– А теперь разберёмся, как нам быть. Я в весьма затруднительном положении, не знаю, в какой класс его сажать. Шестилетнего ребёнка, если он развит и знает программу, я как директор имею право определить во второй класс. Но в третий и четвёртый не имею права, это решает департамент или министерство. А мальчик заслуживает находиться в восьмом или девятом классе. Вы вообразите себе – шестилетний ребёнок поступает в школу не в первый, а прямо в девятый класс! История образования не знает подобного случая… Ей Богу, не знаю, как быть…
Директор крайне озадачен.
– А вы не беспокойтесь, – сказал мальчик, – посадите меня в первый класс.
– Как?! – воскликнул директор, – на это я не имею морального права!
– Почему? Мне это будет очень полезно, я не спешу взрослеть. Только у меня к вам большая просьба.
– Какая просьба? – отозвался директор.
– Определите меня в класс Алексея Александровича.
Лицо директора засияло.
– Значит, вы всё-таки решили вернуться в школу? У вас же педагогический талант! Вы же феномен, как этот мальчик! Значит, вы согласны?
– Утверждающий богат, – проговорил мальчик как бы про себя.
– Да… – нехотя произнёс Алексей Александрович и укоризненно посмотрел на мальчика.
Тот улыбался и шептал:
– Утверждающий богат… Утверждающий уже на Пути…
Директор вызвал завуча.
– Алексей Александрович не уходит из школы. Дайте ему первый "А" класс и зачислите этого мальчика тоже в первый "А"!
Завучу это распоряжение директора не понравилось, на лице появилась кислая мина, и она сухо произнесла:
– Хо-ро-шо…
Стоило ей скрыться за дверью, директор преобразился в поэта и, уже не предупредив своих слушателей, начал читать стихи с многозначительными движениями правой руки. Рука напоминала мальчику плавное движение хвоста персидского кота, когда тот, чем-то очень довольный, разгуливает по комнатам.
Стихи были прекрасны. Мальчик и Алексей Александрович наградили поэта заслуженными аплодисментами.
Они попрощались с директором и собирались уходить, но он остановил их у дверей.
– Алексей Александрович, вы не ответили мне… Стихи, которые я хочу посвятить вам, вы принимаете?
Алексей Александрович смутился, чуть покраснел. Сразу не нашел, что сказать. И пока он соображал, мальчик произнес вместо него:
– Эти стихи ему очень нужны. Как вы прекрасно в них говорите:
Надо в жизни найти
Долгое дело,
Да такое, чтоб не было
Делу предела…
– Ты даже запомнил мои стихи? – порадовался директор. А Алексей Александрович застенчиво произнес: "Спасибо вам".
***
Прошло три дня, как начались занятия в школе. Вечером, когда Алексей Александрович собрался готовить конспекты завтрашних уроков, к нему нагрянул мальчик.
Он был чем-то недоволен, стоял у порога, подбоченившись и насупившись.
– Что ты с нами творишь? – сказал он строго.
– В чём дело?! – не понял причину упрёка Алексей Александрович. – Входи…
Мальчик остановился посередине комнаты.
– Разве не понимаешь, что ты отупляешь детей своими уроками?
– Как?
– Как-как! – передразнил мальчик. – Садись! – и он указал Алексею Александровичу на кресло.
Тот повиновался.
– А теперь делай, что я тебе скажу. Произнеси слово "мама"… Ну, делай… Сколько раз открыл рот? Отвечай! Значит, сколько в слове "мама" слогов? Скажи!
– Зачем ты заставляешь меня это делать?
– А ты зачем заставляешь всех нас это делать.
– Я же должен научить вас читать?
– Чтобы потом мы возненавидели чтение? Ты знаешь, какой сейчас век? Скажи!
– Двадцать первый… Сам не знаешь, что ли?
– Но так, как ты нас учишь, учили двести, триста, пятьсот, тысячу лет тому назад. Тебе это понятно?
Мальчик достал из кармана палочки.
