Льоренте обнаружил эти сведения в "Anonimo de Zaragoza". Утверждали, что принцу захотелось побаловаться с золотым футлярчиком для ароматического шарика, который он увидел у своего врача – еврея по происхождению. Тот оставил безделушку своему пациенту. Однажды, движимый детским любопытством, мальчик захотел посмотреть, что же внутри футлярчика. Открыв его, обнаружил там непристойный и богохульный рисунок, оскорбляющий божественное происхождение Христа. Увиденное повергло принца в такой ужас и вызвало такое отвращение, что у него начались рвоты. Он не разглашал причину своего заболевания, пока отец своей настойчивостью не вытянул у него этой тайны, "после чего против врача учинили расследование и приговорили его к казни на костре".
Эту непристойную и чрезвычайно неправдоподобную историю мы изложили здесь только для того, чтобы показать, какого рода сплетнями сеяли неприязнь к евреям.
Другая история, которую упорно муссировали во всех уголках Валенсии, рассказывала о попытке нескольких иудеев распять мальчика-христианина. Она записана в работе "Sentineda contra Judios" фра Франсиско де Торрехонсильо – издании лживом и постыдном. Мы уже не раз ссылались на него. Впервые эта книга монаха ордена Святого Франциска была напечатана в 1676 году – недостойное сочинение, свидетельствующее о том, что его автор не скрывает не только своих босых пяток, но и своего бесстыдства. Это – сборник глупых наветов, фальшивок и – вряд ли будет преувеличением добавить – непристойностей. Едва ли сей труд пошел церкви во благо, как и ряд других, вышедших из-под пера церковников и допущенных к изданию цензурой.
Но это так, между прочим.
Упомянутая история взята, как сообщает Торрехонсильо, из "Sermon de la Cruz ", написанной братом Фелипе де Саласаром. Вечером страстной пятницы юноша приметил на улице Валенсии, что несколько мужчин входят в один из домов. Посчитав это странным – впрочем, подозрительные обстоятельства не названы, – он подкрался к двери и услышал, что кто-то сказал: "Кажется, за нами следят". Испугавшись, что неизбежно вспыхнет ссора, когда они откроют дверь и обнаружат его, юноша выхватил шпагу и побежал. (Каким образом сжатая в руке шпага помогает бежать, автор не сообщает). На бегу он наткнулся на патрульных, которые схватили его и потребовали объяснить, куда он так спешит с обнаженной шпагой в руке. Юноша рассказал о происшедшем, и тогда офицер, желая проверить правдивость рассказа, направился к указанному дому и постучал.
Дверь открыл еврей, предпринявший откровенную попытку задержать офицера. Вдруг из дома донесся детский голосок: "Они хотят распять меня!"
Евреев арестовали, дом снесли, и на его месте построили церковь Санта-Крус.
В эту коллекцию выдумок и фальшивок включено также "письмо Христа Абгару", письмо Понтия Пилата Тиберию, пространно описывающее сотворенные Спасителем чудеса, и письмо от евреев Константинополя евреям Толедо, сыгравшее немаловажную роль в упомянутой антисемитской кампании.
Утверждают, что это письмо обнаружил сам кардинал – архиепископ Хуан Мартинес Силисио. Полагаем, он же разыскал и письмо евреям Константинополя, в ответ на которое и пришло письмо евреям Толедо. Летописцы оставили нам содержание обоих писем.
Вот что представляет собой послание в Константинополь:
"ЕВРЕИ ИСПАНИИ ЕВРЕЯМ КОНТАНТИНОПОЛЯ
Уважаемым евреям – здоровья и благополучия. Знайте, что король Испании заставляет нас принять христианство, лишает нас имущества и самой жизни, разрушает наши синагоги и прочими способами притесняет нас, и мы уже не знаем, что делать.
Законом Моисеевым заклинаем вас объединиться с нами и со всей возможной быстротой направить нам заявление о вашей поддержке.
Чамарро,
Принц евреев Испании"
Ответ из Константинополя был составлен в следующих выражениях:
"ЕВРЕИ КОНСТАНТИНОПОЛЯ ЕВРЕЯМ ИСПАНИИ
Возлюбленные Братья в Вере Моисеевой, мы получили ваше письмо, в котором вы сообщаете нам о муках и страданиях, что вам приходится сносить… Раввины считают, что, если король Испании хочет сделать вас христианами, вам следует принять христианство; если он лишает вас добра и собственности, вы должны сделать ваших детей коммерсантами, чтобы они смогли отобрать все это обратно; если христиане лишают вас жизней, вам надлежит воспитать сыновей своих аптекарями и врачами, чтобы они лишали жизни христиан; если они разрушают ваши синагоги, сделайте ваших детей клириками, чтобы они изнутри разрушали христианские храмы; если вам приходится сносить несправедливость, пошлите сыновей ваших на государственную службу, чтобы они могли отплатить своим подчиненным – христианам.
