Климат - на скамью подсудимых
В конце прошлого века в Петербурге была целая компания промышленников, кормившихся за счет… невского льда. Товар этот, по нынешним временам необычный, тогда имел большой спрос. Каждую зиму предприниматели заключали с городской управой контракт, согласно которому им давалось право "эксплуатировать" лед на некоторых участках Невы и ее притоков.
Как только наступали морозы и лед приобретал известные толщину и крепость, наемные рабочие выходили на Неву и начинали вырубать полыньи. Изъятый лед в силу своей отнюдь не кристальной чистоты считался товаром дешевым, и его сбывали в рестораны, погреба, дома с ледниками - туда, где от него требовались лишь его морозильные качества.
В образовавшихся полыньях между тем начинали создавать так называемый выростковый лед. Для этого полыньи расчищали и терпеливо ждали, когда нарастет новый лед, чистый как слеза. Его уже куда по более высокой цене продавали аптекам и больницам. Всю зиму не покладая рук работали ледорубы на Неве, а коммерсанты получали немалые барыши. С наступлением весны предприятие сворачивалось до следующего сезона…
Вот и зимой 1898 года "ледяные коммерсанты" уже наняли бригады ледорубов, заключили контракт с управой и стали ждать дня, когда можно будет начать работы. Однако зима в том году выдалась на редкость слякотной, и едва ли не весь декабрь прошел в томительном ожидании. Наконец лед стал, полыньи были прорублены, первые партии "нечистого" льда нашли своих покупателей. Морозец крепчал, и промышленники с радостью наблюдали, как прирастает их "чистое" богатство. Но петербургская погода и сто лет назад была дамой крайне капризной. Совершенно неожиданно она испортилась, подул сильный ветер, и в довершение всех бед посреди зимы вдруг началось наводнение.
Промышлявшие льдом умельцы схватились за голову, когда увидели последствия природных катаклизмов. Мало того, что едва начавший созревать чистый лед стихия беспощадно разметала в пыль. Это еще можно было бы пережить - новый морозец схватит, и все снова вырастет. Так ведь наводнение и ветер еще передвинули их участки за оговоренные в контракте границы аренды - туда, где работать ледяным предпринимателям дозволено не было. В отчаянии, что их деньги в буквальном смысле уплыли из рук, промышленники бросились в управу и потребовали вернуть им деньги, которые они уплатили за аренду. Но получили отказ. Когда же коммерсанты начали возмущаться произволом и несправедливостью, какой-то из важных чинов посоветовал им подать в суд. Приободренные промышленники уже бросились было выполнять совет, но призадумались: а на кого жаловаться? Их советчик на такой вопрос сделал весьма удивленный вид и ответил:
- Как на кого? Разумеется, на петербургскую погоду, она во всем виновата - с нее и спрос.
Чудо техники по-нашенски
Как-то раз в начале XX века один петербургский владелец бань обнаружил, что посещаемость его заведения, а вместе с ней и доходы от предприятия заметно упали. Спустя некоторое время выяснилось, что где-то у Нарвских ворот в банях конкуренты установили аппарат, автоматически выдающий публике веники. После ночи тяжких раздумий о том, как бы заткнуть нарвских банщиков за пояс, он придумал соорудить машину, которая продавала бы посетителям мыло, да еще и двух сортов: за 3 копейки - кусок обыкновенного мыла, а за 5 копеек - яичного. "Сей самый аппарат должон собирать множество народа, и мои бани заторгуют на славу!" - радовался Степан Матвеевич. К тому же, изобретение, по его расчетам, не оставляло хозяина внакладе. Сам агрегат было решено сделать из старого одежного шкафа с проделанными в задней стенке отверстиями для опускания монет и выбрасывания мыла. Поскольку "внутренней механизмы" изобретатель не придумал, то пришлось обойтись хитростью, а именно посадить внутрь своего человека, парильщика Егора. За обещание, что никто не будет знать, что в автомате кто-то сидит, хозяин предложил парильщику еще и "легкий доходец" от этого дела:
- Нет-нет - да и не давай куска мыла, словно бы что в механизме застряло, глядишь, вторую монету опустят. Но только не переусердствуй, а то обозлишь публику, она и аппарат сокрушит, и тебе ребра поломает.
