Вторжение Брана
Вскоре к Матолуху примчались гонцы и рассказали ему об удивительном зрелище: на море вырос лес, а за лесом возникла гора с гребнем посередине и двумя озерами по обеим его сторонам. Причем лес и гора двигались в сторону Ирландии. У Бранвен спросили, не знает ли она, что это значит. Она объяснила, что лес – это мачты бриттского флота, а гора – это Бран, ее брат, бредущий по отмели, ибо "ни одному кораблю не под силу перевезти его по ней, слишком он тяжел"; гребень – его нос, а озера – два глаза.
Король Ирландии сразу собрал всех знатных мужей на совет, и они придумали следующий план. Необходимо выстроить огромный чертог, куда сможет поместиться Бран, – это должно умилостивить его; там следует накрыть пиршественный стол для него и его людей, Матолух же принесет ему клятву верности и передаст ему ирландское королевство. Однако ирландцы продумали и еще одну тонкость: на каждой из ста колонн в чертоге будет висеть по два кожаных мешка, куда заберутся вооруженные воины, готовые в нужный момент напасть на гостей.
Мешки с мясом
Но первым в зал вступил Эвнисьен и, изучив "пронзительным взглядом" обстановку, тут же заметил мешки на столбах. "Что здесь?" – спросил он, подойдя к первому. "Мясо, господин", – отвечал один из ирландцев. Эвнисьен стал ощупывать мешок и, найдя голову воина, "сдавливал ее до тех пор, пока не почувствовал, что пальцы его соединились в мозге". Он перешел к следующему мешку и задал тот же вопрос. "Мясо", – был ответ. Та же участь постигла по очереди всех воинов, включая и того, на ком был железный шлем.
Затем начался праздник и воцарились мир и согласие, и Матолух отказался от правления Ирландией, передав власть маленькому Гверну. Все ласкали мальчика, пока он не оказался в руках Эвнисьена, который схватил его и швырнул в пылающий камин. Бранвен едва не прыгнула следом за ним, но Бран удержал ее. Тогда послышался ропот и крики, и воины Ирландии и Британии сошлись в битве и сражались до темноты.
Смерть Эвнисьена
Ночью ирландцы разогрели волшебный котел и стали бросать туда тела погибших, и на следующее утро все воины были здоровыми и крепкими, хоть и немыми. Эвнисьен впал в отчаяние, поняв, что навлек неисчислимые беды на своих соотечественников: "Пусть небо покарает меня, если я не найду достойный выход!" Он лег среди трупов ирландцев, притворившись мертвым, и в конце второго дня его бросили вместе с прочими в котел; там Эвнисьен так вытянулся и напрягся, что котел распался на четыре части, но и его сердце не выдержало усилий и разорвалось.
Волшебная голова
В результате все ирландцы и все люди Могучего острова, кроме семерых, погибли – и даже Бран был ранен в ногу отравленной стрелой. Среди оставшихся в живых были Придери и Манавидан. Бран приказал отсечь себе голову. "Возьмите ее с собой, – сказал он, – отнесите на Белую гору в Лондоне и похороните ее на вершине лицом к Франции; ни один чужеземец не придет с войной в нашу землю, пока она останется там. По пути моя голова станет беседовать с вами и будет вам столь же добрым спутником, как я был прежде. В Харлехе будете вы пировать семь лет, и птицы Рианнон станут петь вам. В Гвалесе, что в Пенвро, будете вы пировать сорок лет да еще сорок лет, а моя голова станет говорить с вами и останется невредимой, пока не раскроете вы двери в Корнуолл. И тогда не медлите больше, а собирайтесь в дорогу, чтобы похоронить мою голову в Лондоне".
Тогда семеро отрубили голову Брана и вместе с Бранвен отправились исполнять его повеление. Но, когда они добрались до Абер-Алау, Бранвен вскричала: "Горе мне! Зачем я, несчастная, родилась на свет, если из-за меня погибли два острова!" Она испустила стон, и сердце ее разорвалось. Для нее возвели четырехгранный курган на берегу Алау, и место это зовется Инис-Бранвен и по сей день.
