Хорошо, теперь разгребаем вторую часть положений об охране прав и свобод. Кодекс не даёт расшифровки буржуйскому понятию "свидетельский иммунитет". Из общепринятого понимания считаем, что это такое защитное свойство и средство, проявляющееся в праве (иногда и в обязанности) и возможность (способности) не давать показания вообще или не давать показаний изобличительных, способных навредить. Здесь кроются ещё два не равных понятия: "показание" и "свидетельство". К категории свидетелей, обладающих таким иммунитетом, относятся прямо перечисленные в части 3 статьи 56 УПК лица, а также свидетели, судьбой не заинтересованные потворствовать ухудшению положения подозреваемого (обвиняемого) ввиду родственных или близких с ним отношений. Таким образом, первым признаком свидетельского иммунитета является сама способность свидетельствовать, а вторым – предоставляемая Законом защитная оболочка, позволяющая не свидетельствовать. Так как и обвиняемый, и потерпевший равно являются источниками показаний-свидетельств, на них также распространяется этот же иммунитет.
Наличие или отсутствие свидетельского иммунитета у подлежащих допросу лиц определяют те, кто организует и контролирует допрос, то есть мусора.
Это свойство они устанавливают собственным усмотрением и убеждением, что может не соответствовать действительному статусу участника. Мусора во всяком случае устремлены преодолеть иммунитет защиты. Тогда и умышленно может быть скрыто его наличие у допрашиваемого и сама необходимость такой защиты, её сознательно взламывают, игнорируют с целью получения выгодных показаний. Поэтому потенциальный свидетель, его адвокаты-представители не должны стесняться, но сами заявлять о наличии иммунных преград, добиваться полных разъяснений по этому поводу, признания значимых фактов, обстоятельств и самого права на отказ от дачи показаний.
Пример. Из взаимосвязанных положений статей 5.4. и 56.4.1. УПК явствует право не свидетельствовать только против супруга (супруги) и других близких родственников, перечень которых дан и ограничен. Следовательно, в отношении любых других лиц действие иммунитета распространения не имеет, а отказ давать показания против них считается не правомерным. И вот, живу я со своей Наташкой душа в душу не один год дружною весёлою семьёй, считаем друг друга мужем и женой, ребятёнка породили и воспитуём, обросли общим жильём да прочим имуществом. Сроднились иными словами семейно без всяких ЗАГСовых формальностей, но пред ликом Господнем и не помышляем судьбы другой. Меня обвинили в мокрухе (с кем не бывает?). Наташку мою мусора тянут свидетелем на допрос и грузят её по-полной. Её принуждают к даче показаний супротив меня, угрожают ответственностью за неправду или отказ. От дивчины не принимают доводы об иммунитете-те-те-те (и эти), не дозволяют пользоваться такой защитой. Основание – брачные отношения наши не являются "законными", так как не зарегистрированы в установленном Гражданским и Семейным кодексами порядке; я для Наташки не являюсь "законным супругом", то есть вовсе и не супруг, а хрен под боком, а потому иммунное действие на подобное родство не распространяются. Вот так. Формально, Наташку мою любимую могут привлечь к ответственности, угрожают ей лишением свободы, а значит, отрывом от ребёнка, разрухой семьи. Не всякая Наташка выдержит подобных давлений. Декабристки ныне не в ходу. Подружка может сломаться и наговорить кучу глупостей во избежание больших жертв. Да какого члена!
Во-первых, сам УПК не растолковывает значение понятия "супруг, супруга" никоим образом, в том числе в равном значении с понятиями гражданского законодательства, а все тождественности тогда остаются голословными; Во-вторых, иные отношения близкого родства, те же "внук-дедушка", не требуют специальных подтверждений и удостоверений через регистрацию гражданского состояния, не требуют документальных подтверждений наравне с удостоверением брачных уз. Что являет нам дискриминацию по порядку подтверждения отношений и родства; В-третьих, моя Наташка, заявив о семейственности со мной, вовсе не обязана доказывать это. Кто сомневается, пусть и добывает прочные контраргументы обратного; В-четвёртых, реальные отношения устанавливаются по действительным, фактическим условиям и состояниям, а не по документальным визам властных придурков. Если мы считаем друг друга супругами, то нам в этом ни Государство, ни сам Чёрт не указ; В-пятых, коренной смысл "свидетельского иммунитета" заключается в защите дорогих друг дружке, судьбой сплетённых, душевно срощенных (а также связанных специфичной зависимостью некоторых обстоятельств) людей от принудительного умерщвления отношений; В-шестых, интересы личности и частной жизни выше интересов общества и государства в целом, так как вторые без первых – дырка в бублике; В-седьмых, если Закон и его применители-толкователи замыслили, исповедуют и навязывают иное, тогда пошли бы они в опу, а мы упрямо стоим на своём.
