Такой инспектор
- Какие у вас невоспитанные дети! - начал жаловаться инспектор, кривясь и массируя рукой свой живот: видимо, мальчик причинил ему какую-то боль. - Надо им научиться ходить по коридору, как никак, это школа, а не улица!
- А на улице можно ходить как угодно?
- Могу представить, как ваши ученики...
- Дети...
- ...ведут себя на улице!
Инспектор пришел ко мне не с добрыми намерениями, я это почувствовал сразу, как только он вошел в класс - без улыбки, с сухим приветствием. А сейчас, после его первых слов и недовольного, рассерженного императивного тона окончательно убедился в этом. Он настроен атаковать меня, мою работу с детьми, мои педагогические убеждения. Атаковать не с той целью, чтобы помочь мне глубже разобраться в своей же работе, лучше ее направить, обнаружить пробелы и недочеты. Нет, это его не заботит. Почему я вышел за рамки методических предписаний - вот в чем дело! Его задача мне предельно ясна: если еще возможно, то вернуть меня в общую колею, подогнать мою учебно-воспитательную работу под известные, спокойные, установленные правила. Вот и все.
Раньше, много лет тому назад, я боялся инспекторов: а вдруг сделаю не так, как положено! Тогда у меня с инспекторами не возникало никаких недоразумений. А почему они должны были возникать, когда я сам себе был инспектором, инспектор сидел во мне самом. Делал все так, как велела мне методика, всем известная, всеми принятая, как велели инструкции и приказы. Но все же боялся внезапно приходящих в школу инспекторов, а они обычно приходят внезапно (почему, чтобы застать учителей врасплох?): вдруг нарушаю инструкции, сам этого не зная, или же делаю не так, как хотелось бы проверяющим? Однако все обходилось. Мне всегда делали общие замечания, которые ничуть не умаляли качества моей педагогической деятельности. Замечания эти сводились, к примеру, к следующему: "Советуем побольше применять наглядности и технических средств", "Не нарушайте соотношения времени между опросом и объяснением", "Делайте упор на активные методы обучения", "Обязательно ставьте на каждом уроке отметки трем-четырем ученикам" и т. д. и т. п. Все эти замечания и пожелания я принимал безоговорочно, с благодарностью, серьезно. И мои уроки начинали изобиловать диафильмами, кинофильмами, картинками. Было неважно, насколько они были необходимы в тот момент или нужны ли были вообще. По опыту усвоил, что ни один инспектор из-за этого не придерется. На моих уроках цвели отметки, я не скупился на них - ставил кому что полагалось, объективно, придерживаясь инструкций. Заботился и об "активных" методах: на каждом уроке задавал детям возможно большее количество "Почему?", "Объясни!", "Докажи!". В общем, каждое инспектирование оставляло мне строгий наказ - так держать, не выходить из рамок, и я в своей работе стал воплощением живой инструкции и методических предначертаний.
А дети?
Ну что дети! Кто их спрашивал?
Они учились, слушались, подчинялись. И я считался в школе хорошим учителем, даже творческим, так как вместо уже принятой дидактической картинки додумывался применить другую; упражнения, задачи, примеры из учебников умудрялся превращать в раздаточные материалы, искусно группировал большой информационный материал вокруг одного стихотворения.
Мне кажется, тогда главным для меня было не то, как развиваются, чему научаются дети, а то, как красиво, эффектно, с неожиданными, пусть алогичными, связками я компоную вокруг учебного материала сведения, которые считаются необходимыми.
Все это мои коллеги замечали легко, все это было им понятно. И, если я записывал на доске задания и упражнения, выходящие за рамки методических предписаний, их никто не принимал как проявление моего педагогического творчества, потому что они были записаны на доске. Но вот те же самые задания я вносил в класс в форме плакатов, тогда дело менялось и начинался спор; нужны ли такие задания, непохожие на обычные? Но такое сомнительное творчество я проявлял редко.
Боялся, что ко мне на урок внезапно придет инспектор.
Но инспекторов боюсь я и сейчас.
Боялся тогда по той простой причине, по какой боялся всего Беликов - этот человек в футляре: "Как бы чего не вышло".
Боюсь теперь по той сложной причине, чтобы не была нарушена моя с детьми радостная жизнь.
