Этические и вероисповедные социал-политики – если мы исключим уже разобранную доктрину ортодоксального католицизма – в своей критике общественно-хозяйственной жизни никогда не приходят к полному осуждению или одобрению данной экономической системы в целом. Наоборот, они гордятся тем, что предпринимают их этические и вероисповедные оценки "от случая к случаю". Таким путем они никогда не приходят, да с их точкой зрения и не могут прийти, к определенной системе экономической политики или, что равносильно этому, политике хозяйственных систем. У них идет непрерывное зашивание прорех и смягчение зол – сегодня капитализма, завтра ремесла, послезавтра крестьянства, а там крупного землевладения, и в результате, конечно, получается хаос. Если в некоторых из современных государств и как раз тех, в которых этическая национальная экономия особенно процветает, экономическая политика современности следует зигзагообразному курсу, то я склонен немалую долю вины отнести на счет злосчастного подсахаривания социальной политики всякого рода этическими соображениями.
Как опасен для экономического развития может быть этот, лишенный плана, ворчливый морализм, обнаруживается с особенной ясностью тогда, когда его жертвой делается один из неизбежных членов хозяйственной системы, существование которой в целом не подвергается опасности. Так, например, "нравственные" воззрения многих "этиков" легко мирятся с фактом бесчеловечной эксплуатации ремесленником его учеников или юнкером зависимой от него крестьянской бедноты, но возмущаются срочными сделками на бирже. Мигом устраняются сделки на срок и другие "злокачественные наросты" капитализма под благовидным предлогом этических соображений, за которыми в большинстве случаев бывают скрыты реальные интересы, пышно разрастающиеся под этическим покровом. При этом почти не возбуждается вопрос о взаимодействии отдельных учреждений, неразрывной связи их с данной системой экономических отношений. "Этики" даже гордятся своим доктринерством "от случая к случаю". Модная теперь травля на все, что зовется "торговлей", характерна для принципиально ложной точки зрения этого рода критики: понятия о том, что "справедливо" черпаются ею из докапиталистического времени.
Тогда действительно торговля была второстепенным явлением экономической жизни; "производительным" трудом было изготовление предметов непосредственного потребления. И вот теперь этот антикварный масштаб отжившего периода экономических отношений прилагают к совершенно изменившимся условиям, на дурацкий манер различают "производительные" и "непроизводительные" сословия и пытаются возможно ограничить деятельность последних, ссылаясь на вечные истины этики и теологии. Все это является совершенно естественным последствием экономической политики, искаженной и сбитой на ложный путь "этикой". Возражение, что выдающиеся "этические" политикоэкономы не разделяют лично всех этих заблуждений, – недействительно потому, что в основе таких заблуждений неоспоримо лежат проповедуемые ими учения. Можно сказать, что до сих пор указанные недостатки, присущие каждому этическо-социальному идеалу, – преимущественно формального характера: из смешения причинной зависимости между экономической жизнью и нравственными понятиями следует неопределенность точки зрения при оценке социально-политических проблем, отсутствие планомерности и целесообразности. Но заключительные соображения показали нам, что эти теоретические промахи, эти органические недостатки могут иметь очень серьезное значение и в практической жизни. И соображение, что правильный выбор социально-политического идеала имеет громадную важность для формирования всего культурного развития в известном направлении, является последним и, пожалуй, наиболее веским аргументом против уместности этических точек зрения в экономической, а в особенности – социальной политике.
Здесь дело идет об установлении порядка относительной важности различных сфер человеческой деятельности, скалы отдельных стремлений, об установлении правильной последовательности факторов нашего существования.
При этом с особой решительностью должно быть констатировано, что, бесспорно, первое место по важности занимает экономическая жизнь, на том простом основании, что от ее целесообразной организации зависят все остальные проявления человеческого существования. Поставлю я целью моих стремлений национальное могущество, цветущую и здоровую расу, покровительство хорошему, истинному и прекрасному, или я буду считать высшей целью материальное наслаждение, – во всех случаях житейские потребности моего земного несовершенства вынуждают меня прежде всего устроить нормально-экономическую жизнь, т. е. поддерживать ее в здоровом и цветущем состоянии. При болезненности хозяйственного организма и все остальные стремления лишаются необходимой основы. Здесь наблюдается совершенно то же, что и в индивидуальном организме, где все жизненные проявления обусловливаются нормальным функционированием тела. И вот, из этих, по-видимому, столь элементарных истин получаются важные выводы для решения поставленной нами задачи.