На следующий день аппарат поставили под воротами около общей кассы с надписями на отверстиях и пояснениями.
- Вот так новости, - заговорили местные обыватели, - у Нарвских ворот веники автоматически выдают, а тут мыло. Скоро машиной мыть и парить додумаются.
Первым покупателем мыла у агрегата был мастеровой, который, опустив монетку в щелку для трех копеек, "неожиданно" получил от Егора кусок простого мыла.
- Ловко, - восхитился парень, стараясь заглянуть в отверстие. Но тут его оттолкнул от автомата приятель и бросил пятак. "Надо нажить чего-нибудь, пока дело на мази", - решил парильщик и мыла давать не стал.
- Застряло, - констатировали окружающие. - А ты попробуй вдарь слегка по стенке.
Безрезультатно поколотив шкаф, парень сунул палец в отверстие, откуда должно было появиться мыло. Егор не растерялся, поплевал на мыльный кусок и провел по пальцу. Все решили, что мыло просто застряло на выходе.
- Гвоздем бы, - посоветовали сочувствовавшие. Гвоздя под рукой не оказалось, но нашли небольшую веревочку, которой, сделав петлю, страдалец попытался подцепить причитающийся товар. Егор, чтобы "затуманить" историю, на всякий случай втянул веревочку в автомат. Со словами "Тьфу, нечистая!" парень отпрянул и куда-то убежал. Охотников автоматически купить мыло не убавилось, и каждый норовил как-нибудь обмануть аппарат. Одна мадам, бросив копейку и, естественно, ничего не получив, заколотила по агрегату: "Копейку хоша отдай!" - "Брысь!" - сказал автомат. Народ, конечно, глаза вытаращил и ушам своим не верил. Но продолжал толпиться. Какой-то мальчишка сунул три копейки в отверстие для пятикопеечных монет и, к своему удивлению, получил плитку простого мыла. "Здорово, приказчика овощной лавки быстрее надуешь!" - восхитились вокруг.
Неожиданно вернулся парень "с веревочкой", раздобыв где-то длинную и узкую стамеску, и начал тыкать ею в отверстие. Шкаф мал, от стамески никуда не спрячешься, пришлось "механизме" выдать клиенту законный кусок мыла. "Здорово! - задышала толпа. - Давай еще!" "Затыканный" Егор, думая нейтрализовать дальнейшее ковыряние инструментом, выбросил и второй кусок мыла. Но публику уже было не остановить. "Еще!" - требовали любители помыться. "В брюхо, идолы!" - завопило содержимое автомата и ухватилось за стамеску. "Вот так механизма! Тычь его, тычь!" - раздалось в ответ. Завязалась борьба. Шкаф-автомат, издавая ругательства, танцевал на месте, а счастливая галдящая публика раскачивала его еще сильнее. К счастью для Егора, из кассы на шум выскочил артельщик, которому с большим трудом удалось всех отогнать и извлечь наконец из шкафа истерзанного парильщика.
- Замучили, не могу больше. Жилет стамеской ободрали, руки изрезали, головой о стены настучался, - чуть ли не прорыдал он и наотрез отказался далее исполнять почетную роль "механизма".
Аппарат, конечно, убрали, а при входе повесили большую надпись: "За порчей механизма автомата больше нет". Но еще на протяжении нескольких месяцев в эти бани люди приходили не только попариться, но и справиться о здоровье агрегата, в надежде, что тот все-таки решится заступить на трудовую вахту.
