Как показывают эти немногие рассуждения, наука об идеале имеет еще в этом отношении великие задачи перед собой, – задачи плодотворного и несомненно успешного творчества. Ибо, хотя в конечном счете, как мы это уже указывали, выбор идеала и направление политических стремлений определяются интересами, вытекающими из условий среды, индивидуальным и классовым миросозерцанием, независимо от теорем науки, – несомненно, наука может осветить путь, предотвратить ошибки, повысить твердость отчетливого стремления, укрепить нерешительных и колеблющихся, направить стоящие вне партий правительства, – если таковые существуют, – на путь прогресса.
Прогресса? – Но разве наука показывает, в чем он заключается? Конечно, нет. Но представитель науки, – и этого не следует забывать, – сам живой человек и, если он не вполне иссушен наукой, человек с живыми идеалами, в направлении которых лежит для него прогресс. И как никто не согласится отказаться от попыток убедить другого в преимуществах собственного идеала, навязать другому свою волю, точно так же не откажется от этого и ученый. Его не оставит надежда, что уже уяснение положения, которого он может достигнуть только одному ему доступными средствами, может оказать влияние на направление политической деятельности. Но с тем большей отчетливостью он должен провести границу между наукой и деятельностью. Он должен открыть и честно сказать, где он перестает вести своего читателя и слушателя при посредстве убедительной силы своих логических дедукций, где он обращается уже не к знанию, а к воле. Тогда он может раскрыть всю свою индивидуальность, свое миросозерцание, всю силу своего красноречия, если его на это вызывает темперамент, – для того, чтобы направить волю других с волей собственных стремлений, но только он не должен предаваться иллюзии, что этим служит распространению научного знания. Он говорит и действует уже как человек, а не как исследователь. И если в жизни это разграничение часто бывает довольно затруднительно, часто даже невозможно, – в теории оно все же должно соблюдаться с полной строгостью. И всякий, кто хочет научно трактовать об идеалах социальной политики, должен сознавать это. Иначе он омрачает ясное познание невнимательной примесью элементов своего чисто личного, недоказуемого в своей истинности или ошибочности, убеждения.
III
Можно назвать господствующим воззрением убеждение, что идеалы социальной политики должны быть черпаемы не из самой хозяйственной жизни, а из других сфер, что хозяйственно-политические стремления имеют своим масштабом не потребности хозяйственной жизни, а другие постулаты человечества.
Области, из которых заимствуются обыкновенно идеалы социальной политики, суть этика и религия; к ним недавно присоединились расовая гигиена и национализм, которые тоже предъявляют претензии на социальную политику. Но как ни распространена эта точка зрения, было бы весьма ошибочным допустить, что она одинакова и ясна у всех ее представителей. Отдельные воззрения сводятся к следующим главным разновидностям.
Этическо-социальная точка зрения есть, по существу, точка зрения так называемой "этической" школы политической экономии и вдохновленных ею катедер-социалистических политиков. Как известно, она возникла в первой половине нашего века в виде реакции против нашествия капитализма. На этой точке зрения стояли в то время Сисмонди во Франции и Карлейль в Англии. Затем она возродилась в начале 70-х гг. в Германии,
где и получила широкое распространение, так как ей служило прочной опорой бюрократическое прошлое Германии, в особенности Пруссии. Теперь, как кажется, эпоха "этической" политической экономии наступила и в Италии. Представители этого направления в Германии известны – это наши известнейшие экономисты: Вагнер, Шмоллер, Кон и др., а равно и наши влиятельнейшие министры. Самый молодой из выдающихся представителей этической школы – Штамлер, который, по-видимому, совершенно не сознает своего родства с катедер-социализмом, так как отстаиваемую им (этическо-телеологическую) точку зрения на социальные явления, которая безусловно господствует в официальной политической экономии, он считает новой. Общая черта этическо-социально-го воззрения заключается в следующем: мы приступаем к существующим условиям с масштабом нравственного идеала. Если оказываются отступления от него, то это зло, т. е. нравственно несовершенные формы хозяйственного существования.
"Отдельные стороны прогресса следует привести в связь с целым, разрешить противоречие одностороннего развития с общими требованиями, восстановить гармонию между индивидуальным и общественным развитием, естественный, технический и интеллектуальный прогресс поднять на высоту нравственных целей развития всего человечества". Призыв направляется по адресу государственной власти, как хранительницы вечного огня нравственности. У отдельных представителей социально-этического направления обоснование нравственности совершенно различно. В то время, как Штамлер, как уже было указано выше, перенимает из кантовской этики априорный, формальный принцип "руководящей идеи", большинство современных катедер-социалистов стоит, по-видимому, на почве относительной этики.
