В годовщину основания Общества, по свидетельству С. Г. Кара-Мурзы, устраивались особо торжественные вечера, на которых известные писатели и поэты читали свои неизданные еще произведения и выступали знаменитые артисты. Л. М. Леонов читал отрывки из еще неопубликованного романа "Вор", Илья Сельвинский - отрывки из поэмы "Пушторг", Павел Сухотин - стихи памяти Некрасова. В художественной части таких вечеров принимали участие крупнейшие московские исполнители тех лет: В. И. Качалов читал стихи А. Ахматовой, А. Блока, М. Кузмина, С. Есенина, посвященные Пушкину, Л. М. Леонидов читал письма Пушкина, М. Ф. Ленин - "Египетские ночи", Ю. А. Завадский - отрывок из "Евгения Онегина". Профессор консерватории К. Н. Игумнов играл на рояли.
Живую и характерную для атмосферы, царившей в РОДК, страницу его жизни составляли дружеские ужины, устраивавшиеся по разным поводам, в особенности в первые годы деятельности РОДК, но повторявшиеся чуть ли не до самого закрытия его. Подробные сведения об этой стороне деятельности общества содержит шутливая "Застольная летопись РОДК", напечатанная в "Нашей пятнице" (18 ноября 1928 г.) и подписанная псевдонимом МакДос, принадлежащем А. М. Макарову и Д. С. Айзенштадту (которого звали уменьшительным именем "Дося"). Всего к 8-й годовщине РОДК состоялось 16 товарищеских вечеринок, значительная часть которых ознаменовалась изданием специальных "меню", "карт вин", памяток и т. п. Часть из них перечислена в "Нашей библиографии. 33 памятки РОДК" Д. С. Айзенштадта и П. Д. Эттингера.
В заключительных абзацах воспоминаний С. Г. Кара-Мурзы так рассказывается об этих "банкетах":
"После официальной части вечера обычно следовал банкет или товарищеский ужин, протекавший в чисто дружеской атмосфере, проникнутой духом профессиональной общности интересов, искреннего доброжелательства и симпатии. Обычно Адарюков произносил первое председательское слово; А. А. Сидоров читал сонет, И. К. Линдеман преподносил очередную застольную балладу или злободневный мадригал, Айзенштадт и Шик состязались в своем неистощимом острословии".
В печатных отчетах о деятельности РОДК, в своеобразной "летописи" Общества, начало которой издано под названием "Русское общество друзей книги. Сто заседаний. 1920–1922" (М., 1923), и в некоторых других источниках неизменно упоминаются книжные аукционы, устраивавшиеся РОДК с 24 декабря 1920 г. Аукционы были двоякого рода - обычные и тематические. Первые не имели определенного "лица", и на них в аукционном порядке продавались книги разнообразного содержания. Гораздо интереснее были аукционы второго рода - тематические. Таковы были аукционы на тему "Русские и иностранные иллюстрированные издания" (4 февраля 1921 г.), "Театр и его история" (1 апреля 1921 г.), "Собирательство и библиофилия" (6 мая 1921 г.), "Пушкиниана" (2 сентября 1921 г.), "Пушкин и его современники" (3 февраля 1922 г.). Были аукционы книжных знаков, автографов и книг с автографами, гравюр и пр.
Один из тематических аукционов, пушкинский, попал даже в художественную литературу, причем, как сообщает А. А. Сидоров, обративший наше внимание на этот эпизод, описан "довольно точно". В недурном научно-приключенческом романе Б. М. Рабичкина и И. Г. Тельмана "Белая бабочка" (М., 1957) герой произведения академик Сергей Иванович Лаврентьев, историк и археолог, с молодых лет страстный библиофил, вспоминает свое участие в Русском обществе друзей книги.
В то время ректор университета, член бесчисленных комиссий и комитетов, он "как ни был занят… старался не пропустить ни одной пятницы в библиотечном зале дома на Тверской". Со студенческих лет "завзятый пушкинист", "Лаврентьев собрал коллекцию изданий Пушкина и книг о нем, которую ценили московские библиофилы". Поэтому "перед пушкинским аукционом Сергей Иванович особенно волновался".
