3.2.3. Тенденция к нелитературности
Отступления от системно-языковых норм. Данная тенденция проявляется в текстах по-разному. Мы охарактеризуем нарушения литературных норм и типичные случаи вульгаризации языка.
И. Золотусский в статье "Интеллигенция: смена вех" [Литературная газета 11–17 августа 2004 № 32–33 (5983–5984)] с горечью пишет: "Мы печалимся об упадке литературы. А отчего она пала? Оттого, что пал язык <…> Пал язык, пал дух, а стало быть, пал и авторитет "властителя дум". Гипербола, переданная с помощью не утратившего высокую окраску глагола пасть – "погибнуть", – акцентирует опасность активизации низких сфер языка: пасть – "резко опускаться сверху вниз". Когда низкое усилиями языкового коллектива поднимается вверх, сферу высокого занимают нейтральные языковые слои, а собственно высокий языковой массив естественно вытесняется из языкового обихода. Этот языковой процесс может оказать губительное влияние на изящную словесность. Авторы подлинно художественных произведений попадают в ситуацию коммуникативной растерянности, утрачивают чувство читателя как партнера собственно эстетической коммуникации: писатели "пишут для писателей" [Золотусский. Там же], а не для публики, которая любит и ценит прекрасное. Все это усиливает позиции языковой "неразборчивости": массовая литература беспрепятственно занимает основную часть культурного пространства. Ее влияние на вкус читателей усиливается; язык текстов, фотографически воспроизводящий реальное языковое существование, все чаще воспринимается читательской аудиторией и некритично оценивается как лингвистический реализм.
Обратим внимание на понятие низкого в его отношении к языку и речи на данном языке.
К низкому в соответствии со словарным определением можно отнести все то, "что не достигает среднего уровня, средней нормы". Словарь предлагает и другие толкования низкого: "плохой, неудовлетворительный в качественном отношении", а также "подлый, бесчестный", "не возвышенный, обиходный (о стиле речи)".
По отношению к языку художественного текстанизким мы можем назвать все непреднамеренные, не связанные с эстетической задачей отступления от литературной нормы.
Литературный язык представляет собой основную, наддиалектную форму существования общенационального языка [Винокур 1929, Гавранек 1967 и др.]. Русский литературный язык, обработанный мастерами слова, отличается полифункциональностью, стилистической дифференцированностью и обладает системой специализированных средств, с помощью которых можно выразить сложнейшие мысли и тончайшие чувства. На русском литературном языке написаны образцовые тексты, относящиеся ко всем – без исключения – функциональным стилям и жанрам. Литературный язык, в отличие от других форм существования национального языка (диалектов, просторечия, социальных и профессиональных жаргонов), может быть охарактеризован как регламентированный, кодифицированный (от лат. kodex в значении "законодательный акт"). Это значит, что носители литературного языка должны соблюдать нормы, узаконенные и рекомендованные словарями и грамматиками.
Художественная литература закрепляет системно-языковые нормы и открывает перспективы их развития, варьирования. Наряду со словарями и грамматиками художественный текст осознается носителями языка как авторитетный нормативный источник, образец правильного, целесообразного употребления языка.
Тексты современной массовой литературы нарушают нормо-центризм художественного творчества. Немотивированные отступления от норм литературного языка могут объясняться невысоким уровнем речевой культуры автора, отсутствием редактора, корректора или непрофессионализмом последних. Немаловажный фактор ненормативности – отсутствие лингвистической цензуры и равнодушие лингвистической критики.
Приведем отдельные иллюстрации, подтверждающие наличие языковых неправильностей и речевых недочетов.
Неправильное употребление предложно-падежных сочетаний.
Например: слово коллега имеет значение "товарищ по учению или работе". Употребление коллега по чему-нибудь отмечается словарем как неправильное [Ожегов С.И. и Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка – далее СОШ. М., 1999]. Ср.: А ты связи мальчишки проверял? Друзей его? Коллег по работе? – настаивал начальник (Литв.).
Глагол бесноваться в значении "неистовствовать, быть в крайнем возбуждении"(СОШ) не требует предложно-падежного уточнения. Ср.: Мы дергались из стороны в сторону, пытаясь приблизиться, но беснуюшийся между нами пес и не думал утихомириться (Нест.).