Алмазы из грязи
Мечта разбогатеть одним махом, вероятно, всегда жила в русском характере. Идея эта толкала людей на самые невероятные изобретения. Сто лет назад в петербургских газетах появилось объявление: "Сделаю алмаз стоимостью в десять миллионов рублей, обращаться к Тимофею Эфиопову". Дотошный журналист "Петербургского листка", прочитав это сообщение у себя в газете, решил узнать, что же это за человек такой, который бриллианты мастерит.
Господин Эфиопов, как выяснилось, жил на Охте. В конце грязной улочки, выходившей в поле, стоял его полуразвалившийся домик. Походивший более всего на гоголевского Плюшкина хозяин встретил гостя, провел в заваленную всевозможными колбами и пробирками лабораторию, где и посвятил журналиста в свое великое изобретение.
- Алмаз, любезнейший мой, - начал рассказ Эфиопов, - есть не что иное, как кристалл угля. Потому если взять уголь, растолочь его, а затем расплавить, то должен получиться чистейшей воды алмаз каких угодно размеров. Единственное препятствие тому - не придумали люди еще настолько сильного источника энергии, чтобы уголь плавить, а я его нашел.
С этими словами изобретатель вывел гостя во двор, где стояла бочка, а в нее был воткнут длинный металлический стержень.
- Молния поможет мне разбогатеть, - радостно поделился умелец. - Ударит по громоотводу, и ток пойдет вниз в землю, но по дороге встретит засыпанный в бочку уголь. Получится то же самое, что делает молния с песком, плавя его и превращая в стекло. Так что теперь осталось ждать хорошей грозы и молиться, чтобы молния попала туда, куда надо.
Зимой, понятное дело, в Петербурге гроз не бывает, и журналист забыл о своей встрече. Вспомнил только по весне, когда услышал за окном первый гром. Приехал через неделю на Охту но, увы, в доме Эфиопова царило запустение, а самого хозяина и след простыл. Позже соседи рассказали, что умелец так обрадовался, когда увидел разыгравшуюся наконец-то над Петербургом грозу, что выскочил из дома. Тут-то вместо громоотвода молния в него и ударила. Хоронили беднягу за казенный счет, разбогатеть он так и не успел.
Агентская лихорадка
Сто лет назад с неким купцом из Гостиного двора Ветлугиным произошла история, над которой еще долго потешались гостинодворцы, пересказывая ее как анекдотичный случай. В Питере был разгар лета, но вовсе не разгар торговли. Часть потенциальных покупателей отдыхала на дачах, часть трудилась в конторах, и ветлугинский магазин тканей безнадежно пустовал. Хозяин, облокотившись на прилавок, тихо вздыхал: "Эх, скрылся покупатель".
Но тут неожиданно отворилась дверь, и Ветлугин, желая сделать "хоть какой-нибудь почин", полетел навстречу посетителю. Вошедший представился агентом типографии Абрама Клугеркоппа и со скоростью хорошей пишущей машинки затараторил, что имеет честь предложить визитные карточки от сорока копеек за сотню, счета от двух рублей за тысячу, адресные карточки за полтора рубля и прочее и прочее. Раздосадованный отсутствием клиентов и настырностью агента, хозяин магазина крикнул посыльного Митьку, чтобы тот выпроводил "этого" за дверь. Сам же посетовал: "Эх, сколько таких господ шляется. Оно понятно - все есть хотят, но приходи ты, когда дела идут".
Ход его размышлений прервал новый посетитель, который, не здороваясь, с порога спросил:
- Драп у вас хороший?
- Лучших фабрик! Вам на пальто? - оживился купец.
- А сукно у вас прочное? Ну а дамские материи тоже имеются? - Получив утвердительный ответ, он вдруг продолжил: - Видите ли, в наш век главным двигателем дела является реклама.
- А вы, собственно, кто? - подозрительно прищурился Ветлугин.