"Сосредоточенный и хмурый, - пишут авторы, - ходил он по залам, где на столах было разложено немало реликвий. Рядом с комплектами "Северных цветов", "Подснежника", "Полярной звезды" здесь можно было встретить автографы Пушкина, первые поглавные издания "Евгения Онегина", рисунки поэта и оригиналы иллюстраций к его первым изданиям, некогда отпечатанный в десяти экземплярах "Рассказ об отношениях Пушкина к Дантесу со слов кн. А. В. Трубецкого", экземпляры "Невского альманаха", "Альбома северных муз" и многое другое".
Сам пушкинский аукцион РОДК, процесс продажи, цены, назначенные и окончательные, переживания участников аукциона - все это в "Белой бабочке" не описывается.
Впрочем не все интересующие нас вопросы освещены полностью и в заметке Н. В. Власова "Пушкинский аукцион", помещенной в журнале "Среди коллекционеров" за 1921 г. (№ 8–9) и послужившей источником для авторов "Белой бабочки". Чтобы убедиться в последнем, достаточно прочесть хотя бы несколько строк из названной заметки: "Большим оживлением отличался аукцион книг, устроенный Русским обществом друзей книги, на тему "Пушкин и о Пушкине", привлекший 80 №№. Украшением аукциона были альманахи, в которых принимал участие Пушкин. Комплект, Северных цветов'' 1825–1832 гг. прошел за 160 тыс. руб., "Подснежник" 1829 и 1830 г., два года в одном переплете, - за 55 тыс., "Альбом северных муз" на 1828 г. - 20 тыс…Невский альманах на 1828 г. в кожан. современ. переплете был продан за 50 тыс.; наиболее интересный для пушкинистов 1829 г. этого же альманаха, в прекрасном состоянии, в современном кожаном переплете оказался наинтереснейшей вещью аукциона; наши библиофилы-пушкинисты в буквальном смысле слова рвали его друг у друга и довели цену до 120 тыс. руб…Были и редкости. Отпечатанный в 10 экземплярах "Рассказ об отношениях Пушкина к Дантесу со слов кн. А. В. Трубецкого" 1887 г. не получил желаемой владельцем цены и за 30 тыс. остался за ним…"
Более подробные отчеты о первых аукционах РОДК сохранились на страницах журнала "Среди коллекционеров" за 1921 г.; написаны они таким крупным специалистом дела, как Д. С. Айзенштадт (дальнейшие отчеты писал Н. В. Власов). Один из таких отчетов мы приведем полностью, так как из него видно, каковы были библиофильские вкусы и цены в самом начале 20-х годов: "1-го апреля (1921 г.) в очередную пятницу был устроен специальный аукцион, посвященный изданиям по театру. Аукцион этот, являющийся первым для России аукционом такого содержания, привлек свыше 40 посетителей, но среди них было заметно отсутствие многих видных московских собирателей-театралов.
Вниманию собравшихся предложили 90 №№, среди которых немало было интересного и редкого.
"Горе от ума" было представлено на аукционе, кажется, всеми изданиями. Первое издание 1833 года в плохом виде прошло за 7 т. р., второе издание 1839 года в старом переплете, но без сохранения литографированной обложки прошло за 7500 р., а издание 1866 года с рисунками Соколова за 15 т. р. "Борис Годунов" Пушкина в первом издании был оценен в 20 т. р.
Вполне сохранный со всеми гравюрами экземпляр "Русской Талии" прошел за 62 т. р., а редкий "Танцовальный словарь" 1790 года - за 43 т. Хотя эти цены были самыми высокими дня, однако их нельзя считать достаточными, если иметь в виду исключительную редкость изданий. Вообще редкости антикварного характера приобретались не так охотно, как новые, хорошо изданные книги по театру. Так, например, "Букет" 1829 г. достиг всего 12 т., а редчайшая известная "Лизанька" (актриса Сандунова) с портретом за 20 т. "Несколько слов о г-же Медведевой" была приобретена за 5500 руб., что нельзя не признать низкой ценой, даже если принять во внимание, что репутация этой брошюрки как исключительной редкости (по Геннади и Остроглазову) в последнее время была поколеблена.
