием и забрасывали его письмами. Однажды, когда он гулял с некоторыми своими друзьями, около него увивались две почти 13–14 летние девочки, следуя по его пятам; художник вдруг обернулся к детям, подозвал их и резко заявил, что если они сию минуту не отправятся домой, он постарается, чтобы отец их высек. Своим удивленным друзьям он объяснил. что только таким серьезным натиском он и думает избавить себя от лживых обвинений.
В общем признано, что половые преступления этого рода все больше увеличиваются в числе. В Германии по словам Mittelmaier'a росг числа насилий над детьми выражается в следующих цифрах. По обвинениям в совершении половых актов над детьми было вынесено в 1807 г. – 3085 обвинительных приговоров, а в 1904 – 4078 приговоров. Но вряд ли можно найти еще одну категорию преступлений, где число случаев, ускользающих от внимания суда, настолько превышало бы число проступков, сделавшихся достоянием судебного разбирательства, как это имеет место при половых преступлениях над детьми. Вот почему я усматриваю в вышеприведенных цифрах не доказательство роста самих преступлений, а лишь показатель увеличения числа вынесенных по этим делам приговоров, среди которых, кстати сказать, может быть столько же судебных ошибок, сколько справедливых взысканий. Так или иначе, изучение этого вопроса приводить нас к тому, что юриспруденция не впервые имеет дело с половыми преступлениями над детьми. Уже Марциал в 6-й и 8-й эпиграмме IX книги жалуется на развращение детей взрослыми, при чем, речь у него больше идет о мальчиках, чем о девочках. Otto Stoll сообщает из этой области несколько случаев, часто встречающееся в некультурных странах; он заключает свои исследования следующими словами: "подобного рода факты наводят на достойную внимания мысль, что человек, достигнув вершин цивилизации, опять не раз возвращается в своей половой жизни к низким инстинктам варварства; и вряд ли есть основание, по которому какая-нибудь культурная страна могла бы обвинить в чем-нибудь другую, или так называемый, "человек цивилизации" мог бы бросать упреки "человеку природы". Небезынтересно также припомнить исследования, сделанные в области детской проституции одним парижским судебным следователем середины 19-го столетия. Все это приводит нас к заключению, что половые преступления над детьми отнюдь не представляют собой привилегии цивилизованного мира, или новейших времен, если даже и допустить, что в наше время преступления этого рода растут и множатся.
Само собой разумеется, что закон вполне справедливо становится на защиту ребёнка. Границы для возраста, подлежащего защите суда, колеблются между 10 и 18-ю годами.
Таким предельным возрастом, например, в некоторых американских штатах служит 10 лет, в Финляндии же – 17 лет. Но законодательство защиты детей должно принять во внимание два момента. Во первых телесную неразвитость ребёнка, во-вторых – нравственную слабость его. Первая должна у каждого нормального, здорового человека вызвать отвращение к злоупотреблению этой неразвитостью. Более интеллигентный человек должен принять во внимание и второй момент, – он должен щадить нравственную чистоту ребёнка, должен беречь от испорченности это едва вступившее в жизнь существо, чтобы оно в зрелых годах было в состоянии стоять на страже моральных интересов общества. Вот почему каждый здравомыслящий человек должен оправдывать законодательную защиту детей.
Впрочем, не надо упускать из виду и следующего соображения. Мне кажется, когда преступления против детской нравственности доходят до суда, может случится, что расследование и разбор таких преступлений больше вредят нравственности детей, чем сами преступления. Когда взрослый мужчина на одно мгновение прикоснулся к колену 10-летней девочки, то дитя от этого вовсе не пострадает, или во всяком случай гораздо меньше, чем от того громадного количества мучительных допросов, которым ребёнок подвергается со стороны родных, потом полиции, судебного следователя, затем в зале заседаний со стороны председателя, присяжных, прокурора, защитников, а может быть и экспертов. И если такого ребёнка подробно расспрашивают, не пошел ли искуситель дальше колен, не трогал ли он половых органов и т. д., то не скрыта ли в подобных вопросах величайшая опасность для детской нравственности. Надо принять во внимание также и то, что ребёнку часто приходится присутствовать в зале заседаний во все время процесса. Несколько лет тому назад я участвовал в качестве эксперта в одном половом процессе в Гамбурге. Тогда и председатель, и прокурор, и защита относились к допросам ребёнка-свидетеля с большой деликатностью и отсылали всех присутствовавших в зале детей, когда они не были нужны, или когда допрашивались другие дети. Но я также присутствовал и на таких судебных заседаниях, где о таком осторожном обращении с детской чистотой не было и речи, и все участвовавшие в процессе дети должны были выслушивать всю грязь, о которой рассказывали другие дети, или взрослые. Знание людей и такт должны научить судей, как держать себя в таких случаях с детьми, наоборот, чисто механическое ведение процесса не дает в распоряжение судьи тех средств, которые необходимы для того, чтобы охранить детей от всех опасностей интимных допросов и всей грязи таких процессов.