По крайней мере об этом можно догадываться по нередко встречающимся в их сочинениях выражениям вроде: "осадок нравственных идей", "поток нравственных взглядов" и т. п. Я намеренно говорю "по-видимому", так как мне известно существование методического, принятого без возражений обоснования этической точки зрения у представителей катедер-социализма. Главный этическо-социальный труд, – вышеуказанная книга Кона, – ни единым словом не касается вопроса о том, откуда же берется тот нравственный масштаб, которым должны быть измеряемы все явления общественной жизни.
Представителей христианско-социального направления мы должны подразделить на две главные группы: евангелических и католических социал-политиков. И здесь Германия лишь повторяет то, что несколько поколений тому назад начато передовыми западно-европейскими странами… Большим единством и сравнительной ясностью отличается точка зрения социальных католиков. Все они берут исходным пунктом неизменное (материальное) естественное право, из которого они выводят принципы каждого социального строя, а в большинстве случаев также и форму самого этого строя. "Естественное право" католиков получено путем откровения и находит свое систематическое развитие в сочинениях католических авторитетов, главным образом, в трудах Фомы Аквинского.
Для характеристики этой ясной точки зрения может служить взгляд католического социал-политика барона фон Гертлинга, который в уже цитированной выше книге говорит на эту тему следующее: "Социальная политика, лишенная руководства в виде неизменных принципов нравственности и права, необходимо поведет к заблуждению" (с. 7). "Признание коренящегося в природе и потому раз навсегда данного права, совершенно изолированного от всех влияний общественного развития… составляет основу твердой и сознательной социальной политики (с. 21); содержание этого естественного права вытекает из божественного плана всего мира" (с. 36). Наиболее отчетливо эта точка зрения сформулирована социальными католиками Италии, где их умы руководятся моим уважаемым первым учителем Джузеппе Тониоло, – необыкновенно светлой головой. Для доказательства я позволю себе привести кое-что из итальянской католическо-социальной литературы. Программа "католиков против социализма" выработана Тониоло в 1894 г. Между прочим, в ней говорится: "Необходимо постоянно иметь в виду, как высокий и светлый идеал, как высшую и конечную цель наших стремлений, восстановление прекрасного и незыблемого здания христианско-католического социального порядка с его вечными творческими принципами, возвышенными идеалами, несокрушимыми основами и чудесным историческим развитием".
Ход мыслей программы и всех обосновывающих ее сочинений таков: на основе вечного идеала требуется водворение определенного социального строя; законы этого порядка систематизированы и разъяснены в Corpus juris canonici. Водворение определенного социального строя необходимо, во-первых, как цель, потому что христианство, одобряя одни социальные отношения, осуждает другие (например, противоречие интересов), и, во-вторых, как средство, так как определенный социальный строй является лучшей, чем другие, гарантией роста христианского сознания. Следовательно, предстоит "реставрация общества" в духе христианства. Социально-политическому идеалу отводится совершенно подчиненная роль по отношению к религиозному. Слова другого католического писателя – М. де Вогюэ – могут служить, как motto этого направления: "Из всех центров моральной силы, которые нам известны, лишь одна церковь достаточно сильна для того, чтобы дать элементы социального возрождения. Лишь она одна имеет право и способность возвещать истинные законы общежития". Далеко не так однородна и ясна мне точка зрения представителей евангелическо-социального направления…
Всего более приближается к католическо-социальной точке зрения Тодт. Он имел в виду дать "изображение социального содержания христианства и социальных задач христианского общества на основании исследования Нового Завета". Тодт смотрит на Евангелие не только как на основу и исходную точку всей евангелическо-социальной реформаторской идеи, а надеется вывести из него основы новой общественной организации, как две капли воды похожей на "социальное государство". Принципиальное тождественное воззрение мы встречаем в евангелическо-социальной программе 1893 г. Против него именно восстает новая фракция христианских социалистов. Гере признает особенной заслугой Штекера то, что он избегал всякой попытки "развить новую программу непосредственно из нравственного, религиозного и социального содержания Библии", и считает заблуждением взгляд, что можно создать "евангелическую теорию и практику хозяйства". Следовательно, Библия вовсе не служит арсеналом для этих реформатских планов. Что же должно заменить ее? До сих пор на это нет достаточно ясного ответа. Не черпают ли "молодые" христианские социалисты стремление "к социальным реформам в обширном масштабе, направленным ко благу всех малых и страждущих", из учений христианства? Читая их журнал "Hilfe" или припоминая заключительные главы книги Гере: "Drei Monate Fabricarbeiter", где Гере вручает евангелическо-социальному конгрессу оружие "этики Евангелия" и возводит конгресс в ранг "социально-этической инстанции", можно прийти именно к этому заключению. Но опять-таки тот же Гере ставит Штекеру в заслугу, что его программа построена на чисто политических, социальных и нравственных соображениях по данным экономической науки, без непосредственного отношения к Писанию. Откуда же берутся идеал и программа нового евангелическо-социального движения, что служит масштабом реформ, к которым оно стремится: учение Евангелия, катедер-социалистическая этика, или же что-либо иное?