Устойчивое сочетание настроение падает не требует предложно-падежного уточнения [Настроение падало все больше, хотелось мира. Вересаев – MAC. Т. 3]. Ср.: Настроение упало в минус (Мон.).
Существительное наклейка употребляется с предлогом на: наклейка на пузырьке [СОШ]. Ср.: Четверо парней, моих сверстников, шпилили в карты, а пятый, рыже-пегий детина лет двадцати, равнодушно-скучающе следя за ходом игры, наигрывал что-то на гитаре, почти сплошь покрытой западными наклейками бесстыдно оголенных девиц в явно вызывающих позах (Мон.). Словосочетание наклейки девиц может быть воспринято в значении "этикетки, принадлежащие девицам".
Существительное переговоры употребляется без дополнения (вступить в переговоры) и с дополнением (переговоры о прекращении конфликта), а также с предложным устойчивым сочетанием по вопросу (переговоры по ближневосточному вопросу [Словарь-справочник "Трудности грамматического управления в современном русском языке". СПб., 2003]). Употребление данного существительного с предлогом на следует признать неправильным: Говорила я долго, а когда закончила, на обсуждение времени не осталось: пора было начинать переговоры с "Прометеем" на предмет пристыковки (Дихновы).
Неправильности ощущаются в случаях неправомерной грамматической деформации устойчивых сочетаний. Например:
После трудовых свершений мы пулями неслись домой, чтобы слиться в радостных объятиях (Нест.) – произвольное изменение числа существительного, входящего в состав фразеологизма. Ср.: У нас с Марси мало общего. Она потрясающе, просто завораживающе красива, но при этом скромна и тиха, чего про вашу покорную слугу никак не скажешь (Дихновы) – произвольное изменение рода существительного (ваш покорный слуга).
Нелитературность проявляется в неточном выборе лексических единиц. Например: Настя наконец очнулась. Наградив Арсения уничижительным взглядом, умчалась в комнату – переодеваться. Вот дела! (Нест.). Правильно – уничтожающим, т. е. "выражающим презрение, ненависть" (MAC);
Ему была одна дорога: в связи с преклонным возрастом – в дом старчества (Мон.) (правильно – в дом престарелых) и др.
В текстах встречаем многочисленные отступления от качеств хорошей речи. Например, тавтологии: Он умнее и выдержаннее меня, спокойнее и мудрее, старше по возрасту (Нест.); Я с надеждой взглянул на книжку Агаты Кристи, но она была уже прочитана и не могла отвлечь от этого глупого шизоидного состояния самочувствия (Мон.); Забираюсь в самые медвежьи уголки (Хак.).
В авторской речи нередки алогизмы: В дверях маячила Шарон Самойленко с кислым видом и желтыми волосами до попы (Нест.); Улыбка у Сержа взрослая, мужская и добрая (Мон.).
Следствием нецелесообразного выбора слова может стать стилистическая неуместность. Так, например, в книжной контекстной среде (исходить из предположения, заинтересован в получении, в личное пользование) неуместно употребление просторечного глагола стребовать: Собираясь стребовать с Креона миллион, я исходила из предположения, что веганский банкир не меньше имперцев заинтересован в получении доктора в свое личное пользование, а оказалось, что его цель была гораздо скромнее – просто не допустить, чтобы Пол Виттенберг со всеми известными ему тайнами станции "Бантам" попал в чужие руки (Дихновы).
Невнимание к смысловой стороне высказывания приводит к ложной образности и, следовательно, снижает выразительность речи: День выдался по-уральски двуличным (Мон.); Из сладкого забытья я плавно перетекла в сон (Нест.).
Непреднамеренные ошибки и речевые недочеты создают общее впечатление сниженности речевой материи текста, выступают как формы проявления тенденции к нелитературности.
ВУЛЬГАРИЗАЦИЯ РЕЧИ
Вульгаризация речи – одна из форм проявления тенденции к нелитературности. Мы выделим три аспекта вульгаризации: употребление обсценизмов; жаргонизация речи; вербализация пошлости.
