Хотя Чарльз Фредерик Ворт относился к своей работе чрезвычайно серьезно, он никогда не возражал, чтобы мы с братом путались у него под ногами, когда были маленькими. И, отвлекаясь от работы, он с большим восторгом принимал наши шалости. Одна из них доставила ему большое удовольствие: некоторые вольности в поведении с некоей леди Х…, женщиной, чья доброта могла сравниться только с обширностью ее размеров. Я увидел платье, которое она принесла для переделки, и мне пришла в голову мысль поместить внутрь него двух девушек, державших друг друга за талию. Я так и сделал, и когда пояс был завязан, а у каждой девушки оказалось по рукаву, платье все еще было просторно для смеющихся "обитательниц". Я торжествовал и поставил это чудовище за дверью приемной отца. Я вошел и торжественно спросил, может ли он принять леди Х…, которая пришла за своим платьем. Он встал, готовый принять эту титулованную леди со своим обычным легким шармом, а я ввел созданное мною чудовище. Несколько секунд отец стоял неподвижно, а затем откинул назад голову и захохотал. Этот смех был ярким доказательством восхитительных отношений между ним и его сыновьями. Не было нотаций по поводу знатных клиентов, выговоров за испорченное дорогое платье, а просто громовой смех над глупой шалостью. Весь вечер домашние веселились по этому поводу. Моя мать, для меня самая восхитительная женщина, относилась к своему материнству более серьезно. Подобно всем молодым девушкам своего времени – особенно в провинции, – она получила довольно поверхностное образование. Ее учили грациозности, умению красиво держаться при ходьбе и танцам. К этому можно добавить некоторые сведения по правописанию, орфографии, сложению, вычитанию, делению и умножению, немножко географии, шитье и, что всего важнее, вышивание и ручное ткачество. В результате подобного обучения получилось очаровательное существо, которое могло бы возникнуть как плод любви бабочки и розы, но лишенное каких бы то ни было знаний практической жизни. Ей никогда не приходило в голову побеспокоиться о наших зубах, или гландах, или желудках. Такие скучные проблемы она предоставляла школьным надзирателям. Но мама обожала нас и едва не падала в обморок каждый раз, когда мы падали, поскользнувшись на полу или споткнувшись о камень. Мать начинала ухаживать за нами, как только мы возвращались из школы. Она встречала нас поцелуями, а затем сажала на стул и начинала расчесывать нам волосы. Каждый раз, когда частый гребень выдергивал клок волос и мы вскрикивали, она очаровательно хмурилась и грозила суровым наказанием. Затем она укладывала наши волосы завитками на папильотки, которые она сдавливала горячим утюгом. После этого мы оставались в "папильотках" около двух часов, пока волосы не укладывались волнами. После этой повинности мы снова были расчесаны и сглажены щеткой, а затем смазаны жиром. На нас любовались и яростно целовали, а потом нам разрешалось идти играть, при условии, что мы воздержимся от шумных игр и сохраним наши кудри нетронутыми до конца дня.