А именно, если какая-либо чуждая дисциплина, в частности та же этика, стремится захватить привилегию на декретирование правил организации экономической жизни, то это равносильно извращению указанной нами "естественной" последовательности жизненных проявлений человеческой деятельности. Такое чуждое господство необходимо ведет к подчинению узурпированной области его воле, стремится к первенству его целей. Допущение господства этического идеала в области социальной политики равносильно признанию унаследованных от старины понятий "нравственно дозволенного" границами, в которых лишь и может вестись хозяйственная деятельность. Но этим производительные силы заковываются в такие цепи, которые препятствуют успешному развитию экономической жизни. Не понятие "нравственно" должно ограничивать хозяйственную деятельность, а, наоборот, хозяйственные нужды образуют границы, в пределах которых нравственное может быть осуществлено.
Это значит: мы должны в общем принимать, как данные, те условия человеческого общежития, которые созданы требованиями успешной хозяйственной деятельности, и можем лишь стремиться к тому, чтобы в этих пределах осуществить требования этики. Или, другими словами, мы должны стремиться привести в соответствие требования этики с требованиями экономического прогресса, наподобие того, как либеральная этика нового времени сознательно или бессознательно содействовала ее выводами потребностям развивающегося капитализма.
Фактически всегда и везде культурное развитие и совершалось таким образом, что новая этика, соответствующая высшей форме экономических отношений, вытесняла старую. А близорукие историки как раз из этого параллелизма экономики и этики поторопились сделать вывод, что, мол, сама история свидетельствует о господстве последней над первой, тогда как в действительности применение этических принципов к экономической жизни лишь потому не вредило, что этика означала не что иное, как легкий тормоз экономического прогресса. Очевидно, этика играет при этом лишь чисто декоративную роль и в лучшем случае является излишней для экономического развития, которое находит свой путь и без этических рельсов.
Проблема отношения этики к экономике всегда приобретает большое практическое значение лишь там, где этика выступает консервативной или реакционной экономически. И в таком случае, раз она приобретает влияние, она, по-моему, действует вредоносно. В пределах совершенного экономического порядка всегда будет возможно устроиться сообразно требованиям морали; наоборот, не только нравственно, а и вообще невозможно существовать, раз прекратится экономическое развитие, если только мы не хотим покончить с культурной жизнью. А это явилось бы необходимой жертвой стремления задержать по "этическим" соображениям прогресс общества к высшим экономическим формам. Лишь они дают нам возможность прокормить возрастающее население, которое является основой современных государств и культуры, условием их существования.
Господа моралисты должны считаться с этим фактом. На то они и созданы, чтобы подыскивать формы нравственности, соответствующие необходимым экономическим переворотам. Здесь наблюдается отношение τό ζην к τό εΰ ζην(физического существования к духовно-нравственной жизни) Аристотеля: без экономического прогресса прекращается то ζην, а потому и τό ευ ζην. И, следовательно, все, что во имя ευ ζην становится поперек дороги Çfjv, представляет явную опасность. Хочет этика приспосабливаться к требованиям экономического прогресса, тогда хорошо, но в таком случае ее идеал не нужен для социальной политики, – а раз она хочет противиться ему и в противовес экономически прогрессивному идеалу стремиться к осуществлению идеала реакционного, тогда она действует вредоносно и попросту должна быть устранена.
V
Вышеприведенные рассуждения должны были доказать, что господство чуждого идеала в области социальной политики совершенно не представляет необходимости, а кроме того вовсе нецелесообразно, потому что против него имеются очень серьезные возражения теоретического и практического характера. Теперь остается исследовать другой вопрос: возможен ли автономный социально-политический идеал и каковы должны быть в общем его основы, чтобы он мог отвечать справедливым требованиям?
Мы охарактеризуем сущность самостоятельного политического идеала, а тем самым и здоровой социальной политики, в двух отношениях: формальном и материальном.