– Держи! – и протянул Алексею Александровичу три палочки. – Сосчитай, сколько у тебя палочек?
– Три…
– Дай мне полный ответ: "У меня в руке три палочки". Повтори!
– Слушай, не надо со мной играть…
– Отними одну палочку… Сколько осталось?
– Что тебе от меня нужно?
– Чтобы ты понял: нельзя дурачить детей.
– Видишь, сколько методических пособий я накупил! Я делаю всё, как надо, как в них написано, от них не отхожу!
– Потому и вредишь нам. Что значит, надо? Кому надо – тебе или детям, или твоему завучу?
– В этих книгах же опыт…
– В них опыт учителей, а не детей. Взрослые, которые пишут эти шпаргалки, больше заботятся о самих себе, чем о жизни детей! А ты другой, тебе надо делать всё наоборот, всё по-другому. Твои бывшие ученики до сих пор восхищаются тобой!
– Я же не могу каждый раз ломать программу? Я обязан нести детям то, что положено…
– Разве ты сам не лучшая, живая, творческая программа? Неси детям самого себя, чтобы они безмерно полюбили тебя; тогда полюбят они и знания. Это есть мудрость, но написано ли о ней в твоих пособиях?
Алексей Александрович впал в отчаяние.
– Пойми, я не учитель, а литератор, да ещё студент…
– Ты остаёшься отрицающим, так ты никогда не станешь учителем.
– Я и не хочу им быть!
– Но ведь ты уже назначен учителем! Тебе доверили первый "А", двадцать восемь детей! Можешь ли ты их обмануть, оправдывая себя тем, что ты не учитель?
Мальчик прошёлся взад-вперёд по комнате, остановился перед ним и произнёс, казалось бы, про себя:
– Как мне сделать тебя утверждающим… Как сделать тебя утверждающим…
– Я не хочу быть учителем. Разве это отрицание?
Мальчик успокоился, даже улыбнулся ему как маленькому.
– Тогда вот что, – тихо сказал он, – бросай завтра же школу и меня тоже забирай из школы. Зачем мне учитель, который не верит в себя?
– Тебе и не нужна школа. И какой я учитель для тебя! – грустно прошептал Алексей Александрович.
Мальчик подошёл ближе и погладил его по голове.
– Милый, хороший мой, учитель нужен всем.
Говорил он это ласково, как маленькому.
– Хочешь, расскажу тебе сказку? Закрой глаза, вот так… И слушай.
Мальчик продолжал гладить его по голове, а Алексей Александрович почувствовал, что тает.
– Сказка о тебе. Жил-был маленький мальчик, это ты… – Алексей Александрович сразу превратился в маленького Лёшеньку. – И у него, то есть у тебя, в сердце хранилась жемчужина света. Он иногда доставал её из себя, клал на ладонь, любовался её сиянием и возвращал обратно. Кто вложил в него жемчужину, он не знал. Но зато чувствовал, что жемчужина тянула его к людям. Ему хотелось нести всем дары от своего дара. Мама иногда спрашивала его: "Сынок, кем ты будешь, когда повзрослеешь?" Он отвечал: "Дарителем света". Мама улыбалась. "Умница ты мой", – говорила она. Но он пока был маленьким, и ему нужна была помощь взрослых, чтобы повзрослеть. А учителя и воспитатели помогали ему – каждый по-своему. Кто ногой наступал ему на сердце, кто бранил его, кто унижал, кто вселял страх, кто – "червячка" недоверия, кто сыпал соль злобы на открытые раны сердца. И жемчужина его покрылась копотью, мраком и забвением. Шли годы, он взрослел и всё больше забывал о своём даре – о жемчужине, излучающей свет. Мама могла бы напомнить ему о ней, но она ушла в Небеса. Постаралась выявить в нём жемчужину только одна учительница, которую он полюбил, но она не успела этого сделать, ибо тоже ушла в Небеса. Так стал он взрослым, а покрытая сажей и мраком светящаяся жемчужина осталась в нём как камень непонятной грусти. Не видя в себе дара для людей, он счёл себя ненужным, человеком без Пути. Но в один прекрасный день прилетела к нему птичка. Села ему на плечо и запела. Она принесла ему весть о сокровище, которое хранится у него в сердце… Но захочет ли он понять птичий язык и обретёт ли веру в себя? Тогда копоть и тьма рассеются, и свет его жемчужины достанется многим, особенно детям…
Алексей Александрович вместе с маленьким Лёшей стоит под каштановым деревом.