То же самое можно сказать и по другим некоторым случаям. Дружбан мой Васька не в прямом мне родстве, но я считаю его братом в силу сложившихся с ним отношений – брат он мне по жизни и клятве. Утверждая так и следуя духу сему, я ж никогда его не предам и опираться буду смело так же на свидетельский иммунитет. Ничьи мнения по этому поводу меня не волнуют. Надо станет, взберусь на плаху вслед за ним или своей стезёй. Всё остальное – дерьмо собачье. Его я не обвиню, не оправдаю, но своими руками (языком) не буду сопричастен в ущемлении его. И вот что ещё видится в русле обсуждений. По большому счёту, любой, вызванный свидетелем, чел может заявить о каком-либо своём родстве по имеющемуся списку и исходя из приемлемых признаков возраста и пола. Ничего, что фамилии-отчества не совсем совпадают у объявившихся братьев-сестёр бывают разные отцы, описки паспортные. Мусорам сложно будет заявленное родство опровергать и перепроверить "с лёта". А пока выяснили (если вообще выяснят достоверно), нашлись и отмазки: перепутал, забыл…
"В случае согласия" означает, что перед допросом и всякими предупреждениями от допрашиваемого лица, в том числе обладающего свидетельским иммунитетом, должно быть получено согласие на дачу (им, а не кем-либо другим) показаний. Прямое согласие: Вы согласны дать показания? – Да, согласен. Отсутствие возражений не является "молчаливым согласием" и не может расцениваться в качестве согласия, согласием не является. Но мусора более любят констатировать факты отсутствия возражений, типа – "возражений не поступило", в том числе вовсе без выяснения мнений об этом, чем выяснять и согласие или отказ. Они отсутствием возражений очень выгодно для себя оправдывают дальнейшие действия и решения свои, по фальшивой взаимосвязи с мнением участников. При этом, вопрошая согласие на дачу показаний, должно разъяснять, что такое – эти предстоящие "показания". При этом такое предварительное согласие не являются окончательными. По ходу допроса возможно изменить своё мнение и позицию, например, в связи с изменившейся направленностью вопросов, и отказаться от своего согласия, выразить несогласие давать показания по конкретному вопросу или по всем любым дальнейшим. Или даже "взять все свои слова обратно", так как они ещё не закреплены окончательно протоколом допроса. Либо изначально оговорить, по каким обстоятельствам даётся согласие, а по каким – нет. И своевременно. А то получится как с первым американским астронавтом: тот тоже сначала дал согласие, потом отказался, но было поздно – в спейсе уже чувак подвис.
Сами же предупреждения призваны разъяснить допрашиваемому участнику доказательственное значение показаний ещё до их получения. Допрашиваемый должен знать и понимать природу допроса и те последствия, что могут наступать от использования его информации в последующем. Допрашиваемый должен осознавать всю важность предоставляемых им сведений. Такие предупреждения в любом случае должны возбудить у допрашиваемого чувства долга, ответственности, внимательности, совесть обострить: сведения по допросу – это не кухонные базары, не собственные излияния фантазий и пустобрешных домыслов, показания повлияют на чью-то жизнь, на правильность установления обстоятельств дела и самого торжества правосудия в смысле справедливости.
Невыполнение, включая не полное или искажённое выполнение таких условий, является существенным процессуальным нарушением, и, во всяком случае, влечёт ничтожность (недопустимость) полученных таким образом показаний, неприемлемость следственных процедур по получению показаний и незаконность состоявшихся на их основе решений.
Две другие составные части по статье 11 УПК не буду здесь выносить на обсуждение из-за их малозначимости в канве гарантии "охрана прав и свобод". Сама же гарантия в этой норме дана в крайне усечённом виде. Охрана включает в себя более объёмный защитный механизм со множеством важнецких шестерёнок-валиков, с комплектом принципов, вмещая не только судопроизводство в целом, но все конституционные атрибуты этого монстра: состязательность, равноправие, государственная и судебная защита, верховенство закона и права и прочие прелести.
2. 6. Неприкосновенность лежбища (статья 12 УПК)
Постулат "Мой дом – моя крепость" не приемлем к российским условиям. Власть не признаёт крепости в хижинах и норах славянских племён. Овчарни строены с их позволения, воспринимаются как мини-тюрьмы, а вся внутренняя территория скотьих загонов остаётся доступной для полного контроля.