Многие творческие учителя находят способ избавления от недоразумений с инспекторами. Пришел недавно к одной моей коллеге инспектор. Она провела не такой урок, который мог бы насторожить его, а совсем-совсем обычный, показала ему тетради своих учеников. Все было в порядке. Инспектор счел нужным дать лишь общие замечания и ушел. А потом моя коллега принесла на методический совет - знаете что? - две тетради планов уроков - в одной были записаны те планы, которые она обычно осуществляет на своих уроках, в другой же - планы на всякий случай. Придет инспектор - она покажет ему эту тетрадь, проведет не вызывающий разногласий урок. Уйдет инспектор - и педагог опять расправляет крылья своего творчества. Она показала нам не только это, но и тетради по письму - две стопки тетрадей! В одной - в тетрадях в две линии - записаны по одному-два предложения, в другой же - в тетрадях в одну линию - дети пишут о своих впечатлениях, сочиняют рассказы, стихи. "Пять минут отвожу работе в этих тетрадях - для инспектора, на всякий случай, а все остальное время, дети заняты своим творчеством в других тетрадях!" - пояснила она. "А дети знают о вашей такой двойной игре?" - спросили учителя. "Нет, - ответила она, - надо же беречь честь инспектора!"
Что это? Педагогическое очковтирательство? "Подпольное" педагогическое творчество? Кому это нужно?! И вообще, зачем педагогам бояться инспектора (ну не каждого, конечно) из-за того, что, любя свою профессию, делают что-то не так, а совершенно по-другому, может быть, даже во много раз лучше? Правда, тут могут возникнуть сложности для инспектора: надо разобраться в сущности новаторского почина, достойно его оценить. Но это же нелегкое дело. Легче всего сказать педагогу недвусмысленное: "Бросьте в сторону свои педагогические шутки и делайте как вам велят!"
Если педагог из пугливых, то он, конечно, навсегда перестанет думать о возвышенных целях, займется мелкими ремонтными делами по починке изношенного метода обучения.
Если он хитрый, то будет вести двойную игру - пустит инспектору пыль в глаза, а сам будет работать в свое удовольствие на радость детям.
А если он подобен мне?
Я не хочу вести двойную игру, а отказаться от своих убеждений о возможностях гуманного подхода к детям не могу! А такой инспектор, который сегодня сидел у меня на четырех уроках, проверял тетради, на все хмурился, а теперь сидит у меня в кабинете, нежно поглаживая свой живот, и ругает мальчика, который, оказывается, не умеет ходить спокойно и почтительно обходить важного человека, и готовится предъявить мне серьезные обвинения в нарушении традиционных педагогических предписаний, - вот такой инспектор может серьезно испортить мне жизнь, ибо без детей у меня другой жизни не будет, она не будет у меня и без такой жизни, какой живем мы все - я и мои дети.
А такому инспектору ничего не стоит взять и написать прямо на имя министра, какие серьезные "нарушения" обнаружил он в моей работе, какие педагогические оплошности! Что же министру остается делать? Послать комиссию! И хотя в нее будут входить люди, которые поверят в мою работу, найдут в ней что-то полезное, интересное, попытаются поддержать меня, но голос их заглохнет в повелительных голосах других.
А дальше?
Созовет министр коллегию обсуждать мой вопрос. И скажут мне на этой коллегии, что я не следую программам. Спешу куда-то - зачем? Нарушаю установленные методические требования - зачем? Применяю непонятные способы обучения, похожие на игру, - зачем? Обучаю без отметок - зачем? Я буду стоять на коллегии подавленный. Как мне ответить на эти вопросы? Ведь тут надо все обсудить в спокойной обстановке, с привлечением фактов. Это потребует времени. А на коллегии разве место для таких обсуждений? И скажет мне тогда министр: "Вот что, товарищ Амонашвили, может быть, будет лучше, если Вы оставите школу или же займетесь делом серьезно!" И вынесет постановление о пресечении моих поисков, поисков моих коллег и соратников.
Вот что может сделать такой инспектор, и потому я боюсь его.
Но зачем я должен бояться? Затем, что нарушаю некоторые традиционные устои, которые мешают мне вести своих детей дальше, предоставить им радость школьной жизни? Затем, что хочу осмыслить педагогику с точки зрения гуманного подхода к личности ребенка?
Нет, мне не за что бояться такого инспектора, который за весь день ни разу не улыбнулся детям и который сидит сейчас передо мной и перечисляет пункт за пунктом мои погрешности: новая система письма? Зачем?! Обучать детей без отметок? Зачем?! Игровые приемы на уроке? Зачем?! Там еще Вы предложили детям выбрать одно из двух стихотворений для заучивания! Зачем?! Вы еще допускали ошибки, и дети Вас поправляли! Разве это допустимо?!
Он не хочет слушать меня, мои объяснения для него - как горох об стенку.
Дети, откликнитесь, могу ли я надеяться, что наша педагогическая жизнь состоится и что из вас вырастут настоящие люди, строители нашей великой жизни?
"Да-да-да!" - слышится в ушах мощный отклик моих 38 ребятишек. Я слышу - они уже бегут ко мне со звонким смехом, с веселым жриамули. Отчетливо вижу, как этот смех, этот жриамули превращается в море радости.
Но где же инспектор, который сидел передо мной? Куда он исчез? Он, что, утонул в этом бушующем от нетерпения море?