Семеро обнаружили, что за время их отсутствия Касваллаун, сын Бели, завоевал Британию и убил шестерых вождей, верных Карадауку. Убийца, искусный в колдовстве, сумел набросить на себя волшебный покров невидимости, и Карадаук видел лишь смертоносный меч, но не того, кто держал его, и сердце его разорвалось от этого горестного зрелища.
Путники добрались до Харлеха и семь лет слушали там пение птиц Рианнон, "и в сравнении с ними все прочие песни были грубы и неприятны". Потом они отправились в Гвалес, что в Пенвро, и нашли там прекрасный просторный чертог с видом на океан. Когда они вступили туда, они забыли все прошлые скорби и все, что приключилось с ними, и прожили там в радости и веселье восемьдесят лет, и чудесная голова говорила с ними как живая. Барды называют это время "Весельем Благородной Головы". В том чертоге было три двери; одна из них, выходившая на Корнуолл и Абер-Хенвелин, была заперта, а две другие – открыты. И однажды Хейлин, сын Гвина, сказал: "Да постигнет меня несчастье, если я не отопру эту дверь и не узнаю, правда ли была нам предсказана". Он отворил ее, и сразу ко всем вернулась память и пришла скорбь, и они немедля отправились в Лондон и похоронили голову на Белой горе, где она и оставалась, пока Артур, не желавший своей земле иной защиты, кроме крепких мечей, не вырыл ее оттуда. Это и есть "Третья Роковая Находка" Британии.
Так завершается эта варварская повесть, изобилующая элементами мифа, ключ к которым давно утрачен. Черты северной жестокости, в ней присутствующие, заставили отдельных исследователей предположить, что на формирование окончательного ее облика оказали влияние исландские саги. В пользу данной гипотезы говорит образ Эвнисьена. "Сеятель раздоров" встречается, конечно, и в чисто кельтских преданиях, но редко – в сочетании с оттенком героизма, отчетливо проступающим в описании кончины Эвнисьена. Кроме того, ирландский "злой язык" все-таки редко доходит до такой дьявольской вредоносности.
Сказание о Придери и Манавидане
После всех этих событий Придери и Манавидан возвратились во владения Придери, и Манавидан взял в жены Рианнон, мать своего друга. Они жили так какое-то время в счастье и в довольстве. Однажды они поднялись на гору Горсед-Нарберт, и вдруг послышался гром и на землю пал тяжелый туман, так что в двух шагах не было ничего видно. Когда туман рассеялся, земля вокруг опустела – ни домов, ни людей, ни скота, ни полей. Дворец Нарберта, правда, стоял, но он был совершенно пуст – как если бы в живых остались только Придери, Манавидан и их жены – Киква и Рианнон.
Два года они жили, питаясь тем, что осталось во дворце, охотясь и собирая дикий мед; но в конце концов им это надоело. Манавидан предложил: "Давайте пойдем в Ллойгир и добудем там какие-нибудь инструменты". Они отправились в Херефорд и поселились там; Манавидан и Придери научились изготавливать седла, и Манавидан украшал их синей эмалью – он научился этому искусству у великого мастера Лласара Ллайсгивида. Но вскоре другие седельные мастера Херефорда, узнав, что люди покупают только седла Манавидана, сговорились убить пришельцев. Придери хотел сразиться с ними, но Манавидан убедил его перебраться в другое место.
Они поселились в другом городе и стали там делать невиданные щиты, но и оттуда их прогнали мастера-соперники. То же повторилось и в следующем селении, где они промышляли башмаками, и наконец все четверо решили возвратиться в Дивед. Там они стали жить охотой, как и раньше.
