Литература для дальнейшего чтения
Елистратова Е.А. Предисловие // Г. Джеймс Повести и рассказы. М, 1973.
Селитрина Т.Л. Проблематика и поэтика романов Г. Джеймса 1890-х годов. Уфа, 1991.
Анциферова О.Ю. Повести и рассказы Генри Джеймса: от истоков к свершениям. Иваново, 1998.
Головачева И. Как сделан "Поворот винта" Генри Джеймса // Генри Джеймс. Поворот винта: повести, рассказы. СПб.: Азбука-Классика, 2005. С. 5-24.
Опера английского композитора Бенджамина Бриттена "Поворот винта" (1954).
Экранизации:
Из десяти существующих экранизаций повести следует отметить "Поворот винта" 1959 г. с Ингрид Бергман в роли гувернантки. Самым близким к духу оригинала считается фильм "Невинные" ("XX век Фокс"), США, 1961. 99 мин. Реж. Джек Клейтон. В ролях: Дебора Керр, Майкл Редгрейв, Питер Уингард, Мегс Дженкинс. Две последние экранизации – с Расти Леморанд (1992) и с Джодай Мей (1999).
Джозеф Конрад
Joseph Conrad
1857 – 1924
СЕРДЦЕ ТЬМЫ
HEART OF DARKNESS
1899
Русский перевод А.В. Кривцовой (1959)
Об авторе
Юзеф Теодор Конрад Коженевский – таково настоящее имя писателя – вошел в историю английской литературы как великий новатор повествовательного искусства на рубеже XIX – XX веков. Это редчайший пример писателя, ставшего классиком литературы на языке, который он начал изучать в 23 года. Первыми языками Конрада были польский, русский и французский; с английским он впервые соприкоснулся, поступив на английский торговый флот, где прослужил 16 лет, дослужившись до звания капитана. В 1894 г. он решил посвятить себя литературе, но путь к признанию и финансовой независимости оказался трудным. Только на склоне дней к нему пришла популярность как к автору морских романов и авантюрных повестей. Понемногу из всего ряда его произведений в качестве признанной вершины выделилась повесть "Сердце тьмы", публиковавшаяся в журнале "Блэквудс мэгэзин" с января по апрель 1899 года.
Конрад называл себя "homo duplex", что значит "двойственный человек". Двойственность была присуща ему, так же как Генри Джеймсу, но в отличие от Джеймса она касается у него не только вопросов повествования и сомнения в единственности истины, а заложена на всех уровнях мировоззрения, двойственность в большей степени вытекает из жизненного опыта Конрада. По рождению польский шляхтич, он сменил свое российское гражданство на английское, т.е. из угнетенного одной империи превратился в представителя привилегированного класса Британской империи. Он испытал на себе все стороны политики империализма, сохранив верность идеалу демократии – он отказывался от всех знаков отличия, предлагавшихся ему за литературный труд, и даже не принял предложенного ему английского дворянства.
В произведениях Конрада сочетаются философская глубина и страх перед избытком рефлексии, которая парализует волевое начало в человеке; утверждение идеалов солидарности, сотрудничества между людьми и повышенный интерес к человеку-одиночке в состоянии изоляции от общества. Он красноречиво предостерегает от опасностей риторики и всю свою языковую изощренность употребляет для демонстрации ограниченности языка, его неспособности выразить правду о человеке. Поэтому его раннее творчество, в том числе "Сердце тьмы", выделяется среди современной ему литературы радикальностью критики европейской цивилизации, мощью скептицизма, и только присущее ему глубинное чувство прекрасного, вера в человечество удерживают его на грани абсурда и отрицания.