Для формального построения социальной политики могут быть выставлены следующие основные положения:
1) Социальная политика всеобщая том смысле, что она равномерно охватывает все отрасли хозяйственной жизни. Имея объектом принципиальное упорядочивание экономических отношений, их формирование в определенную систему и желая быть сознательной и ясной, социальная политика не может действовать иначе, как по единому плану, влияя на все стороны хозяйственной жизни сообразно руководящим началам. Данная цель в области торговой политики необходимо требует совершенно определенного направления промышленной и аграрной политики. Не подвергаясь упреку в отсутствии плана и определенного курса, нельзя одновременно держаться реакционной промышленной политики и прогрессивного направления в области торговой политики. В каждой области хозяйственной жизни, в каждой сфере экономической деятельности применима социальная и личная политика. Эта последняя может и не быть планомерной, тогда как социальная политика может быть целесообразной лишь при условии ее планомерности и единства. Говорить об "аграрной, промышленной и торговой политике" наряду или в противоположность к социальной политике – бессмыслица, неопровержимо доказывающая, что грешащие в этом отношении вообще не имеют ясного представления о предмете. Где же обитает это призрачное существо "социальная политика", если не в названных трех сферах хозяйственной жизни? Итак, схема ее такова: 1) аграрная, 2) промышленная, 3) торговая, 4) социальная политики, а представляется в следующем виде: I. Индивидуальная политика; II. Социальная политика: а) аграрная, б) промышленная, в) торговая.
2) Но из необходимой общности и единства социальной политики следует, что всякая сознательная, целесообразная социальная политика неизбежно должна быть классовой. Высказывая это мнение, я снова прихожу в резкое противоречие со взглядом, господствующим в теории, которая учит, что задача мудрой политики заключается именно в примирении выступающих в обществе классовых противоречий и охранении "общих интересов" государства. Как примеры господствующих мнений такого рода, я приведу хотя бы следующие:
Либеральное мнение – Гольцендорф. "Принципы политики" (с. 298–299): "Сущность культурной работы государства заключается в сохранении общественного, в особенности экономического и вероисповедного мира". "В общем сущность государственной культуры надо видеть преимущественно в сосуществовании различных общественных классов".
Католическое мнение– Гертлинг. "Естественное право и социальная политика" (с. 4–5): "Законодательство и государственное управление ни в коем случае не должны руководствоваться односторонними интересами какого-либо слоя населения, класса или сословия, а удовлетворять справедливым требованиям всех, стремиться к соглашению противоположных интересов с точки зрения общего блага. Именно в этом состоит задача социальной политики в действительном и общем значении этого слова. Она заключается в руководстве, поддержке и соглашении государством различных кругов общества в интересах государственного общежития".
Катедер-социалистическое мнение, как само собой вытекающий вывод из любезного учения о "sozialem Königtum" – Шмоллер: "Социальный вопрос и прусское государство": "Как раньше в двухсотлетней борьбе королевской власти удалось спасти (!) третье сословие – бюргерство и крестьянство – и примирить их с господствовавшими прежде классами, так в XIX в. она должна примирить спор четвертого сословия с остальными классами, снова гармонически сочетать четвертое сословие с государственно-общественным организмом".
Итак, я, в противоположность этому, полагаю, что всякая сознательно целесообразная социальная политика необходимо должна быть классовой политикой, и притом в двояком смысле.
Социальная политика должна быть классовой прежде всего потому, что она распространяется на определенный социальный класс, а не на произвольно созданные категории лиц вроде всех "маленьких людей" и тому подобных нелепых групп. Это следует из моего определения понятия социальной политики. Но она имеет классовый характер и в том смысле, что может преследовать не "общие интересы", а всегда лишь интересы отдельных классов. В доказательство этой мысли приведу следующее: общие интересы общежития, в данном случае государства, существуют лишь по отношению к другим общежитиям, следовательно, только вне, а не внутри его. Существование, достоинство и могущество государства может быть представляемо равномерно для всех граждан во внешней национальной политике (хотя этого может и не быть: национальная политика очень легко может совпадать с классовой политикой). Внутренняя жизнь государства, наоборот, характеризуется разнородностью интересов, которая на известном пункте неизбежно приходит к противоположности интересов, для которых не существует примирения.