Придерживайтесь этих советов и увидите, что из притесняемых вы превратитесь в весьма уважаемых людей.
Хусе,
Принц евреев
Константинополя".
Эти письма – явно фальшивые – стали широко известны, что немедленно вызвало вспышку возмущения в обществе. В результате воображение разыгралось, и указания "принца Хусе" легли в основу многочисленных слухов об ужасных последствиях этой переписки. Говорили, что один врач-еврей из Толедо наносил яд себе на ноготь и касался им языка пациента; другой подмешивал яд в мазь для смазывания ран и так далее. Нет сомнений в том, что в народе циркулировало великое множество подобных сплетен.
Участвовал ли сам Торквемада в создании этих подделок и слухов, мы не знаем. Но было бы странным, если бы эти выдумки не нравились ему.
Он непрестанно отстаивал необходимость религиозного единства в объединенной Испании. Великий инквизитор не уставал повторять, что единая Испания не сможет долго просуществовать и снискать расположение небес, если все люди этой страны не обратятся к Христу, не станут добрыми верующими святой римской католической апостольской веры. Бог явил великую милость к Фердинанду и Изабелле, продолжал увещевать монах. Именно Бог собрал разобщенные части страны в одно могущественное королевство и вручил его их скипетру. Бог сплотил эти части в единое целое, поразив всех врагов такого объединения, – в честь и славу Господа и их королевства.
Перед подобной проповедью религиозного единства ничто не могло устоять. Соображения гуманности, принципы равноправия, долга и благодарности становились сущей мелочью, которую начисто сметал ураган религиозной аргументации.
Монархи оказались перед проблемой такой значимости, что никакие мирские соображения не имели ни малейшего веса. К тому же, к давлению пламенных доводов Торквемады добавилось давление общественного мнения, ловко подогреваемого доминиканцами. К голосу Бога в устах Великого инквизитора присоединился "vox populi" ("глас народа" (лат.)).
И столь громким стал голос толпы, столь настойчивы были обвинения иудеев в ритуальных убийствах и совращении евреев-христиан в веру Моисееву, что иудеи испугались бури, грозившей снести их незадачливые головы.
Требование Торквемады состояло в том, чтобы они или приняли крещение, или убирались прочь из Испании.
Монархи по-прежнему колебались. Возможно, в Изабелле дух гуманности был достаточно силен, чтобы не уступить натиску фанатизма.
Но и сила Торквемады становилась все более ощутимой – вследствие чистоты и искренности его целей. Он вовсе не был своекорыстным человеком и не стремился к мирским благам. Вес свои требования он выдвигал от имени и ради религии, которой служил, – исключительно во славу Бога; и монархам такого склада характера, как Фердинанд и Изабелла, непросто было соротивляться этим требованиям.
И хотя для себя Торквемада не искал материальной выгоды, он, не колеблясь, соблазнял монархов картинами предстоящих приобретений, которые неизбежно последуют за изгнанием иудеев. К доводам религиозного характера Великий инквизитор присовокупил доводы мирской выгоды – доводы, которые не могли не оказать воздействия на стяжательский нрав короля.
Торквемада доказывал, что в Испании никогда не воцарится спокойствие, пока иудеи живут на ее земле. Они – грабители и предатели; их единственная цель и единственный интерес – деньги; а жадность всегда в конце концов приводит на службу к врагам Короны.
Но не один Торквемада выступал с ходатайством перед монархами. Здесь были и иудеи, встревоженные создавшейся ситуацией, и в какой-то момент казалось, что они возьмут верх, потому что призывный звон золота добавлял убедительности их возражениям.
Они напоминали о своих последних услугах Короне и обещали и еще большую поддержку в дальнейшем; они клялись впредь строго соблюдать предписания Альфонсо XI и, согласно этим законам, проживать лишь в пределах указанных гетто, возвращаться туда до настуления полуночи, воздерживаться от любовных отношений с христианами. Наконец, последний, и самый красноречивый из всех аргументов: они воспользовались посредничеством Абраама Сенсора и Исаака Абарбанеля – двух иудеев, взявших на себя (и с честью с этим справившихся) обеспечение кастильской армии в кампании против Гранады, – и посулили выделить тридцать тысяч дукатов на расходы по ведению войны против мусульман.