О произведении
Стостраничная повесть "Сердце тьмы" на поверхностный взгляд может показаться чисто авантюрным произведением. В самом деле, в отличие от Джеймса, заменившего внешний сюжет психологическими переживаниями персонажа, проза Конрада изобилует событиями, и повесть воплощает его эстетический принцип об извлечении максимального драматического эффекта из события: "Роман должен представлять Событие, единую цепочку затруднительных обстоятельств, одну спираль действий героя, одну психологическую прогрессию. Роман должен исчерпывать все стороны ситуации, развиваться к кульминации, и в последнем или предпоследнем предложении раскрыть психологическое значение целого".
В основу сюжета повести положены впечатления писателя от службы в бельгийской колониальной компании капитаном парохода, совершавшего в 1890 году рейсы по великой африканской реке Конго. Конрад решает ту же задачу, что Джеймс в "Повороте винта": как сквозь точку зрения героя-рассказчика, непосредственно вовлеченного в события и потому пристрастного, дать читателю почувствовать точку зрения автора, которому открыта вся полнота происходящего? Для решения этой задачи Конрад прибегает к тому же способу, что и Джеймс: он использует прием "рассказа в рассказе", сначала ведя повествование от лица безымянного рассказчика, который знакомит читателя с главным повествователем, вспоминающим историю из своего прошлого. Этот повествователь – один из сквозных героев Конрада – Чарли Марлоу, обаятельный отставной моряк, проницательный и скептичный.
Марлоу вспоминает о своем путешествии вверх по Конго, в сердце африканского континента, с целью спасти лучшего агента компании по имени Куртц. Он со всех сторон слышит о Куртце восторженные отзывы, и по этим отзывам составляет себе образ замечательного, великого человека, лучшего представителя европейской цивилизации, двигателя прогресса. И вот агент Куртц, чья станция поставляет компании наибольшее количество слоновой кости, по слухам, заболел и лежит при смерти. Лицемерный начальник отделения компании, который побаивается Куртца, видя в нем конкурента, возглавляет экспедицию на пароходе на отдаленную станцию.
Экспедиция сталкивается с разного рода препятствиями: в тумане с берега корабль атакуют туземцы, их стрела убивает чернокожего рулевого. Когда пароход подходит к внутренней станции Куртца, с палубы стали видны отрубленные головы туземцев на окружающем ее частоколе. Становится ясно, какими методами работает Куртц: он объявил себя богом для окрестных племен и жестоким насилием добился их полного повиновения. Экспедиция готова забрать тело Куртца, но, против ожиданий, они застают его в живых.
Марлоу становится известно, что Куртц организовал нападение на пароход в расчете, что экспедиция повернет назад и его оставят в покое. На обратном пути здоровье Куртца стремительно ухудшается, в бреду тропической лихорадки он доверяет Марлоу свои страшные тайны и связку бумаг, среди которых его памфлет "Искоренение обычаев дикарей", заканчивающийся словами: "Истребляйте всех скотов!" Последние слова Куртца, умирающего на руках Марлоу: "Ужас! Ужас!".
Через год, едва выжив после собственной болезни, Марлоу возвращается в Европу и встречается с невестой Куртца, которая все еще носит по нему траур и считает своего жениха совершенством добродетели. Она спрашивает Марлоу о последних словах Куртца. И не в силах сказать правду – потому что это ранило бы ее – он отвечает, что Куртц умер с ее именем на устах.
Произведение настолько плотно написано, в нем заложено столько смыслов, что при первом прочтении, как показывает опыт, многое ускользает от внимания читателя. Например, в первой сцене на борту яхты, которая вечером в устье Темзы ожидает отлива, скучающие пассажиры достают домино, "возводя строения из костяных плиток", но не начиная игру. Так вводится лейтмотив кости – слоновой кости как предмета наживы, костей, выпирающих из изможденных тел африканцев, костей как бренных останков человека. Рассказ Марлоу начинается с образа "молодого римлянина из хорошей семьи, облаченного в тогу. Он, знаете ли, слишком увлекался игрой в кости...", и чтобы поправить свои дела, он отправляется в далекую колонию – Альбион, т.е. в те самые места, на которые смотрят пассажиры яхты. Тогдашний Альбион так не похож на современную цивилизованную Англию – Марлоу рисует топи и болота, дикарей и "джунгли", и жуткое ощущение молодого человека из центра античной цивилизации, что "глушь смыкается вокруг него". Значительно позже становится очевидно, что этот римлянин – первый набросок образа Куртца, введение в тему чувств колонизатора.