Однажды они подняли белого кабана и тщетно гнали его, пока он не привел их к огромному, высокому дворцу – никогда прежде в этом месте друзья не видели никаких построек. Кабан вбежал в замок, собаки – за ним, и Придери, вопреки совету Манавидана, чувствовавшему дурное волшебство, отправился на поиски собак.
В центре зала он обнаружил фонтан; рядом с ним на мраморной подставке стояла золотая чаша. Пораженный изяществом работы, Придери взял чашу в руку и не мог уже ни выпустить ее, ни уйти, ни даже закричать и, неподвижный и немой, остался стоять возле фонтана.
Манавидан возвратился в Нарберт и рассказал Рианнон, что произошло. "Плохим товарищем ты был, – сказала она, – и хорошего товарища ты потерял". На следующий день Рианнон сама отправилась в замок. Она нашла там Придери немого и оцепеневшего. Как и он, она коснулась чаши, и с ней произошло то же, что с ним; тут раздался удар грома, на землю пал тяжелый туман, а когда он рассеялся, замок исчез со всем своим содержимым, включая жертв колдовства.
Манавидан опять вернулся в Нарберт к Кикве, жене Придери. Та, узнав, что их осталось только двое, страшно опечалилась. "Ей даже расхотелось есть и стало безразлично, жива она еще или уже умерла". Манавидан, увидев это, сказал ей: "Ты ошибаешься, если горюешь так, боясь меня. Давным-давно я поверил Придери и как дружил прежде с ним, так буду дружить с тобой". – "Господь вознаградит тебя, – отозвалась Киква. – Этих-то слов я и ждала". С тех пор она осмелела и стала радостней.
Киква и Манавидан снова попытались прокормиться в Ллойгире обувным делом, но столкнулись с той же враждебностью и волей-неволей возвратились в Дивед. Однако на этот раз Манавидан взял с собой мешок пшеницы и засеял ею три поля. Когда пшеница созрела, он пришел на одно из них и объявил: "Завтра я буду жать". Но назавтра на этом поле не обнаружилось ничего, кроме голой стерни.
На следующий день повторилась та же история со вторым полем. Однако, когда очередь дошла до третьего, Манавидан вооружился и решил поймать неизвестного грабителя. В полночь он услышал шум и увидел, что на поле пришла огромная мышиная стая; каждая мышь взбиралась на стебель, отгрызала колос и уносила. Манавидан попытался погнаться за ними, но они оказались проворней, и ему удалось схватить только одного неловкого мышонка. Он завязал добычу в рукавицу, принес в Нарберт и рассказал Кикве, что произошло. "Завтра я повешу этого воришку", – объявил он; Киква, правда, сочла, что пытаться отомстить мыши ниже его достоинства.
На следующий день Манавидан поднялся на гору Нарберт и воткнул на ее вершине две раздвоенные палки для виселицы. Не успел он это сделать, как невдалеке показался школяр в лохмотьях – первый человек, который появился в этих местах за все время действия заклятия.
Школяр спросил, что он делает, и попросил оставить мышь в покое: "Человеку твоего звания не пристало касаться такого низкого существа". – "Клянусь небом, я не отпущу эту мышь", – заявил Манавидан; школяр предлагал ему фунт серебра, но вскоре сдался: "Как пожелаешь, господин. Просто я еще не видел, чтобы человек твоего звания касался руками мыши" – и ушел.
Стоило Манавидану положить на две палки поперечину, как на дороге появился священник в богатых одеждах, верхом на коне; беседа повторилась, правда, священник предлагал уже три фунта за жизнь мышонка, но наш герой так и не согласился. "Что ж, делай как знаешь", – молвил путник и проехал мимо.