- А мы Вам подарок приготовили!
Ния выступает вперед и кладет на стол сверток, аккуратно завернутый в белую бумагу и перевязанный красной ленточкой. "Дорогому учителю Шалве Александровичу от всех его учеников" - написано сверху.
Такие подарки я принимаю. Не знаю, что там, но уверен - там для меня большая радость.
- Открыть сейчас же? - я нетерпелив.
- Как хотите!
- Нет, потом, когда будете одни!
Чувство заботливости
- Ну как, дети, вы готовы?
- Да! - звучит громко и радостно.
Мы стоим во дворе школы. Там играют ребята из разных классов. Сейчас все они приостановят свою игру, чтобы с любопытством поглядеть на октябрят, которые направляются к детсадовцам - не как гости, а как старшие друзья, умные, опытные.
Даю знак Лери, который сегодня выполняет функции командира.
- Октябрята, по два строй-ся!
Лери умеет давать команды - четко, ясно, громко. А дети знают - приказ есть приказ, его надо выполнять незамедлительно.
Но, чтобы веселее и быстрее строиться, Гига и Зурико - наши барабанщики - забили в барабан: "Бум-бум-бум-бум-бум!.." И, по договоренности, до прекращения этих звуков все должны уже построиться.
Полминуты - и все!
- Какое зрелище!
Впереди стоит Эка с флажком. За ней стоят Гига и Зурико с барабанами. За ними - все остальные, по двое, подтянутые, нарядные, в белых рубашках и синих штанишках или юбочках. На груди у каждого красная звездочка - значок октябренка. У каждого в руках перевязанные ленточкой красочные коробочки - это подарки, которые они преподнесут своим подопечным в детском саду.
Жриамули детей во дворе утихло - дети бросили игру и с любопытством уставились на строй октябрят.
- Вы куда? - спрашивают некоторые стоящих в строю.
Но разговаривать в строю нельзя. Мои ребятишки сосредоточенно смотрят на командира, который вот-вот даст команду: "Шагом ма-арш!" - и тогда опять забьют барабаны, теперь уже по-другому: "Бумбур-румбу, бум-бур-румбу, бумбур-румбу, бум-бум-бум!" Дети зашагают в ногу и будут гордиться: шутка ли, на них смотрят все во дворе! Даже из окон четырехэтажного школьного здания высовываются учителя и старшеклассники. Дети шагают красиво, а дело предстоит им большое, очень большое!
"Октябрята - хорошие ребята... Заботятся о маленьких".
Эти хорошие ребята, так обильно украшающие разные детские книги, теперь вышли наружу, вот они.
- Выше голову! - командует Лери.
А я добавляю:
- Улыбнитесь! Без улыбки ребенок скисает!
Они идут в детский сад не в первый, а в девятый раз!
Все началось с того, что мы получили письмо от заведующей детским садом. Да, получили! Ну, конечно, я специально договорился с ней о таком письме, объяснил свои воспитательные намерения. Письмо это принесла нам пионервожатая, когда мы обсуждали Правила октябрят. "Заботятся о маленьких", и вдруг письмо.
- Послушайте, что нам пишут! - сказал я детям и прочел им письмо.
"Уважаемый Шалва Александрович!
Дорогие ребята-октябрята!
У нас к вам большая просьба. С будущего учебного года в школу пойдут 38 малышей нашего детского сада. Воспитатели, конечно, готовят их к школе. Но случается ведь и так, что придет ребенок в школу в первый раз и вдруг начинает плакать, не хочет оставаться в классе без мамы и бабушки. Некоторые не знают, как надо вести себя в школе, как дружить с одноклассниками, как помогать друг другу. Может быть, не откажетесь взять шефство над нашими малышами? Расскажите им о школьной жизни. Это будет для нас - воспитателей - большой помощью со стороны умных и опытных октябрят. Заранее благодарим вас за чуткость. Прилагаем список этих 38 ребятишек".
- Вы поняли, о чем идет речь?
- Прочтите еще! - попросили дети.
Читаю письмо еще раз, медленно.
- Значит, нас просят дружить с дошкольниками? - спрашивают дети.
- Не только дружить! Ты, что, не понял? Нас просят стать шефами дошкольников, которые в будущем году пойдут в школу! - объясняет Майя.
- Что значит шефство? - спрашивает Ия.
- Это значит - помогать, давать наставления, учить играм, песням, дружбе, дарить подарки. А вообще-то помогать воспитателям в воспитании дошкольников! Вы должны стать наставниками дошкольников, которые готовятся пойти в школу. Вот что требует от нас заведующая детским садом! - объясняю всем.
- Быть наставником - это хорошо! - спешит Гига.
- Хорошо-то хорошо, но легко ли? Это не простое дело!
- А если он сам шалит, плохо себя ведет, каким он будет наставником? - опять Майя.