Далее в рассказе Марлоу возникают символические образы "гроба повапленного" – скучной и мрачной европейской столицы, где на безлюдной улице расположена штаб-квартира фирмы. В прихожей конторы сидят две женщины и что-то вяжут из черной шерсти – образ отсылает одновременно и к Паркам, греческим богиням, определяющим длительность человеческой жизни, и к мрачным "вязальщицам" Французской революции – женщинам из простонародья, что вязали у подножья гильотины. "В них было что-то жуткое, роковое. Впоследствии я часто вспоминал этих двух женщин, которые охраняют врата тьмы и словно вяжут теплый саван из черной шерсти; одна все время провожает людей в неведомое, другая равнодушными старческими глазами всматривается в веселые глуповатые лица".
Старый доктор во время медосмотра измеряет череп Марлоу, попутно дав понять, что оттуда, куда он отправляется, мало кто возвращается. Он отплывает к месту службы на французском пароходе, и в плавании вдоль берегов, испепеляемых солнцем, фиксирует всеобщее поразительное равнодушие к человеческой жизни. Никто не считает чернокожих, погибающих в прибое во время выгрузки; происходит какой-то фантасмагорический обстрел канонеркой пустынного берега, говорят, идет усмирение туземцев-бунтовщиков.
Одно из первых впечатлений Марлоу после высадки – шестеро скованных чернокожих, преступников, несут на головах корзины с землей. "И стоя на склоне холма, я понял, что в этой стране, залитой ослепительными лучами солнца, мне предстоит познакомиться с вялым, подслеповатым демоном хищничества и холодного безумия". Эти разнообразные сцены насилия, болезней, смерти, коварства белых, дикости чернокожих служат предисловием к путешествию вглубь страны, на встречу с Куртцем.
Между образами Марлоу и Куртца с самого начала возникает некое притяжение. Все вокруг Марлоу с восторгом говорят о как о выдающемся человеке, "посланце милосердия, науки, прогресса", его поразительное красноречие воспламеняет людей, ему сопутствует удача. И лишь постепенно Марлоу раскрывается, что "в его имени было столько же правды, сколько в его жизни": имя его по-немецки значит "короткий", а в Куртце было семь футов росту, т.е. больше двух метров. Все его лучшие качества оборачиваются ложью, демагогией, экстремизмом.
Оторванный от цивилизации, этот образцовый европеец отказался от всех ее норм и запретов, он принимает участие в мрачных ритуалах туземцев, ему молятся как богу. Как метафорически выражается Марлоу, "он занимал высокий пост среди демонов той страны. ...Глушь его приласкала, и – о, чудо! – он зачах. Она его приняла, полюбила, проникла в его вены, в его плоть, наложила свою печать на его душу, проделала над ним какие-то дьявольские церемонии посвящения. Он был ее избалованным фаворитом. Слоновая кость? Ну, еще бы! Груды слоновой кости", – Куртц поставляет фирме ископаемую слоновую кость, ту, которую негры зарывали как клады, посвященные их божествам.
И хотя честный Марлоу ненавидит ложь и смерть, он все же чувствует себя неразрывно связанным с Куртцем, чей голос звучит в его ушах, а фигура завораживает его даже больше, чем остальных, потому что он тоже высокоразвитый европеец и ему грозят те же опасности, что Куртцу, и потому что он ищет ответ на вопрос, что такое зло.