Из роскошных изданий, фигурировавших на аукционе, отмечаем: "Шаляпина" - 30 т., "Царя Иудейского" К. Р. в большом издании в переплете - 40 т., "Мастера балета" - 37 т., "Тальони" Соловьева (2 экз.) - 17 т. и 20 т., изящную книжечку "Карсавиной - Бродячая собака" 20 т., "М. Н. Ермолова" изд. Бахрушина (2 экз.) - 33 т. и 31 т., причем курьезно, что вполне сохранный экземпляр из числа номерованных на японской бумаге был куплен дешевле, чем обыкновенный.
"Современный балет" Светлова не нашел себе достаточно щедрого покупателя и за 40 т. остался за владельцем. Такая цена покажется особенно странной, если сопоставить, что "Нагота на сцене" - сборник под редакцией Евреинова прошел за 26 т. р., а первая часть "Комедиа дель Арте" Миклашевского за 32 т." (35).
Приведенный нами отчет любопытен и конкретными сведениями о проходивших на аукционе книгах, и данными о ценах, и некоторыми наблюдениями над изменчивыми вкусами библиофилов. Однако цены в этом и других отчетах приведены в денежных знаках 1921 г., покупательная способность которых быстро менялась, почему перевести их на наши современные деньги неспециалисту не представляется возможным. Так, в октябре и ноябре 1921 г. цены на аукционах РОДК уже исчислялись десятками и сотнями тысяч рублей - "Книга маркизы" Сомова - 145 т., герценовский "Колокол" (1857, 1858 и 1859 гг.) - 100 т., изданная в 100 экз. тоненькая книга А. О. Круглого "Похоронные карточки" - 31 т. (экземпляр на простой бумаге) и 63 т. (экземпляр на лучшей бумаге) (118).
По-видимому, в первый год своего существования РОДК отличался особенным пристрастием к аукционам: они устраивались ежемесячно.
"Аукционы общества, - писал А. А. Сидоров в отчете за первый год деятельности РОДК - могут дать следующие цифры. На первом из них книг было всего 71, высшая цена 48 000 (за "Портреты А. В. Морозова"). На втором - 61 книга и высшая цена - 60 000 р. На третьем - 82 книги, высшая цена - 51 000. На четвертом - 94 книги, высшая цена - 62 000, на пятом - 91 книга, высшая цена - 45 000, на шестом - 111 книг, высшая цена 80 000 р. Скачок цен вверх можно наблюдать со второй половины лета. На аукционе 1 июля (седьмом книжном) было 68 книг, высшая цена 100 000 р., на восьмом - 94 книги, высшая цена - 185 000 р. ("Опись дворцового серебра" Фелькерзама, 2 тома), на девятом - 81 книга, высшая цена 170 000, на десятом - 98 книг, высшая цена 150 000, на одиннадцатом, последнем, 4 ноября 1921 г. книг было 74, высшая цена 90 000 ("Эротопегния"). Всего на аукционах прошло 925 книг и 806 Ex-libris'oв. Особое жюри в лице правления общества следило за известным уровнем достоинства и интереса представляемых на аукцион книг" (119).
В последующие годы такого обилия аукционов в РОДК не наблюдается. Например, в 1923 г. их было всего 2, в 1925 - 1, с 1926 г. вместо аукционов в РОДК устраивался "обмен книг".
Выше мы неоднократно упоминали фамилии ряда активных членов Общества. История РОДК не может обойтись без характеристик хотя бы нескольких, наиболее выдающихся деятелей этого объединения. Мы уже указывали, что состав правления, избранного на учредительном заседании РОДК, почти без изменений сохранился до конца его существования; мы в первую очередь обратимся к характеристике главных членов правления Общества.