На плече Алексея Александровича сидит птичка и чирикает.
К ним по очереди подходят образы их воспитателей и учителей, каждый кается и приносит свои извинения. Алексей Александрович и маленький Лёша в знак прощения улыбаются им.
Последней приближается пожилая учительница и склоняет перед ними голову: "Каюсь… о прощении молю…" – шепчет она.
Алексей Александрович и Лёшенька улыбаются ей тоже, прощают, хотя не знают, за что она молит прощения. По щекам учительницы скатываются крупные слезы, они падают на землю и превращаются в зеркало. Алексей Александрович с Алёшей вглядываются в него: школьный коридор, на дверях классной комнаты табличка "2 "А" класс". Лёшенька с мамой стоят перед этой учительницей в коридоре. Она злобно смотрит на маму и бросает ей в лицо: "Ваш ребенок – тупица!"
Мама краснеет.
"Из него человека не получится", – повышает голос учительница. Мама бледнеет.
"На вашем месте я сдала бы его в детдом", – злорадствует учительница.
Стук сердца мамы слышен по всему коридору, по всей школе.
"Ой…" – тихо произносит мама и падает на пол.
"Мама, мама", – кричит Лёшенька.
Бегут учителя из других классов: "Что случилось?"
Учительница невинным голосом объясняет всем: "Я рассказывала ей, какой у неё чудный мальчик, и вдруг она…"
Маму из школы увозят в больницу, а оттуда – на кладбище.
Маленького Алексея (его больше никто не будет звать "Лёшенька") отправляют в детдом…
Зеркало разбивается.
Алексей Александрович и маленький Алексей улыбаются учительнице, а мама видит всё с Небес и сияет от счастья…
Алексей Александрович открывает глаза.
На улице темно. Темно в комнате.
Ничего не видно.
Мальчик, видимо, ушёл.
О чем он рассказывал?
Да, о жемчужине!
Неужели это правда?
Его рука осторожно проникает в сердце.
Она мягко входит внутрь и извлекает маленькую – с горчичное зёрнышко – жемчужину, которая светится.
Комната освещается.
Он зачарованно смотрит на неё.
"Моя жемчужина, она сияет… Теперь я могу работать дарителем света – особенно для детей! Вот оно – мое дело!"
Он встаёт и идёт со светом жемчужины к полке, протягивает руку и достаёт книгу.
Затем садится за кухонный столик.
Под светом жемчужины читает, читает, читает…
***
Прошли месяцы, и наступил май.
Учебный год был на исходе.
С того дня, как он открыл свою жемчужину, жизнь Алексея Александровича резко изменилась. Он стал другим человеком. Его трудно было узнать даже внешне: черты лица выровнялись, волосы посветлели, глаза приобрели небесную окраску. Он стал ходить более уверенно, одаривал всех пленительной улыбкой. Он весь был сиянием своей жемчужины.
Он рано приходил в школу вместе с мальчиком.
Подходил к доске, записывал и зарисовывал на ней символы, слова, мудрости, числа, таинства.
Дети тоже начали приходить пораньше. Каждый день стал для них праздником.
– Мой ребёнок такое говорит о вас… такое говорит… – сказала однажды мама одного мальчика и спросила у учителя разрешения посидеть на уроке.
– Пожалуйста, – ответил Алексей Александрович.
И с тех пор родители детей были частыми гостями на уроках.
Но по школе распространился слух, что в 1 "А" классе молодой учитель самовольничает.