Между тем, "крепость" пониматься должна не только твёрдостью и неприступностью границ домовладения, но и прочностью законодательной защиты, оборонительной мощью жителя. В России защита предусмотрена, но в полужидком состоянии нормативных установок, а на практике оказывается и вовсе призрачной. Вплоть до того, что вломятся без стука, детишек обидят, домового снасильничают, пирожки покрошат, в фикус написают. И речь не о бандосах-беспредельщиках, не о домушниках, а о мусорах наших родненьких.
Человек по природе своей, как и иная прочая зверушка, стремиться обладать и оградиться собственным жизненным пространством. Государство, в лице ментовских его представителей, такие желание и право гласно понимает и якобы признаёт. Наравне с лично-физической неприкосновенностью, защита предоставляется на словах и жилищу человека – тому гнездовищу людской особи, что является его телесно-духовным пристанищем, где он может ощущать свободу от внимания и жизнедеятельности других организмов.
Понятие "жилище" по данной гарантии должно восприниматься в наиболее широком значении. Жильё моё – то место в пределах обозримых границ, где я проживаю постоянно или временно, но на данный момент – преимущественно, которым я пользуюсь именно с целью проживания личного, своей семьи и прочих, близких мне существ. То есть жилищем можно и нужно считать любое ограниченное строение и жилыми помещениями в нём: дом, квартира, комната, шалаш в лесу, нора в сугробе, кабина трактора на свалке, "Диогенова" бочка и прочее. Жилище должно иметь все зримые признаки такового, как внешне (стены, крыша, проёмы окон да дверей, отгороженная территория, недвижимая привязка к местности, словестно-символическая атрибутика), так и внутренние (коммунально-бытовые, "ночлег-очаг"). Такие признаки должны позволять любому здравому (а кто из нас такой?), постороннему человеку понимать, что в этом месте живут или должны бы жить люди. Я захожу в подвальное помещение дома и обнаруживаю пристанище "синих львов": лежаки из тряпья, примитивная мебель, носочки, мисочку и прочую утварь тварей тех. Я понимаю, что здесь всё же живут, какие ни есть, а люди, и место это – их жилище, вот такое вот жильё. Другим значимым, но не обязательным признаком жилья является его запираемость, закрытость от общего проникновения, когда и сами жильцы принимают разумные меры по охране интимного пространства и имущества, обеспечивают неприкосновенность обители своей для посторонних и не званных.
Государство, как истинный поработитель своего народа (от имени этого народа), стремиться контролировать всё и всякого, в том числе и во внутрижилищных пространствах. Гражданским и жилищным законодательством определены формы правообладания жильём (собственность, владение, пользование), основания этого (регистрация, наём, приобретение), а также, наряду с Примечаниями к статье 139 УК РФ, разъясняется само понятие "жильё, жилище". Для возведения, а иногда и уничтожения жилья государством придумана "разрешительная" система правил и порядка. То есть, для постройки, размежевания, обособления, сноса, целевого использования и прочих манипуляций необходимо проходить через учеты, регистрации, получать дозволения и уведомлять всяческие госорганы власти.
При несоблюдении правил регистрации и заселения властные рожи во всяком случае стремятся не признавать жильём всякие вольные вместилища туш человеческих. И если жилой объект не зарегистрирован таковым, должностные лица, особливо силовые чины, считают себя правыми не считать эти объекты неприкосновенными, свободно нарушать границы таких строений и помещений, несмотря на все признаки жилья. Несмотря – потому что не смотрят. Они, быть может из ложного приличия и посигналят в запертый створ, и даже предложат впустить их доброволием жильцов, но отдельных разрешений на доступ добиваться не станут. Это всё – следствие искажённого понимания принципа неприкосновенности: Всякое жилище прикосновенно, за исключением законодательных ограничений. Именно в таком понимании российские власти и применяют принцип, да ещё в условиях весьма тусклых "ограничений".
Но мы-то с тобой не абсолютные мудаки, а потому стоим на своём: Любое помещение, где живём без претензий окружающих – есть наше жилище, и вторгаться в него не дозволено ни под каким предлогом. Кроме, конечно, строго очерченных в Законе оснований. И внешняя узаконенность нашего проживания в этом помещении решающего значения не имеет для нарушения наших конституционных прав.