Это предложение усилило колебания Фердинанда. Нужда монархов в деньгах была столь велика, что финансовые соображения, несомненно, заставили бы их согласиться на мольбы иудеев, если бы рядом не находился Торквемада. Если бы не его бешеный натиск, жестокий эдикт об изгнании, скорее всего так и не был бы издан.
Доминиканец, узнав, что затевается, сам явился к их величествам, чтобы осудить их нерешительность.
Нетрудно представить себе Великого инквизитора в столь ответственный момент. Это – один из тех редких случаев, когда тот, кого мы воспринимаем как "Deus ex machina" ("бог из машины" (лат.)), – холодный, суровый дух, вдохновивший и переустроивший безжалостную организацию, предстает живым, взволнованным человеком из плоти и крови.
Бледный, слегка задыхающийся от волнения и гнева. Глубоко посаженные глаза мрачно сверкают огнем яростного негодования. Худая старческая фигура выпрямилась, морщинистые жилистые руки судорожно сжимают распятие…
Наступил самый напряженный момент, кульминация в затянувшейся дуэли между религией и гуманностью, между клерикализмом и христианством, в которой столь важную роль сыграла предложенная иудеями цифра. Эти тридцать тысяч вызвали прискорбные ассоциации. Они позволили настоятелю монастыря Санта-Крус провести поразительную параллель.
"Иуда, – воскликнул он, – однажды уже продал Сына Божьего за тридцать тысяч. Вот Он! Продавайте Его, но тогда освободите меня от всякого участия в этой сделке".
И, с грохотом обрушив распятие на стол перед пораженными монархами, он резко повернулся и покинул зал.
Так Торквемада добился победы.
Эдикт об изгнании был подписан в Гранаде 31 марта памятного 1492 года – того года, когда Испания, наконец полностью восстановила монархию на руинах бывшего королевства вестготов, когда мореплаватель Колумб положил Новый Свет к подножию трона католических сюзеренов.
Глава XXVI. ИСХОД ЕВРЕЕВ ИЗ ИСПАНИИ
В эдикте об изгнании говорилось, что этот документ выпущен вследствие настоятельной необходимости с корнем вырвать зло, произрастающее на почве отношений, установившихся между христианами и иудеями, поскольку все предпринятые до сего времени усилия в этом направлении оказались бесплодными.
Согласно эдикту все иудеи, независимо от пола и возраста, которые отказались принять крещение, должны покинуть Испанию в течение трех месяцев и никогда не возвращаться под страхом смерти и конфискации всей собственности.
Жестокость такой экспатриации совершенно очевидна. Испания была родиной этих иудеев. Веками она была домом для их предков, и они испытывали к ней глубокую сердечную привязанность, какую каждый из нас испытывает к своей родине. И теперь их вынуждали уехать отсюда в какую-то чужую страну, и только в течение указанного срока они были защищены от действия беспощадного закона, лишающего их чего-то очень дорогого – столь же дорогого, как сама честь. В противном случае они должны были предать веру своих отцов и отречься от бога израильского.
Такой выбор встал перед сынами израилевыми – выбор, который надменная христианская церковь ставила перед всеми людьми, когда чувствовала себя достаточно могущественной.
Декретом устанавливалось, что после истечения отпущенных на сборы трех месяцев ни один христианин не должен поддерживать с иудеями дружеских отношений или помогать им, предоставлять им пищу или кров под страхом обвинения в сочувствии еретикам.
До момента депортации жизнь и собственность изгоев официально находилась под защитой монархов. Им надлежало уточнить размеры своей собственности и получить доходы от ее реализации векселями или товарами, но не золотом, которое запрещалось вывозить из страны. Что касается векселей, Амадор де лос-Риос ("Historia de los Judios") вполне справедливо задается вопросом, как они могли получить по этим векселям деньги?
Наибольший ущерб им нанесла бы полная конфискация собственности. Но и реализовать имущество за должную цену в столь короткий срок было невозможно, а покупатели знали о неизбежной распродаже и не давали хорошей цены. Что же оставалось делать иудеям? Как могли они избежать бессовестного грабежа со стороны христиан, оказавшись в столь бесправном положении?
"Христиане приобретали, – утверждает Берналдес, – значительную собственность и очень богатые дома и владения за бесценок; иудеи не могли найти покупателей и потому были вынуждены менять дом на осла, а виноградник – на штуку ткани".
Этот отрывок из хроники, автор которой (о чем мы раньше говорили) испытывает жгучую ненависть к иудеям, красноречиво свидетельствует о паническом страхе, охватившем иудеев, и о том, с каким безжалостным хладнокровием христиане извлекали выгоду из их несчастья.