Предпринятое пастором Гере в его новой книге разграничение "социально-этического" и "социально-политического" направления тоже мало уясняет дело. И после того все еще спрашивается: чем же руководствуется "социально-политическое" направление? Его "исходной областью" должно быть "главным образом, простое христианское сознание" (с. 175). Оно должно считаться "наряду с положениями социальной этики", "главным образом с экономическими фактами", "принципами политической экономии" и т. д. Из него должна вырасти "христиански справедливая, реформаторская партия всего мелкого люда" (с. 176). А далее опять в качестве "помощницы" новой реформаторской партии призывается "новая немецкая политическая экономия", в честь которой, между прочим, поется при этом очень печальный хвалебный гимн. Она стоит "исключительно на почве экономической действительности" (с. 183) и выставляет свои "проекты реформ, сообразно с обстоятельствами" (с. 184). "И так как она – ее похвальная характерная особенность – насквозь проникнута этикой, то эти проекты реформ еще более обнаруживают ее глубокое родство с реформаторскими планами долженствующей возникнуть евангелическо-социальной партии реформ". Положим, что "наука", будь даже это сама "новая немецкая политическая экономия", не может дать идеалов политической деятельности, а лишь ее представители; на этом основании надо бы ожидать, что новая партия реформ примет катедер-социалистические идеалы. Но против этого опять говорят рассуждения (с. 186), где проповедуется возвращение к идеалам христианства: партия должна быть истинно христианской. "И это в том смысле, что она будет самоотверженно стремиться к тому, чтобы осуществить и применить в экономической и социально-политической жизни нашего народа все нравственное и религиозное содержание христианского учения". В прочно установившиеся взгляды Гере, несомненно, вкрался катедер-социальный дух и сделал их колеблющимися, неуверенными. Христианско-социальный пастор вступил в брак по расчету с "этической политической экономией". Он чувствует потребность обеспечить за потомством по крайней мере право собственной точки зрения – "веру отца". Но, по всей видимости, в этом супружестве решающий голос принадлежит жене. В общем, картина представляет мало отрадного. Может быть, мои последующие критические замечания внесут некоторый свет в эту темную историю.
Но прежде, чем перейти к ним, упомянем еще о новых претендентах на господство в царстве социальной политики – гигиенистах расы. В последнее время с полным правом был поставлен вопрос: не грозят ли современные "гуманные" стремления, в особенности направленные к защите так называемых "слабых", физическим и умственным вырождением нашей расы, что было бы равносильно началу конца всей человеческой культуры. На основании таких соображений выставляется положение, что "социальная политика" прежде всего должна способствовать сохранению и развитию "силы нашей расы". Книги, трактующие об этом вопросе, дают социал-политику в высшей степени интересный материал.
Авторы будут, пожалуй, очень изумлены, если я припишу им стремление к "идеалам" там, где они пытаются доказывать объективно. Но фактически дело идет именно ни о чем другом, как об определенном идеале, который должен служить путеводной нитью социальной политике. Выяснить свое отношение к этому по существу очень симпатичному направлению я смогу там, где буду подробнее говорить вообще о "защите слабых" в социальной политике. Прежде всего необходимо ответить на принципиальный вопрос: может ли расовая гигиена, религия или этика и вообще какая-либо отдельная дисциплина удовлетворительным образом намечать цели социальной политики, согласны ли мы признать чуждое владычество в сфере социальной политики, или желаем возвратить ей автономию?
IV
На поставленный выше вопрос я здесь же, наперед, отвечаю следующим образом: я считаю ошибочным господствующий взгляд, что социальная политика должна заимствовать свои руководящие идеалы из чуждых ей дисциплин и, наоборот, требую автономности социально-политического идеала.
Обоснование этой точки зрения необходимо распадается на две части; в первой я постараюсь доказать, что, будучи возможным, господство чуждых идеалов в области социальной политики не необходимо и его можно избежать, а во второй – что хотя оно и возможно, но не целесообразно.
1) Зависимость социальной политики не представляет необходимости. Многие социальные теоретики держатся того мнения, что заимствование целей социальной политики извне, т. е. чуждое господство в этой области, является неизбежным. Этот взгляд, хотя и в существенно различных формах, мы находим столь же распространенным среди расовых гигиенистов, как и у представителей христианско– или этическо-социального направления. Рассмотрим же его, поскольку основательны аргументы, приводимые в защиту этого взгляда.