Это один из центральных вопросов литературы вообще, особенно значимый для литературы XX века. Повесть "Сердце тьмы" изображает зло разлитым в самой природе – она в повести враждебна и губительна для человека: немилосердное солнце черного континента косит европейцев, приехавших сюда за наживой и навязывающих свои порядки туземцам. Но главное зло маскируется внутри человеческой души, как показывает пример Куртца. В мире повести нет ни истины, ни справедливости, есть только глупость идеализма, а чаще – коварство холодного эгоизма, стяжательство, фанатичность экстремизма, всегда оборачивающиеся насилием.
Неоднократно рассказчик говорит о непознаваемости мира: "Сокровенная истина остается скрытой – к счастью. Но все-таки я ее ощущал – безмолвную и таинственную... Невозможно передать то, что есть истина, смысл и цель этой жизни. Мы живем и грезим в одиночестве". Одиночество, мрак и тьма – лейтмотивы повести, где зло неустранимо и непостижимо. Оно рядится в одежды добра, разыгрывает свирепые фарсы, берет на вооружение энтузиазм и энергию безумия. От тотального пессимизма повесть спасает только человечность Марлоу и авторское негодование от людской жестокости во имя "прогресса".
Если в "Повороте винта" гувернантка пишет свою рукопись спонтанно, не размышляя над ее литературной формой, то в "Сердце тьмы" Марлоу озабочен формой своего повествования. Он комментирует собственный рассказ, не раз прерывает его обращениями к своим слушателям, например: "Видите ли вы этот рассказ? Видите ли хоть что-нибудь? Мне кажется, что я пытаюсь рассказать вам сон – делаю тщетную попытку, ибо нельзя словами передать ощущение сна". Так в повести появляются элементы литературной рефлексии в модернистском духе – ощущение неадекватности слов правде жизни. Сомнения преследуют Марлоу и как рассказчика (на самом деле он великолепный, очень умелый рассказчик), и как человека, дающего нравственные оценки.
Первые читатели, что явствует из рецензий, воспринимали повесть как гибрид авантюрного романа для подростков и жанра путешествий. Обоим жанрам свойственна полная определенность и ясность авторской позиции. Описание приключений в экзотической стране было давней традицией популярной английской литературы, и – так же как и в случае с "Поворотом винта" – далеко не сразу в повести разглядели ее символический план, ее философскую глубину и многозначность.
Символические образы и создают философский подтекст повести. С первой до последней сцены в повести доминирует тьма. Мрак гигантского Лондона на закате, уныние неназванной европейской столицы, мгла джунглей, мрак в сердце Куртца. Значительно реже автор отмечает свет, причем свету не придается традиционного значения положительной оппозиции тьмы. Свет в повести – безжалостный, слепящий, тусклый, т.е. эмоционально он окрашен так же негативно, как мрак. Тьма – это невозможность видеть, во тьме легко пройти мимо другого человека, тьма исключает полноценное общение. Так образ тьмы символизирует в повести человеческую слепоту перед лицом жизни, трагический мрак человеческого существования.
Столь же явно видимая поверхность вещей преобладает в повести над обычно приписываемым им смыслом. Безымянный рассказчик в самом начале говорит о Марлоу, что "для него смысл эпизода заключался не внутри, как ядрышко ореха, но в тех условиях, какие вскрылись благодаря этому эпизоду". Соответственно Марлоу детально воспроизводит свои зрительные впечатления и сводит к минимуму моральный комментарий событий, а это совершенно новый поворот по отношению к европейской традиции искать самую суть вещи. Якобы спрятанная в вещи суть – всегда плод чьей-то интерпретации, она зависит от значения, которым наделяет вещь наблюдатель, а наблюдателю свойственно ошибаться. Отдавая себе в этом отчет, Конрад подчеркнуто ограничивается описанием внешнего вида предметов и сцен, которые попадают в поле зрения Марлоу. Понятно, что подобная манера способствует росту значения каждого отдельного предмета, а значит, увеличивает возможности создания символического подтекста.