Понятие "неприкосновенность" также должно приниматься в наиболее широком смысле. В этом не только запрет на физическое вторжение посторонних в пределы жилища без разрешения жильцов. Запрет распространяется и на опосредованное (косвенное) проникновение с помощью технических средств или с помощью подставных лиц, у кого может иметься и имеется разрешение, но их внедрение продиктовано обманными намерениями в целях получения информации о внутренней жизни и обстановке жилья. И всё это в интересах посторонних и за рамками объявленной цели визита.
Неприкосновенность включает в себя запрет и на различного рода подглядывания, прослушивания, осуществляемое хотя и извне, но о внутренней среде жилья. Естественно такой запрет распространяется только на направленные действия "хоботков", и при условии, что жильцы и сами заботятся о внешней недоступности внутреннего мира для обычных внешних глазок и ушек. Речь идёт о понятных мерах, типа, зашторивания, нешумливости. Но оставь на доступном месте записку "Вася, ключ под ковриком, будь как дома, можешь трахнуть Светку", так любой пехотинец, считающий себя "Васей" на такое предложение вправе откликнуться, вплоть до овладения Светкой.
В сугубо процессуальном порядке неприкосновенность жилища может быть нарушена только для проведения следственно-судебных действий: осмотра, обыска, выемки. Данные мероприятия, когда требуется безусловное вторжение в жилище, дозволяются только по решению органа расследования, закреплённого специальным постановлением суда, или только одним судебным решением, когда дело находиться в стадии судебного разбирательства. Для каждого из этих действий установлены специальные правила их осуществления, которые обязательны вроде как (главы 24, 25 УПК). Это общие правила, из каждого из которых есть хитрющие исключения. Так, в "исключительных" случаях осмотр, обыск и выемка могут быть проведены без судебного разрешения, но с последующей судебной проверкой законности действий. А осмотр, кроме того может быть проведён и при простом согласии проживающих. Именно благодаря варианту "исключительности" случаев, такой маской удобно для себя менты прикрываются, и эта возможность вполне позволяет преодолевать общий запрет, пусть временно, но обходиться без судебных решений, использовать внезапность, а оправдания находить в зависимости от результатов нападений на жильё.
Закон не расшифровывает нам понятие "исключительный случай" (ст. 165.5. УПК), возможный перечень таких случаев не оговорён и не очерчен. Значит, функции определять исключительность отдано на мнение мусоров. В нормальном понимании такие исключительности связаны с ситуациями, требующими безотлагательных действий порядка "срочного вмешательства", скорых мер по предупреждению или предотвращению опасностей, опасностей крайних форм их выражения при необратимости возможных последствий (угроза жизни, здоровью, общественному порядку, сохранности доказательств и т. д.). Ясен хрен, что такие исключительные случаи имеют место наяву и должны учитываться законом и правоприменителем. Но в употреблении бесстыжих ментов эти правила приводят к созданию искусственных ситуаций, выгодно камуфлируются для целей оперативно-следственных нападок. Пример. Случайный прохожий Федя сообщил не менее случайно оказавшимся рядом мусорам, что из квартиры № 48 услышал душу-его-раздирающие крики "Убивают, помогите!". Такая информация позволила мусорам адекватно среагировать – вломиться на указанную хату. Заявленного насилия отчего-то не обнаружилось, угрозы жизни, а может быть даже здоровью сограждан не нашли своего подтверждения. Но при этом менты "пробили поляну", то есть осмотрели жилище в отсутствие жильцов и их согласия на это. Заодно поимелась возможность обшмонать, то есть обыскать хату без всяких официальных решений об этом, а также что-то обнаружить, изъять, подкинуть… Легендарный парень Федя укажет, что мог и ослышаться или вовсе не будет установлен лично. Быть может позднее извиняться хозяевам и оправдательное решение получат. Но, главное – несанкционированное проникновение проведено в полном соответствии с истинными нуждами ментов, а исключительность случая нашла обоснование придуманными опасностями, как обстоятельства этого воспринимались ментами.
Другим исключением из общего запрета, но только для осмотров, является наличие согласия проживающих. По этому предписанию имеются свои кривотолки и пороки применения: в какой форме должно быть выражено согласие? нужно ли согласие удостоверять? кого считать "проживающим" лицом, чьё согласие принимается во внимание и достаточно? Силовики достаточным считают и устную форму разрешения на вход, принимая таким согласием и кивок и молчаливое отсутствие возражений. Наличие согласия менты сами отражают в протоколе или попутной бумаге своим разумением, а прокуроры с судьями охотно доверяют доводам о подобных согласиях, хотя это может быть и враньём. Но действительным может признаваться только письменное согласие и только в виде прямого утверждения "согласен".