Необходимо также исследование психического состояния насильника детей. Там, где обнаруживается ярко выраженная душевная болезнь, прогрессивный паралич, Dementia Senilis или же эпилептическое слабоумие, – там в невменяемости преступника не может быть сомнения; при этом важно заметить, что все эти болезненные явления могут иметь место, когда нет еще ярко выраженных признаков расстройства мозга, и тогда осуждение таких больных людей, как, например, некоторых стариков с отсутствием явных признаков старческого слабоумия, может оказаться судебной ошибкой. Kirn наблюдал во Фрейбурге шесть стариков в возрасте между 68 и 87 годом, которые были осуждены за нечистые сношения с маленькими девочками, и все они, по его мнению, обладали интеллектуальными дефектами, у некоторых же были ясно выраженные симптомы Dementia Senilis. В таких случаях необходима добросовестная экспертиза, и весьма желательно, чтобы сами судьи не брали на себя роли экспертов в таких областях, в которых большинству судей недостает осведомленности и знания дела.
В другой области лежат те случаи, где явной душевной болезни нет. Fritz Leppmann, разносторонне изучивший этот вопрос, приходит к тому заключению, что прирожденной половой склонности к детям быть не может. Могут, разумеется, встретиться наследственно предрасположенные или слабоумные индивиды, у которых эта склонность проявляется легче и чаще, но о природном ненормальном половом побуждении не может быть и речи. Но вполне достаточны наследственность и слабоумие, чтобы при известных условиях и обстоятельствах не только благоприятствовать, но и вызывать эти ненормальные склонности. Неоспоримо также, что опасность появления этих неестественных склонностей особенно возможна у людей, приходящих в близкое соприкосновение с детьми, как например, у учителей и воспитателей, в одинаковой степени также у учительниц и воспитательниц.
Необходимо, однако, отметить, что эти последние случаи, где на учителей падает подозрение в неестественных сношениях с своими питомцами, обоюдоостры, и с ними надо обращаться осторожно. Несомненно, из числа учителей, обвиненных в подобного рода преступлениях, значительная часть невинна; на них особенно легко возводить ложные обвинения именно потому, что они много и близко имеют дело с детьми. С другой стороны, нельзя упустить из виду того обстоятельства, что некоторые личности потому-то и выбирают профессию педагога, что они заранее и сознательно знают за собой свои болезненные склонности, или, что бывает еще чаще, они смутно ощущают влечение к детям, выбирают поэтому педагогическое призвание, хотя и не имеют заранее злостного намерения использовать своих воспитанников для целей своей половой похоти. В этом последнем случае речь идет о неосознанном и неопределенном стремлении к детям, и это определяет интерес к педагогической деятельности. Я наблюдал факты, где люди страдали чуть ли не манией воспитывать и поучать детей, и при более глубоком анализе эта мания оказывалась ничем иным, как половым интересом к детям. В том, что и женщины не избавлены от половых побуждений к детям, меня убедили два известных мне факта, где воспитательницы возбуждались при купании порученных им детей, при чем одну из них это возбуждение привело к тяжелым нечистым актам над детьми.