Употребление обсценизмов
Е.Я. Шмелева отмечает: "В русском языке (в отличие, например, от американского варианта английского языка) существует запрет на использование сквернословия в любых ситуациях. Сквернословие представляет собой нарушение исторически сложившегося табу – матерная брань, имеющая культовую функцию в славянском язычестве, проявляет отчетливо выраженный антихристианский характер" [Шмелева 2003: 62]. Обсценизмы нарушают этические нормы, наносят моральный вред партнеру по коммуникации, унижают честь и достоинство последнего. Их употребление в общественных местах "квалифицируется российским законодательством как хулиганство ("умышленные действия, грубо нарушающие общественный порядок и выражающие явное неуважение к обществу") и влечет за собой административную (в случае "мелкого хулиганства") или уголовную ответственность" [Шмелева 2003: 627].
Воздейственность обсценизмов увеличивается в массовой коммуникации. Например, на концертах тексты песен, содержащие нецензурную лексику, не только эпатируют публику, но и наносят аудитории моральный вред. Так, в текстах С. Шнурова нецензурная лексика воспринимается как стилевая доминанта, обнаруживающая креативную ущербность автора:
Да иногда я бываю как ангел
И тогда начинаю летать о, о, о
Водки нажрусь и мордой в лужу
С криком (нец. выражение).
Ср.:
Без тебя (нец.)
Уа-па-ра-па-па
Без тебя (нец.)
<…>
Подобные тексты (при цитировании сохраняется пунктуация источника) распространяют вирус грубого междометного языка, приспособленного для изображения низменных инстинктов.
Обсценизмы в прозаических текстах современной массовой литературы в основном употребляются в речи персонажей как вкрапления:
– Нет, пока он просто старый (нец.); – Да что ты такое несешь, (нец. выр.)? Что значит ничего нельзя устроить! Еще как можно! (Шил.).
Функции обсценизмов ограничены: они используются как оскорбительные ярлыки; как междометные выкрики; как вставки-сорняки; реже – в прямых номинативных значениях. Все эти функции могут быть переданы лексикой и фразеологией литературного языка, которым авторы текстов массовой литературы не всегда владеют.
Жаргонизмы
Тексты массовой литературы поддерживают общеязыковой процесс жаргонизации речи, укореняют слова и выражения как из общего городского жаргона, так и из социальных/профессиональных субъязыков.
Можно выделить две разновидности языкового образа автора.
1. Автор – носитель общенародного языка, использующий экспрессивные возможности жаргонной лексики в целях воздействия.
2. Автор – носитель жаргона, или социального/профессионального субъязыка, использующий данный субъязык для достоверного воспроизведения языкового быта, характерного для соответствующей социальной/профессиональной среды.
В первом случае жаргонизмы внедряются в речевую ткань текста в виде вкраплений. Автор ограничивается отбором общежаргонной лексики: братва, беспредел, базарить, в натуре, блин, отмазаться, чисто конкретно, лажа, раскрутка, клевый, спокуха, отморозок и др.
Приведем извлеченные из романа А. и С. Литвиновых "Черно-белый танец" примеры вкрапления жаргонизмов в реплики персонажей (стилизуется речь абитуриентов и студентов факультета журналистики МГУ):
Девчонкам с ним интересно. Весело. Прикольно: А летние кинотеатры!.. Как клево смотреть фильм с дерева или с забора!; Он же к тебе клеился. И потом, ты больна, а он все-таки врач; Не гони. Настя! В хороших домах о делах до ужина не говорят. Давай сначала перекусим; Знаешь оно (предложение для разбора) откуда? С настоящего вступительного экзамена! С устного русского, в МГУ, на филологическом факультете! – Ого! – оценила Милка. – Неслабая у тебя преподша! Прямо настоящий текст на разбор дает?! С реального экзамена?; Я для факультета – социально чуждый элемент. И мы о журналистической этике – или как ее там? – без понятиев.
В отдельной реплике жаргонизмы становятся экспрессивностилистическим центром высказывания. В составе целого текста жаргонная лексика нередко используется как базовое средство создания экспрессивного эффекта, ориентированного на читателя, погруженного в языковой карнавал.
Формируя эмоционально-экспрессивные очаги текста, жаргонизмы обеспечивают его естественное вхождение в современный языковой быт.