- Я агент по сбору объявлений для "Путеводителя по ночному Петербургу"…
- Все, адье. Митька, выводи! - рявкнул хозяин магазина.
Слегка помятый агент уже на лету продолжал выкрикивать:
- Тираж двадцать тысяч экземпляров! Из них каждому объявителю даром пять тысяч.
После началось какое-то паломничество. Заходил странный армянин и спросил всего "дэсять" рублей за услуги, суть которых была не совсем ясна, за что был выведен Митькой "под загорелые ручки". Буквально следом пришел горбоносый и худой человек, который, положив на прилавок портфель и сняв с носа очки, прищурился и зловеще спросил:
- А дорога ли вам ваша жизнь?
- Это угроза? - ответил, распрямив плечи, хозяин.
- Хотите после смерти обеспечить свое семейство? - продолжал гнуть свое пришелец.
- Мерси, оно мной обеспечено.
- Хотите жить на старости лет в довольствии? А сломав себе ногу или шею, получать вознаграждение?
- Митька, двери!!! - заорал купец.
- Можно и Митьку застраховать, и стеклянные двери тоже, - ничуть не смутился агент.
- Уйдите лучше подобру, честное слово, я за себя не ручаюсь, - распалялся Ветлугин.
- Тем более надо застраховаться, судите сами… - но договорить агент не успел, пришлось испариться, а то больно красноречиво хозяин принялся засучивать рукава.
Апофеоз наступил, когда многострадальный Ветлугин, тяжело сопя и вздыхая от пережитого, направился к выходу позавтракать в трактире. И в самых дверях столкнулся с посетителем, который на осторожный вопрос: "Вы кто?" - начал было отвечать: "Я - а…" Но закончить не успел, поскольку вместе со всеми покупками вылетел на мостовую. Разъяренный купчина, потирая руки, перешагнул через него со словами: "Эти агенты кого хочешь до греха доведут" - и спокойно отправился завтракать.
За трапезой его нашли стражи порядка и препроводили в участок для составления протокола. Там, к своему ужасу, Ветлугин узнал, что господин, которого он так безрассудно выкинул из магазина, оказался немецким подданным, прибывшим в Петербург по дипломатической линии. Не взяв никого в компаньоны, он решил пройтись по магазинам. По-русски иностранец говорил очень плохо и на вопрос купца на деле ответил по-немецки "ja", то есть "да"…
Во избежание международного скандала купцу пришлось долго и мучительно извиняться, клясться в любви к Германии и выплатить изрядную сумму штрафа. Униженный, он вернулся в магазин. Но вскоре обнаружил, что ни один агент его более не тревожит. Как оказалось, по Гостиному двору пошел слушок, что купец просто зверь и агентов бьет смертным боем. Дальше - больше, и на дверях некоторых лавок, чьим хозяевам тоже надоели подобные визитеры, появились таблички: "Мы работаем по-ветлугински", что означало: "Агентам под страхом членовредительства вход воспрещен!"
Чехарда на буксирах
Как-то раз, сто лет назад, в самый разгар навигации на Неве, с капитаном Лаврентьевым и его командой произошел случай, из-за которого над ними еще долго потешались коллеги на реке. В тот день буксирный пароход "Гейша", которым командовал Лаврентьев, привел из-под Шлиссельбурга барку с хлебом и, возвращаясь к своей постоянной бирже у Охты, вдруг сел на мель. Помочь "Гейше" было, как назло, некому, а самостоятельно слезть с "банки" не представлялось возможным. На судне поднялась возня и шум, а над водной гладью разносилась соответствующая случаю лексика. Желающих оказать содействие от этого не прибавилось, и судовой команде пришлось крепко призадуматься, что в таком положении можно предпринять. Ничего, кроме как всем переправиться на берег и оттуда на канате вручную попробовать снять буксир, в голову не приходило. Если не считать гениальной идеи рулевого нанять тройку яликов и впрячь ее в "Гейшу". Но, за отсутствием таковых, от этой мысли пришлось отказаться. На счастье, вдалеке появился другой буксирный пароход "Меркурий", с которого, заслышав тревожные гудки "Гейши", в рупор раздался "сочувственный" совет: "Как угодили, так и сымайтесь!" А на просьбу "будьте людьми, подсобите" сухо, но громко констатировали: "Четвертной билет!" С полчаса капитаны пароходов издалека препирались на предмет истинной стоимости подобной услуги. Но "Меркурий" был непреклонен и не уступил ни гроша.