Противоположность интересов основывается на несовместимости между собой различных систем хозяйства, например, ремесленного производства для местного рынка и развитой капиталистической промышленности. "Примирение" или "соглашение" интересов, связанных с каждой из этих хозяйственных систем, очевидно, было бы мыслимо лишь в такой форме, что между ними было бы восстановлено подвижное равновесие, например, через отграничение каждой из них надолго определенной сферы деятельности. Но такого рода конструкция была бы фантастична, т. е. лишена реального основания. Она не считается с фактом, что экономическая жизнь находится в процессе непрерывных переворотов, что, в особенности в наше время, капитализм имеет тенденцию к распространению и неограниченному господству. А переворот всегда может совершаться лишь так, что новое положение развивается за счет отживающего: "… где одно занимает место, там другое должно отодвинуться".
Раз только в сохранении данного положения заинтересована известная группа лиц, что всегда имеет место, то переворот совершается к их невыгоде. Очень может быть, что определенное экономическое развитие, например, в направлении капитализма, необходимо и желательно для сохранения внешнего могущества данного общежития или для существования теперешнего и будущих поколений живущих в нем людей, что поэтому, например, промышленная политика должна быть направлена к развитию капитализма. Но что этим будут преследоваться "общие интересы" – по меньшей мере неясное выражение. Ведь при этом необходимо будут нарушены интересы вытесненных капитализмом ремесленников, которые, несомненно, желают, чтобы их интересы тоже были включены в "общие интересы", так же, как этого желает извозчик, если железная дорога ставит под угрозу его дальнейшее экономическое существование, или мелкий лавочник, "задавленный" большим магазином.
И в то же время очевидно, что, преследуя одновременно сохранение и содействие развитию двух взаимно исключающихся систем хозяйства, – социальная политика становится бесцельной и лишенной плана. Она может замедлить темп развития, сопровождаясь гуманной индивидуальной политикой в интересах элементов, клонящихся к упадку. Но социальная политика должна всегда определенно иметь в виду направление, в котором переустраивается экономическая жизнь, а это может быть лишь направлением победного шествия определенной системы хозяйства, значит, отдельного социального класса.
В основе нашего взгляда лежит мысль о вечном течении экономической жизни; поэтому, особенно в отношении к современности, он находится в соответствии с действительностью. Основой другого взгляда служит идея о неподвижном состоянии гармонического деления общества, но он противоречит истории. Мы думаем, что определенные системы хозяйства сменяют одна другую и прекращают взаимную борьбу не раньше, как после победы одной из них; они же - сравните, например, выше цитированное мнение Шмоллера- представляют социальное развитие так, как будто возникают все новые классы, которые наподобие новых членов семьи присоединяются к существующим и должны быть упорядочены в отношениях с ними, как бы выполняя различные функции общественного организма и потому, при умелом руководстве правителя государства, могущие в полной гармонии существовать совместно. Так были включены "крестьянство и третье сословие", теперь пришла очередь пролетариата; семья получила прирост, но ее старшие члены уже сумеют устроиться и прийти к соглашению с младшими. Мы же, наоборот, видим в заново вырастающих классах лишь новых борцов. Меняются фронты борющихся сил, но остается борьба с лозунгом "Победа или смерть!" между крупным землевладельцем и крестьянином (иногда, правда, могут наступать периоды, в которых воюющие стороны складывают оружие и как бы заключают перемирие), между купцом и ремесленником, буржуа и юнкером, между капиталистом и пролетарием. И социал-политик должен стать в этой борьбе на ту или другую сторону, если он не хочет снизойти до роли "беспартийного", т. е. ограничиться чисто формальной политикой… Правительство, которое захотело бы "стоять выше партий", – предполагая это возможным, – необходимо сделалось бы или правительством зигзагообразного курса, которое толкало бы экономическую жизнь то в одном, то в другом направлении, преследуя сегодня юнкерскую, завтра мелкобуржуазную, а послезавтра капиталистическо-пролетарскую политику, или оно имело бы лишь декоративное значение, т. е. не преследовало бы никакой самостоятельной политики, – оно носило бы на себе все признаки дряхлости. История учит нас, что все сильные юношески, бодрые правительства преследовали резко выраженную классовую политику, а именно, энергически представляли интересы экономически прогрессивного для каждого данного времени класса.