Во втором случае автор проявляет свою принадлежность к узкой социальной или профессиональной языковой группе и использует жаргон как социальный субъязык, располагающий специфическим словарным составом.
Так, например, Евгений Монах, один из авторов текстов, входящих в серию "Бандитский роман", в свое время был осужден, несколько лет провел в лагерях. Лагерный быт ему хорошо знаком. Он является носителем лагерного (криминального) жаргона.
Рассмотрим репертуар функций жаргонизмов в романе Е. Монаха "Центровой пацан" (2001).
Повествование ведется от первого лица. Повествователь – уголовник по кличке Монах. Вернувшись из заключения, он погружается в криминальный бизнес. Легализация бизнеса сопровождается безжалостным истреблением конкурентов.
Нецензурные слова и выражения в тексте не употребляются. Стилевая доминанта формируется на базе лексики криминального жаргона. К тексту романа прилагается составленный автором "Краткий словарь воровского сленга". Приведем выдержки из этого словаря, включающего лексику узкого употребления:
Ц
Центровые – бандгруппа, контролирующая центр Екатеринбурга
Центряк – качественный
Цынкануть – дать знак
Ч
Чайка – никчемный человек
Чайник – череп
Чалиться – отбывать срок
Черная масть – зэки, признающие воровские законы
Жаргонизмы, не вошедшие в общий жаргон, употребляются в авторской речи для изображения денотативного предметностного пространства лагеря. Е. Монах не только объясняет значения узкожаргонных слов, но и интерпретирует, оценивает, наглядно иллюстрирует соответствующие понятия:
Лагерь, куда нас доставили, считался образцово-показательным – то бишь верховодила здесь администрация учреждения, опираясь на "козлов" – зэков, продавшихся ей за мелкие привилегии вроде добавочных продуктовых передач и свиданий с родственниками. В основном это физически развитые кретины, не сознающие единственной извилиной, что на долгожданной воле их ожидает перо в живот или пуля в затылок. Существуют, конечно, и более изощренно-жестокие способы возмездия. "Колумбийский галстук", например, почему-то нечистоплотными журналистами прозванный "чеченским". Это когда надрезают горло и высовывают язык наружу. В натуре, похоже на галстук.
Номинативная функция жаргонизма нередко реализуется в контексте, не содержащем специальных разъяснений:
…В зоновском лабазе в наличии только рабоче-крестьянские "Прима" и "Беломор – канал", осточертевшие за четыре года, как лагерная баланда, в которой заположняк плавают куски даже неопаленной свиной кожи. Как заменитель мяса, надо полагать.
Значение в подобных случаях угадывается из ситуации, как, например, в эпизоде ограбления:
Подхватив под руки, его (прохожего) оттащили с тротуара в кусты акации. Артист, профессионально-быстро ошмонав карманы клиента, расстегнул портфель.
Жаргонизмы служат для описания и оценки фактов биографии автора-повествователя, мотивируют его поступки:
Первое в своей жизни убийство я совершил в этой зоне. Так уж вышло – вины за собой не чувствую ни на децал. Просто другого выхода не видел. Да и не было его. Ср.:
По уму следовало остаться дома в Верхней Пышме с матерью, но я обосновался в Свердловске, не допуская мысли, что я могу появиться перед кентами в роли нищего зэка, признать себя таким же обыкновенным, как они (слова децал - "чуточку", кент – "друг" разъясняются в упомянутом словаре).
Жаргонизмы в оценочной функции включаются в рассуждения автора о криминальной ситуации в Екатеринбурге, при этом фамилии главарей преступных организаций, названия группировок и оперативных отрядов являются подлинными:
Уж на что крутые ребята были Терняк, Вагин, Кучин, и тех внаглую расшмаляли какие-то уголовные гастролеры из столицы-матушки. Хотя ходят упорные слухи, что дело это рук некой "Белой стрелы" – сверхсекретной группы по борьбе с организованной преступностью, набранной из спецназа и бывшего КГБ. Косвенно этому есть убедительное подтверждение – ни одно из подобных убийств так и не раскрыто до сих пор.
Подобные рассуждения вносят в повествование характерную для текстов данного цикла документальность.