Символически Европа и лесная африканская глушь оказываются разведены не столь далеко, как мы могли бы вообразить: пригород Лондона описывается теми же словами, которыми позже будет описана глушь Конго, а европейская цивилизация проникает в самое сердце Африки. С другой стороны, европейцы плывут вглубь Африки на пароходе, извилистая, коварная река – единственный доступный им путь, и пороги, мели, туманы, завалы на фарватере и прочие опасности плавания внушают мысль о враждебности реки европейцам, о том, что сама природа препятствует их продвижению вглубь континента.
Конрад предлагает переосмыслить незыблемую в его время оппозицию "цивилизация – дикарство": он ставит под сомнение безусловное превосходство европейской цивилизации и ее право на колонизацию народов, которые снисходительно назывались "слаборазвитыми". Колониализм – центральная проблема повести, и появляется она уже в размышлениях Марлоу о римлянах-колонизаторах:
Они захватывали все, что могли захватить, и делали это исключительно ради наживы. То был грабеж, насилие и избиение в широком масштабе, и люди шли на это вслепую, как и подобает тем, что хотят помериться силами с мраком. Завоевание земли – большей частью оно сводится к тому, чтобы отнять землю у людей, которые имеют другой цвет кожи или носы более плоские, чем у нас, – цель не очень-то хорошая, если поближе к ней присмотреться.
Но близко к таким основополагающим вещам присматриваются немногие, потому что присматриваться к ним небезопасно – это значит ставить под сомнение самые основы собственного существования. Поэтому сотрудники фирмы, говоря о своей работе, пользуются выражением "торговля", как если бы они видели в африканцах торговых партнеров, и только от Куртца в его последние часы Марлоу слышит истинное название этой "торговли": угнетение и истребление. Последствия колониализма ужасны не только для колонизируемых народов, они столь же разрушительны для самих колонизаторов, даже наиболее идейных, как показывает история Куртца.
Тема империализма переплетается в повести с темой болезни, безумия. Европейцу практически невозможно сохранить здоровье в африканском климате, большинство их страдает лихорадкой, а бредовые видения – ее обычный симптом. Даже когда обессилевший Куртц способен передвигаться только на носилках или ползти на четвереньках, он продолжает пребывать в плену своей мании величия: выпавший из системы социальных связей, присвоивший себе абсолютную власть над туземцами, он абсолютно развращен этой властью, он приравнял себя к богу – Куртц безумен.
Повесть появилась в период расцвета империализма, когда колониализм был общепризнанной нормой. Конрадовская трактовка колониализма и империализма заставила их сторонников изобрести новые аргументы в защиту своей миссии.
Заложенная в авторской позиции Конрада многозначность дает возможность разных интерпретаций этого аспекта повести. Ряд критиков видит в ней одно из лучших обличений империализма, его лицемерия и жестокости. Повесть создавалась в последние годы правления королевы Виктории, которая гордилась тем, что стояла во главе обширнейшей и самой высокоморальной из когда-либо существовавших империй. Понятие "империализм" трактовалось англичанами как цивилизаторская миссия белого человека в странах, которые сами неспособны справиться со своими проблемами, которым необходима помощь; понятие "колониализм" было не столь возвышенным, за ним стояла прежде всего коммерческая прибыль, эксплуатация чужих ресурсов.
Марлоу становится свидетелем прямых преступлений колониализма и уголовно ненаказуемых преступлений против нравственности, вдохновленных имперской идеологией. Мистер Куртц в бытность свою в Европе был известен как демократ, а служба в компании превращает его не просто в империалиста, но в варвара. У Конрада всегда присутствует идея о том, что цивилизация есть зло, а первобытная невинность туземцев – благодать; его африканцы полны жизни, приспособлены к существованию на своей земле, тогда как европейцев безжалостно косят болезни, и зря эти "полые люди" (позже это выражение Конрада будет заимствовано крупнейшим англоязычным поэтом XX века Т.С. Элиотом для заглавия его поэмы "Полые люди", 1925) пытаются в своей слепоте насаждать цивилизацию вдали от ее истоков.