Манавидан уже накинул петлю на шею мышонка, как вдруг узрел приближающегося епископа со свитой. Он отложил нитку и попросил у епископа благословения. "Пусть будет с тобой благословение Господне. А что ты делаешь?" – "Вешаю вора", – был ответ. Епископ предложил семь фунтов, "чтобы человек такого звания не марался о столь недостойное существо". Манавидан отказался. Дело дошло до двадцати четырех фунтов, а потом и до всех коней и всех богатств, которые вез с собой епископ – тщетно. "Тогда назови свою цену", – сказал епископ. "Назову, – согласился Манавидан. – Пусть получат свободу Придери и Рианнон". – "Будь по-твоему", – не возражал мнимый епископ. Далее Манавидан потребовал расколдовать семь округов Диведа и объяснить, кто же эта мышь и почему на страну было наложено заклятие. "Я – Ллуид, сын Килкойда, – объявил епископ, – а мышь – моя жена. Не будь она беременна, ни за что бы тебе не поймать ее". Тут необходимо вспомнить рассказ о свадьбе Рианнон. Заклятие было наложено на страну с тем, чтобы отомстить за друга Ллуида, Гваула, сына Клуда, с которым отец Придери и его рыцари так славно поиграли в "барсука в мешке" в замке Хевида Хена. Мыши-воришки были заколдованные дамы и воины Ллуида.
Затем чародея заставили пообещать, что никто больше не станет мстить ни Придери, ни Рианнон, ни самому Манавидану, и, когда два заколдованных пленника живыми и здоровыми появились на горе, Манавидан отпустил мышь. "Ллуид прикоснулся к мыши волшебной палочкой, и она превратилась в прекрасную молодую женщину". Оглядевшись вокруг, Манавидан увидел, что все окрестные земли ухожены и заселены, как в лучшие времена.
Сказание о Мате, сыне Матонви
Предыдущая повесть представляет собой, по сути, волшебную сказку, где элементы мифа хотя и присутствуют, но выражены предельно нечетко. Но предание, к рассмотрению которого мы приступаем теперь, имеет очевидную мифологическую основу. Центральная тема его – борьба сил света с силами подземного мира за обладание чудесными предметами, в нашем случае – за стадо волшебных свиней. Вначале мы узнаем о божестве по имени Мат, о котором бард говорит, что он мог существовать не иначе, как положив ноги на колени юной девушки – если только страну не сотрясала война. Мат – владыка Гвинеда, Придери же управляет двадцатью одним округом на юге. За порядком в Гвинеде следят племянники Мата, Гвидион и Гилвайтви, сыновья Дон; сам же Мат наслаждается жизнью, положив ноги на колени прекраснейшей девушки того времени, Гойвин, дочери Пебина из Дол-Пебин, что в Арвоне.
Гвидион и свиньи Придери
Гилвайтви влюбился в Гойвин, долго страдал и наконец доверился брату Гвидиону, который согласился помочь ему. Он пришел к Мату и попросил у него разрешения отправиться к Придери, дабы заполучить стадо свиней, подаренных Придери Арауном, королем Аннувина. "Это звери, каких никогда прежде не видывали на нашем острове, – сказал он, – и мясо их лучше мяса коров". Мат отпустил его, и вместе с Гилвайтви и еще десятью спутниками Гвидион поспешил в Дивед. Они явились ко двору Придери под видом бардов, их радушно приняли, а потом Гвидиона попросили что-нибудь рассказать. Порадовав всех своей повестью, он попросил в качестве награды свиней. Но у Придери был договор с подданными, согласно которому он не мог ни продавать, ни дарить свиней, пока их не станет втрое больше. "Но мы можем обменяться", – сказал Гвидион; с помощью колдовских чар он создал двенадцать роскошно убранных коней и двенадцать гончих, отдал их Придери и поспешил вместе со свиньями прочь со всей возможной скоростью, ибо, как объяснил он товарищам, чары имели силу лишь в течение суток.
Желаемый результат был достигнут – Придери пошел войной на Гвинед, Мат вооружился и приготовился дать ему бой, а Гилвайтви воспользовался возможностью и сделал Гойвин своей женой, хотя она вовсе не хотела этого.
Гибель Придери
Исход войны решил поединок между Гвидионом и Придери. "Силой, напором и колдовством Гвидион одолел Придери. А похоронен он был на Майн-Тириаук, над Меленридом; там его могила".