В. Я. Адарюков (1863–1932) родился в Курске в помещичьей семье. По окончании реального училища, а затем военного Константиновского училища в Петербурге, он некоторое время находился на военной службе, которую окончательно оставил в 1896 г. и перешел на службу в московское отделение удельного ведомства. Встреча с непосредственным начальником, знаменитым библиофилом Д. В. Ульянинским определила библиофильские интересы Адарюкова. С 1901 г. он служил по тому же ведомству в Петербурге, но с 1909 г. оставил эту службу и перешел на работу в Эрмитаж по отделению гравюр и рисунков.
Эта служба сблизила его с Кружком любителей русских изящных изданий, членом которого он вскоре затем стал. Однако в состав руководящей группы Кружка Адарюков не вошел. В Петербургский период своей жизни он опубликовал ряд библиографических и искусствоведческих работ, в том числе "Добавления и исправления к Подробному словарю русских гравированных портретов Д. А. Ровинского" (1910), "Очерк по истории литографии в России" (1912), "Словарь русских литографированных портретов", т. I (совместно с Н. А. Обольяниновым, 1916). Большая часть материала, вошедшего в эти работы Адарюкова, была описана по принадлежавшим ему экземплярам. Выше уже упоминалось о его деятельности в Петрограде в 1918–1920 гг. как организатора Общества друзей книги и ряда мероприятий по пропаганде собирания и изучения экслибрисов.
Переехав в Москву, Адарюков как известнейший специалист по эстампам был приглашен на работу в Румянцевский музей (затем Музей изящных искусств). В то же время он вел большую научную, научно-педагогическую и научно-организационную работу в различных художественных и искусствоведческих учреждениях Москвы. Не оскудевает и его научно-литературная деятельность в этот период. Из приблизительно 200 печатных трудов Адарюкова в московские годы им было опубликовано около 120, среди которых исследования "Книга гражданской печати в XVIII веке" (1924) и "Гравюра и литография в книге XIX века" (1925), книги "Библиография русских шрифтов" (1924), "Русский книжный знак" (1921; изд. 2-е, 1922), ряд журнальных монографий о старых и советских русских графиках и пр.
В печатной литературе о В. Я. Адарюкове много говорится о его кипучей, разносторонней деятельности как искусствоведа, библиофила, экслибрисиста, но не встречается ни одного описания его внешности и характеристик его личности. Тем с большим интересом мы отнеслись к коротенькой, но выразительной портретной зарисовке Адарюкова, находящейся в "Воспоминаниях" С. Г. Кара-Мурзы. Встреча мемуариста с В. Я. Адарюковым состоялась в сентябре 1921 г. "Он оказался, - писал С. Г. Кара-Мурза, - еще довольно бодрым мужчиной лет 60 с лихо закрученными кверху усами, брови его также были закручены вверх, параллельно усам, что делало его немного похожим на Мефистофеля. Правда, он уже начинал как будто сутулиться, и голова его склонялась немного на правый бок".
Не менее ярка характеристика, данная С. Г. Кара-Мурзой Адарюкову как личности: "В. Я. Адарюков, бывший помещик… бывший варшавский гусар, искусствовед, библиограф и музейный деятель, был типичным петербуржцем… С первого же дня нашего знакомства у нас с Владимиром Яковлевичем установились самые теплые, дружественные отношения, ничем не омраченные до самой его смерти… Некоторыми чертами своей личной жизни и обстоятельствами биографии Адарюков импонировал мне. Прежде всего - он был в родстве с Марией Башкирцевой, имя, которое для меня полно особого очарования еще с тех пор, как я впервые прочел ее чудесный Дневник и особенно переписку с Мопассаном, а позднее любовался ее пейзажами в Люксембургском музее в Париже.