Амадор де лос-Риос добавляет, что в жертву приносились целые гетто, поскольку иудеи, не имея возможности распорядиться общественной собственностью, передавали их в дар муниципалитетам, которые проявляли так мало сострадания к изгнанникам.
Но Торквемада в своем великом усердии этим не удовлетворился. В конечном итоге главной его целью было не изгнание иудеев, а их обращение в христианскую веру и полное уничтожение их вероучения. Эдикт монархов об изгнании являлся лишь средством достижения этой цели.
Именно на эту массовую кампанию по обращению направил он орды доминиканцев. Заручившись санкцией короля, Великий инквизитор издал указ, в котором призывал израильтян принять крещение и подкреплял свое воззвание обещанием: принявшие крещение в течение трех месяцев, отпущенных на выезд из страны, получат право остаться и сохранят свое имущество.
В каждом городе, в каждом поселке, в каждой захудалой деревушке в церквах, на торговых площадях и на перекрестках улиц пестрели черно-белые одежды доминиканцев, неутомимо исторгающих увещевания и доводы в адрес всякого повстречавшегося иудея, убеждая принять крещение, дабы сохранить благополучие и процветание в мире земном и обеспечить спасение души в мире ином. Охваченные фанатичным рвением проповедники заходили в синагоги и твердили свои призывы даже в иудейских храмах, стремясь привести заблудших в лоно христианства. В Сеговии, когда пробил час депортации, иудеи провели три дня на своем кладбище, оплакивая могилы предков, которые они вынуждены были покинуть. Доминиканцы не постеснялись нарушить церемонию горестного прощания, прославляя благо крещения перед скорбным этим собранием.
Но лишь пренебрежение было ответом на все их проповеди. Если, с одной стороны, собратья Торквемады воспевали христианство, пытаясь теоретическими доводами и посулами материальных выгод склонить иудеев к принятию крещения, то, с другой стороны, раввины прикладывали не менее энергичные усилия, чтобы укрепить в израильтянах стойкость веры в своего бога. Они стремились помочь им устоять перед соблазном предложенных благ и убедить, что как однажды бог избавил их от плена египетского и привел в землю обетованную, так и при исходе из Испании он поможет детям своим, если они не опорочат честь и не поддадутся мирским искушениям.
Поверили израильтяне в уговоры раввинов или нет, но большинство их осталось непоколебимым в вере своей и вместо покоя и выгоды, обещанных в награду за принятие крещения, предпочло изгнание и утрату всего нажитого. Инспирированный Торквемадой декрет делал эти лишения неизбежными.
Берналдес пишет, что, несмотря на запрет вывозить золото из Испании, многие изгнанники брали его с собой в немалых количествах, тщательно пряча, что весьма вероятно. Впрочем, некоторые из приводимых им слухов кажутся преувеличенными. Основной способ вывоза, утверждает Берналдес. состоял в том, что дукаты переплавляли в мелкие шарики, которые заглатывали перед досмотром. Особенно усердствовали (если опять-таки верить слухам) женщины, ухитрявшиеся прятать внутри себя до тридцати дукатов каждая.
Эти россказни, получившие широкое распространение, добавили горя беглецам: некоторые из них, плывшие из Кадиса в Фес, попадали в руки мавров у берегов Африки; их не только лишали пожитков – случалось, бандиты вспарывали им животы в поисках золота.
За три месяца – столь краткий срок был отпущен израильтянам – они продали или обменяли то, что успели, и бросили все, на что не смогли найти покупателей. Все девочки и мальчики в возрасте от двенадцати лет и старше вступили в брак, чтобы всякая достигшая брачного возраста девушка находилась под защитой мужа.
Исход из Испании начался в первую неделю июля 1492 года. Те из изгоев, кто был побогаче, обеспечивали своих более бедных собратьев, следуя обычаю, установившемуся еще в гетто. Многие очень богатые преуспевающие торговцы оставляли огромные состояния и, по словам Берналдеса, доверившись "напрасной безрассудной надежде", избирали суровую стезю изгнания.
Приходский придворный священник запечатлел живописную картину этой эмиграции – картину, которая должна вызывать у христианина слезы стыда.
…Они двигались пешком, верхом на лошадях или ослах, сидя на телегах, молодые и старые, крепкие и немощные, здоровые и больные, кто умирая, кто только родившись, и многие от усталости валились с ног в придорожную пыль – эти скорбные процессии тащились сквозь июльскую жару и пыль. На каждой ведущей из страны дороге – на юг ли, к морю; на запад ли – в Португалию; на северо-восток ли – в Наварру – встречались движущиеся в беспорядке толпы людей, представлявшие собой столь безутешное зрелище, что не было христианина, у которого оно не вызвало бы жалости.