Наказание Гвидиона и Гилвайтви
Вернувшись и узнав, что совершил Гилвайтви, Мат сделал Гойвин своей королевой, а братьев объявил вне закона. Какое-то время они скитались на границах страны, а потом пришли и сдались Мату. "Вы ничем не сможете искупить мой позор, не говоря уже о смерти Придери, – сказал он, – но, поскольку вы пришли, чтобы исполнить мою волю, я назначу вам наказание". Он обратил их в оленей и велел явиться через год.
Они пришли в назначенный срок и привели с собой молодого олененка. Олененка Мат обратил в человека и окрестил, а братьев превратил в двух диких вепрей. Через год они снова пришли вместе с маленьким поросенком, с которым обошлись как с олененком, а братья приняли облик волков. Минул еще год; волки явились вместе с волчонком, и на этот раз Мат их простил – братьям вернули их нормальный вид, их вымыли, умастили и одели в лучшие одежды.
Сыновья Арианрод: Дилан
Мату требовалась новая, невинная "держательница стоп", и Гвидион предложил для этой роли свою сестру Арианрод. Она пришла, и Мат спросил, девственна ли она. "Не знаю, господин, я такая, какая есть", – отвечала девушка. Но, когда Мат провел магическое испытание, она родила двух сыновей. Одного из них назвали Дилан, сын Волны – по-видимому, это некое валлийское морское божество. Как только его крестили, "он тут же нырнул в море и уплыл так быстро, как самая лучшая рыба… Волна всегда поддерживала его". После его кончины, которая, согласно легенде, последовала от руки его дяди Гованнона, плакали все волны Британии и Ирландии. Грохот приближающегося прилива в устье реки Конуэй местные жители и до сих пор называют "смертный стон Дилана".
Ллеу Ллау Гифес
Другого ребенка сразу же схватил и спрятал Гвидион. Подобно прочим солнечным героям, малыш рос очень быстро; когда ему было четыре года, он выглядел восьмилетним ребенком. Однажды Гвидион взял его в гости к матери – Арианрод. Она ненавидела детей, из-за которых она не смогла занять место при короле, и стала упрекать Гвидиона за то, что он показал ей мальчика. "Как его зовут?" – спросила она. "У него нет имени", – отвечал Гвидион. "Тогда, – сказала Арианрод, – никто не даст ему имя, кроме меня". Разгневанный Гвидион удалился и провел ночь в своем замке Кайр-Датил.
Следует помнить, что, хотя в нашей легенде об этом ничего не сказано, согласно древнему мифу, очевидено, отец детей Арианрод и есть Гвидион.
Как Ллеу получил имя
Гвидион решил, что его сын должен получить имя. На следующий день он взял с собой мальчика и пошел на побережье близ Кайр-Арианрод. Усевшись там, он, будучи знатоком колдовских чар, придал себе вид башмачника, а мальчику – подмастерья и принялся мастерить башмаки из тростника и осоки, а выглядели они будто сделанные из кордовской кожи. Арианрод рассказали о чудесной обуви, которую делает странный сапожник, и она отослала ему свою мерку. Гвидион сделал башмаки слишком большими. Она снова послала мерку, и он сделал их слишком маленькими. Тогда Арианрод спустилась сама. Тем временем неподалеку на корабельную мачту уселся крапивник, и мальчик взял лук и выпустил стрелу, которая пробила птице лапку точно между сухожилием и костью. Арианрод восхитилась этим выстрелом. "Поистине, твердой рукой (Haw gyffes) лев подстрелил его", – сказала она. "Нет тебе благодарности, – произнес Гвидион, – но теперь мальчик получил имя. Ллеу Ллау Гифес будет зваться он с этих пор".
Мы уже знаем, что данное имя означает то же, что имя Луга Ламфада, Луга Длинная Рука; перед нами – пример сюжета, который родился из имени, заимствованного из другой, полузабытой легенды.