Завуч всё рвалась проверить, как работает новичок, чему научились его ученики. Но директор, просматривая месячные планы работы завуча, вычёркивал вопрос о проверке работы Алексея Александровича.
– Поймите, – каждый раз возмущалась завуч, – он не специалист, у него нет опыта. На методических объединениях сидит молча. А вдруг дети отстали от программы?
Но директор стоял на своём.
– Он талантливый начинающий учитель… – "Талантливый" – это слово бесило завуча, а директор продолжал: – Наши проверки могут вспугнуть его, и он уйдёт из школы!
– А вы откуда знаете, что он талантлив? – не сдавалась завуч.
Эти стычки происходили в начале каждого месяца.
Завуч всё ждала, что пожалуются родители. Год заканчивался, но ни одной жалобы на учителя от них не поступило. Она допытывалась у некоторых мам, что происходит в классе и как их дети успевают. Но они или скрывали, что именно происходило в классе, или же просто не могли объяснить. Но, скорее всего, было и то и другое.
Бомба разорвалась после того, как сам Алексей Александрович пришёл к директору и сказал:
– Теперь вы можете проверить мой класс.
У директора было особое отношение к молодому учителю: не зная почему, он просто верил в него. Эта вера отчасти была закреплена прошлогодним опытом с четвёртым классом.
Увидев Алексея Александровича, он обрадовался, прочёл ему пару новых стихов и обещал, что создаст комиссию. Он вызвал завуча.
– Вы хотели проверить первый "А"? Проверяйте!
Завуч иронически усмехнулась:
– Кто будет нести ответственность, если класс провалится? Я снимаю с себя такую ответственность!
– А вы сначала проверьте. Создавайте комиссию.
Комиссия была создана.
Были проведены первые контрольные.
Члены комиссии сочли, что тут какая-то ошибка, такого результата в первом классе не должно быть.
Провели повторные контрольные работы, срезы, собеседования с детьми. Члены комиссии сочли, что они опять что-то напутали. Только один из них – учитель литературы – задал всем остальным вопрос:
– А какой класс мы проверяем?
– 1 "А", какой ещё! – усмехнулась завуч.
– Вы меня простите, – сказал литератор, – но это не первый класс, может быть, и не второй…
И хотя завуч была против, по настоянию учителя литературы комиссия решила провести проверку на уровне второго класса.
Результаты ошарашили всех. Комиссия была вынуждена признать, что всем детям 1 "А" класса нечего будет делать во втором классе, их можно сажать прямо в третий.
Тогда завуч поставила вопрос ребром: имел ли учитель право так самовольно поступить с утверждёнными программами и учебниками? И она нашла себе сторонников: как ни странно, их было большинство в школе.
Учителя ехидничали:
– Ишь ты, нашёлся новатор…
– Ишь ты, выскочка какой…
– Ишь ты, захотел переплюнуть всех…
– Его следует строго наказать, как можно так опережать программы?
– Зачем ему это нужно было?
И так далее и тому подобное.
Но директор смотрел на происходящее иначе.
– Нам лучше узнать, как Алексей Александрович, начинающий учитель, да ещё не специалист, добился таких успехов. Вы эту сторону дела тоже исследовали? – спросил он у членов комиссии.
Кто-то поспешно сказал:
– Наверное, он (т. е. Алексей Александрович) отобрал для своего класса самых талантливых детей!
– Нет, – сказал директор, – он никого не отбирал, привёл только одного мальчика, о котором вы знаете.
– Тогда, – предложил другой член комиссии, – он добился этого за счёт перегрузки детей, за счёт утроенных домашних заданий… Надо полагать, у детей подорванное здоровье…
Директор поручил комиссии перепроверить это сомнение. Перепроверили, провели медицинское обследование детей, расспросили родителей и самих детей.
Сомнение не подтвердилось.
Комиссия решила пригласить учителя, чтобы тот подробно рассказал о своей методике.