- Чтоб вас задавило! - выдохнул рупор "Гейши". - Сымайте!
Когда "Меркурий" подплыл, страдальцы перекинули ему на палубу шапку с вложенным четвертным, а взамен получили спасительный канат. Апофеозом этой истории было то, что, сняв судно Лаврентьева с мели, "Меркурий", к явному удовольствию "Гейши", присел на ее место. И на этот раз цена за спасение возросла до "ста рубликов-с". Спустя несколько часов, довольный нежданно полученной прибылью, Лаврентьев вел свое судно по Финскому заливу. И надо же такому случиться, "Гейша" опять налетела на "банку". На этот раз пришлось подавать более интенсивные сигналы бедствия. Два спасательных парохода прибыли на удивление быстро, но, приблизившись, помощь подавать не спешили, а их капитаны затеяли долгий спор. В Петербурге тогда существовало два общества по оказанию помощи судам, потерпевшим крушение. Трудились они в условиях жесткой конкуренции, вырывая друг у друга "клиентов".
Сначала спор шел о том, кто же первым прибыл на место происшествия, а затем обратились к Лаврентьеву, кому и за какую сумму он позволит себя спасти. В Маркизовой луже расценки по снятию с мели оказались гораздо выше, чем на Неве. У "Гейши" не было таких средств, и пришлось бы им туго, если бы из-за начавшегося ветра вода немного не поднялась. Многострадальному буксиру удалось выбраться из ловушки самостоятельно и благополучно удрать от навязчивой "эскадры" спасателей, пытавшейся получить компенсацию хотя бы за ложный вызов.
Горожане наши меньшие
Столица крысиной империи
Сто лет назад проживал в Петербурге один весьма известный и уважаемый человек, Зиновий Петрович Олешкевич, крысолов по профессии. Клиенты его боготворили, поскольку ему с виртуозной быстротой и ловкостью удавалось избавлять их от малоприятного соседства. На крысиную охоту Зиновий Петрович ходил не один, а в дружной компании со специально выдрессированной собачкой и большим сибирским котом. За многие годы эта команда настолько сработалась, что совместными усилиями им даже удалось сколотить Олешкевичу небольшой капиталец. Ведя самым тщательным образом учет уничтоженных грызунов, крысолов подытожил, что за время своей "убойной" деятельности он истребил 50 тысяч вредителей и сдал скорнякам около 40 тысяч их шкурок. И так бы и продолжал Зиновий Петрович улучшать санитарную обстановку в городе, а заодно и благосостояние своего кармана, если бы не случай, заставивший его навсегда забросить это занятие.
Как-то раз городские власти обратились к нему с просьбой "навести порядок" в большой сточной трубе, проходившей по середине Невского проспекта. Свое начало труба брала возле здания Городской думы и тянулась вплоть до Фонтанки. Рабочие, которые занимались чисткой этой трубы, с некоторых пор категорически отказывались туда спускаться. По их словам, все подземелье кишело крысами колоссальных размеров, величиной с откормленного кота каждая. И "серая нечисть" не только не убегала от людей, а вела себя крайне агрессивно, нападая и кусая за ноги нарушителей своего спокойствия. Знаменитый крысолов с интересом взялся разобраться с этим явлением, тем более, что его верные четвероногие напарники при виде входа в трубу подозрительно ощетинились и дали понять, что в предстоящей операции участвовать не намерены.