Дело серьезное, дети это понимают, но всем все же хочется быть наставниками маленьких.
- Ну как, ребята, возьмемся за это дело?
- Возьмемся, возьмемся! - говорят все.
- Мы можем пригласить их в школу, пусть посмотрят, как мы живем!
- Мы дадим им советы - как готовиться к школе.
И дети сразу наметили план, как им позаботиться о "маленьких".
Что значит для первоклассника, уже второй год посещающего школу, заботиться о дошкольниках, то есть о "маленьких", стать их признанным наставником, старшим другом? Это значит, что первоклассник делает шажок к своему взрослению. К нему обращаются с просьбой помогать в воспитании "маленьких", к нему - опытному, умному! - направлены взоры этих маленьких, они смотрят на него как на взрослого, умного, которого надо слушаться. Вот в чем дело.
- Мы научим их новым играм!
- Покажем спектакли нашего кукольного театра!
- Возьмем в зоопарк!
- Научим трудиться, делать игрушки!
- Научим читать и писать!
- Их 38? И нас столько же. Значит, каждый из нас станет наставником одного дошкольника!
- Почему одного? Мы со всеми должны работать!
- Давайте сделаем так, - предложил я детям, - пойдем на днях в детский сад, познакомимся с нашими подшефными и с заведующей поговорим. Надо ведь хорошо узнать, какая им нужна помощь. Но я забыл еще сказать - это русский детский сад, там малыши, наверное, говорят на русском языке
- Ну и что! Мы же изучаем русский язык! Умеем говорить.
- И еще научимся!
Мы назначили день посещения детсадовцев, написали письмо заведующей о нашем согласии и начали готовиться к первой встрече с "маленькими". Готовились и на уроках грузинского и русского языка - о чем говорить с будущими школьниками, что им рассказать о нашей жизни, что они могут спросить, что и как нам ответить. Готовились и на уроках музыки - надо было научиться русским песням. Готовились и на уроках труда и рисования - делали для каждого детсадовца подарки, это были забавные игрушки, уложенные в красочные коробочки. При всем этом постоянно обсуждали вопрос о том, как дошкольники примут нас и как нам держаться, общаясь с ними.
- Не надо держаться высокомерно!
- Надо быть общительным!
- Нужно больше улыбаться!
- Надо сразу подружиться с ними!
- Наше поведение должно послужить им примером!
А я добавил:
- Надо еще научиться ходить по улицам маршем, с песней! Мы должны удивлять прохожих на улице и детсадовцев тоже нашим красивым строем. Вы согласны?
После уроков дети каждый день занимались: ходили маршем, с барабанами, с флажком. Научились строиться сразу по особому, "секретному" сигналу. В этом их упражнял семиклассник Тенгиз - он был вожаком октябрят в нашем классе.
"Мы должны обязательно понравиться детсадовцам, они должны полюбить нас и школу, где дети становятся такими хорошими, умными, дисциплинированными, веселыми октябрятами!" С этим уговором мы и начали ходить к детсадовцам.
В сентябре первоклассники и дошкольники познакомились друг с другом, пели песни и играли вместе. Детсадовцы пригласили первоклассников пообедать с ними и устроили концерт. Состоялся разговор у заведующей, она попросила школьников показать "малышам" примеры поведения.
В октябре (у нас уже был составлен план заботы о наших детсадовцах) мы нарисовали во дворе детского сада схему улицы: тротуары, дорогу для транспорта, переходы, устроили светофоры из красного, желтого и зеленого флажков. Разделили детсадовцев на пешеходов, водителей транспорта, выделили милиционера и начали играть в "улицу", учили, как переходить через улицу, как ходить по тротуару, как управлять транспортом. Это была занимательная игра.
В ноябре мы устроили детсадовцам утренник, посвященный Великому Октябрю. Октябрята специально подготовили литературно-музыкальный монтаж на русском языке.
В декабре был проведен новогодний праздник - опять танцы, песни, декламирование, игры. Был показан спектакль нашего кукольного театра.
В январе детсадовцы были приглашены на уроки. Первоклассники (до чего же они были серьезны в этот день!) показали весь блеск своего ума, проявили гостеприимство, заботливость. Каждый рассказывал своему подопечному о школьной жизни, показывал свои работы. Затем детсадовцев пригласили вместе пообедать в школьной столовой. Первоклассники ухаживали за малышами, подавали обед, убирали посуду. В январе же октябрята пришли к детсадовцам и научили их играть в два флажка.
В феврале в детском саду октябрята провели соревнования малышей по прыжкам, бегу, метанию в цель; устроили утренник.
В марте первоклассники помогли детсадовцам приготовить подарки мамам, бабушкам, воспитательницам; мальчиков учили умению и желанию принести радость другу (в данном случае - радость девочкам своими поделками к 8 Марта).