Накануне вечером Алексей Александрович попытался написать доклад для комиссии. Он долго мучился, но доклад у него не получился – он просто не мог вспомнить, как, с помощью каких приёмов и методов учил своих учеников. В нём было только одно радостное переживание: он одаривал детей светом своей жемчужины.
Философия его изменилась давно. Бесследно пропали рассуждения о случайностях, о ненужности и отрешённости. Все его мысли шлифовали сейчас идею о предназначении и о служении. Он понял весь смысл человека-Пути, ибо сам стал Путём. Он понял ещё, что сияющая жемчужина заключена в сердце каждого, она и есть Путь для человека. У каждого свой Путь. А жемчужина, которая в Алексее Александровиче, тянет, зовёт его к детям – это его Путь.
Беда в том, что многие не знают о своей жемчужине, не верят в неё, не ищут её в себе. А ещё большая беда заключается в том, что учителя и воспитатели, сами не веря в свои жемчужины, не помогают детям уберечь их в себе.
Ещё он убедился, что каждый, оказавшись в беде, получает руку помощи. Но рука эта ненавязчивая, невидимая. Надо прилагать усилия и научиться "птичьему" языку, чтобы принять весть.
В его зарождающейся философии выросла идея, в которую он поверил всем сердцем: каждый ребёнок есть рука ведущая для какого-то взрослого.
Было уже поздно, когда вдруг зазвенел звонок.
Пришёл мальчик.
– Ну как, готов к завтрашнему дню? Комиссия тебя не пугает? – спросил он.
Алексей Александрович объяснил ему, что не может написать доклад.
– А зачем тебе доклад? – подбодрил мальчик. – Дай говорить своему сердцу.
– Я так и сделаю, но там много недоброжелателей…
– Что значит "недоброжелатели"? Они ведь точилки для твоей смелости и убеждённости! Напомню тебе: "Привет трудностям, ими мы растём". Слушай, ты лучше расскажи мне о твоём любимом учителе. Был же у тебя один такой?
– Да, был. Но зачем тебе рассказ о нём в такое позднее время? Не пора ли тебе спать?
– Не знаю, зачем. Но я пришёл к тебе попросить именно об этом. Потом я пойду спать.
– Что тебе рассказать, даже не знаю…
– Расскажи о самых ярких воспоминаниях.
– Ну хорошо, раз ты так хочешь. Это была она. Пришла к нам в седьмом классе. Я был тогда круглым двоечником. Учителя говорили мне, что не переведут в следующий класс. После первого сочинения она сказала мне: "Мальчик, у тебя поэтический дар!" И, понимаешь, я начал писать стихи и нести ей. Она ставила мне пятёрки за сочинения, и я был как окрылённый на её уроках. А однажды, когда мы писали очередное сочинение, она подошла ко мне, наклонилась, я почувствовал запах её нежных духов, и шепнула мне на ухо: "Мальчик, мои пятёрки краснеют рядом с двойками. Как быть?" И я нашёл, как быть: начал зубрить физику, химию, математику, английский язык. Учителя были вынуждены ставить мне тройки, а то и четвёрки и пятёрки. Так я не дал пятёркам по литературе краснеть перед двойками.
– Здорово, – сказал мальчик, – расскажи ещё.
– Однажды я понёс ей домой кипу тетрадей для контрольных работ. Хотел сразу уйти, но она не отпустила меня. "Сынок, пообедаем вместе", – сказала она. Обратилась именно так: "сынок". В детдоме так ко мне никто не обращался. Я почувствовал материнскую теплоту и заплакал. Она успокоила меня и сказала, что я ей как родной сын. У неё не было детей. Ты понимаешь сейчас, зачем я поступил на литературный факультет?
– Здорово! – опять сказал мальчик. – А как она выглядела?
– Сейчас представлю… Она была невысокого роста, с округлым красивым лицом, с седыми волосами; она носила элегантные платья со старинной брошью. Улыбка у неё была обаятельная… Она светилась добротой и мудростью.
– Здорово. Светилась добротой и мудростью! – повторил мальчик слова Алексея Александровича. – Она жива?