И здесь часто приходится принять во внимание психическую невменяемость педофилов. Но нет достаточного основания безусловно применять к ним § 51 Уложения о наказаниях, по которому совершенно не подлежат наказании лица, находившиеся в момент совершения преступления в бессознательном состоянии, или в состоянии болезненного душевного расстройства, при котором о свободной воле и речи быть не может. Таких лиц все-таки надо привлекать к ответственности. В крайнем случае, к ним можно применить смягчающие вину обстоятельства, или там, где это разрешено законом, констатировать уменьшающее вину состояние невменяемости, в особенности при ясно выраженных симптомах психической дегенерации. Но само по себе качественно ненормальное половое чувство может так же мало избавить от ответственности, как мало качественно нормальное чувство дает право вторгаться в сферу интересов других. И с необходимостью защиты детей не должно стать в противоречие то обстоятельство, что педофилии могут быть подвержены люди в остальных проявлениях своей личности, прекрасные и благородные. Было бы ошибкой допустить, что в этих преступлениях принимают участие исключительно люди с моральными дефектами. Мимоходом интересно заметить, что и Достоевскому приписывают склонности к педофилии. Целый ряд наблюдений убедили меня, что такие склонности могут одолевать людей, морально и интеллектуально весьма высоко стоящих.
* * *
Если в самом половом влечении к детям заключается для последних громадная опасность, то эта опасность еще увеличивается, благодаря другим половым ненормальностям, комбинирующимся с педофилией и ее осложняющим. Так, эксгибиционизм у мужчин проявляется не только по отношению к взрослым женщинам, но и к детям, чаще женского, реже мужского пола. Очевидно здесь играет роль невинность ребёнка. Эксгибиционист во многих случаях удовлетворяется лишь тем, что открыто показывает детям свои половые органы, и только в редких случаях, что многими даже не приписывается эксгибиоционизму, субъект онанирует, или в присутствии же детей, или после того, как он от них удаляется. Фетишистские склонности взрослых тоже чаще всего проявляются по отношение к детям. Так, например, косоотрезатели преследуют больше всего школьных учениц, которым отрезают косы; другие, одержимые фетишизмом волос, удовлетворяются не целой косой, а только частью головных волос.
Особенно часто половая склонность к детям усложняется садистскими актами. В сравнительно большом количестве дети падают жертвами убийств на половой почве, причем под последним мы подразумеваем не только сложные половые истязания, доводящие жертву до смерти, но также и такие случаи, когда садист находит омерзительно возбуждающую прелесть в самом процессе убивания детей, или когда он убивает, чтобы использовать трупы для половых эксцессов. Также надо различать те убийства, когда преступником руководят посторонние мотивы, но выросшие на почве сексуальности, как, например, когда убийца хочет избавиться от опасной свидетельницы его половых преступлений. Возможны и другие истязания детей, как, например, при изнасиловании, которое, впрочем, не всегда можно отнести к садизму, так как в этих случаях насилие применяется только потому, что жертва оказывает сопротивление. Хотя бывают и такие случаи, когда преступнику необходимо применение насилия, возбуждающее его половое чувство, и тогда уже можно говорить о специально садистских ощущениях.
Далее, детям могут угрожать, так называемые закалыватели-ножовщики (Messerstecher). В 1899 году был взволнован появлением такого закалывателя город Кёльн. Были случаи поранения школьных девочек, так что детей перестали отпускать одних в школу, их всегда сопровождали прислуга или родные. Точно также разыгрался такой случай в 1901 г. в Москве, где неизвестный ранил кинжалом несколько подростков-девочек. Он завлекал несчастных девочек во дворы и подворотни под предлогом очистить им запачканные платья, и здесь он быстро вынимал пояс и наносил длинные и глубокие раны. Летом 1907 года население северной части Берлина было страшно обеспокоено каким-то человеком, который смертельно ранил одну девушку, а двум другим нанес тяжелые поранения, причем замечательным явилось то обстоятельство, что он все три нападения совершил в один день, в короткое время, после полудня. Там, где преступник остается не разысканным, там разумеется, остается открытым вопрос, совершено ли покушение обычным душевнобольным (например, маньяком или эпилептиком) или ненормальным в половом отношении субъектом. Акт убийства сам по себе недостаточен для разрешения этого вопроса.
Случай, разыгравшийся в 1889 году в Берлине, доказывает, что та же опасность угрожает и мальчикам. Один студент философского факультета завлек из общественного отхожего места к себе домой восьмилетнего мальчика и там ранил его острием ножа в половой член. Обнаружилось, что тем же студентом совершены аналогичные преступления над несколькими мальчиками. В конце концов он был на основании научно-медицинского исследования признан душевнобольным. В 1869 г. весь Берлин был взволнован преступлением некоего X. Последний совершил над двумя мальчиками половые акты, а затем страшнейшим образом их изуродовал: одному он отрезал мошонку и так страшно истязал, что мальчик под его руками умер; другому он всадил палку с заднего прохода до самых легких.