Затем - как офицер Гродненского гусарского полка Владимир Яковлевич был не только знаком, но даже несколько увивался за знаменитой польской актрисой Марией Висновской, впоследствии убитой корнетом Бартеневым. Личность Висновской, о которой впоследствии писал Бунин в рассказе "Дело корнета Елагина", давно меня интересовала, - и поэтому в моих глазах какой-то романтический отблеск падал на Адарюкова от Марии Висновской".
В прошлом блестящий адвокат, С. Г. Кара-Мурза, по отзывам близко знавших его людей, был обаятельной, интересной личностью, обладал феноменальной памятью, действительно был в дружеских отношениях с В. Я. Адарюковым и многое, хотя и с неизбежными ошибками памяти, рассказывал со слов своего собеседника. Вероятно, и то, что мы приведем сейчас из неизданной работы Кара-Мурзы, он слышал непосредственно от Адарюкова:
"Встретившись однажды с Львом Николаевичем Толстым Владимир Яковлевич вел с ним беседу на французском языке, а когда в 1913 году в Петербург приехал Анатоль Франс, Адарюков устроил в честь знаменитого гостя прием и дал ему завтрак в своей квартике… Он был настоящий джентльмен, в лучшем смысле слова, чуждый зависти и недоброжелательства, ни о ком не отзывался дурно, никогда не злословил".
Переходя к оценке научной деятельности В. Я. Адарюкова, надо прежде всего указать на фактографический характер его работ. Его труды, главным образом, результаты большой усидчивости, накопленных конкретных знаний, обширной памяти, - работы библиографические, описательные, мемуарные. Там, где дело шло о фактах, материалах, сведениях, В. Я. Адарюков был силен, даже блестящ; когда же нужно было переходить к обобщениям, анализу и синтезу, он оказывался почти беспомощным. Это признавал в некрологе В. Я. Адарюкова Э. Ф. Голлербах, выразивший свою мысль витиевато и затуманенно. "Нужно признать, - писал он, - что В. Як. Адарюков был не pontifex maximus, совершающий щедрые жертвоприношения на алтарь Мусагета, но один из скромных, верных привратников Фебова святилища" (33). Проще и точнее выразил ту же мысль О. Э. Вольценбург в докладе "В. Я. Адарюков как библиограф": "Не создавший особой библиографической школы, В. Я. Адарюков все же своими многочисленными трудами и долголетним опытом в этой области научного труда оставил память крупного и примерного работника, проникавшего в такие сферы библиографических исследований, которых до него почти никто не касался" (28).
В РОДК. В. Я. Адарюков играл очень активную роль. За первые два года деятельности Общества он сделал девять докладов на самые разнообразные темы - по истории искусства, истории русского собирательства, иконографии Пушкина и т. д. Всего за время существования РОДК он прочел 21 доклад.
В библиофильских и искусствоведческих кругах В. Я. Адарюков пользовался большим авторитетом и симпатиями. В 1923 г к его 60-летию РОДК издал в 100 экземплярах "Список печатных работ В. Я. Адарюкова", составленный Н. Н. Орловым. После смерти В. Я. Адарюкова заседания его памяти были устроены в Секции собирателей книг и экслибрисов Московского отдела Всероссийского общества филателистов и в Секции библиофилов и экслибрисистов Северо-Западного отдела ВОФ.
Во вступительном очерке к книге "Сто заседаний" В. Я. Адарюков писал: "В конце первого года уехал за границу товарищ председателя М. П. Келлер; в его лице Общество лишилось одного из самых деятельных своих членов и большого знатока книги". О М. П. Келлере как "одном из культурнейших любителей книги в России" упоминает И. И. Лазаревский в заметке "По поводу", помещенной в журнале "Среди коллекционеров" за 1921 г. (80).
Однако кроме этих беглых замечании и незначительных сведений о М. П. Келлере как владельце экслибрисов, нам долго не удавалось найти конкретных данных. Только благодаря любезности владельца замечательной биографической картотеки московского библиографа И. Н. Кобленца мы можем сейчас привести некоторые более подробные данные о М. П. Келлере, дополненные сведениями из других источников.