Итак, произошло рождение "нового мира", как, кстати, и был назван знаменитый советский журнал. Но это новый мир, которым правит весьма специфический властитель. Этот властитель у Канетти назван – "выживающий" ("Der Überlebende"), это второй важный для нас термин: тут очевиден путь от черепа до мавзолея. Главный мертвец в стране, даже не мертвец, а выживающий, выживший, когда остальные умерли. "Выживающий – это наследственная болезнь человечества, его проклятие, а может быть, и гибель". У Канетти речь идет о властителе, который пережил своих соперников и современников. Напомню строчки Маяковского: "Ленин и теперь живее всех живых…". Что это значит – быть живее остальных? Значит, остальные все воспринимаются мертвецами. В "оттепель", оживая, люди перефразировали эти слова: "Ленин и теперь жалеет всех живых". То есть нам плохо, но мы все-таки живы!
Но здесь новый символ, тоже не совсем философский, – мавзолей. На построении мавзолея для Ленина настоял Сталин, окончательно достроивший в России вариант азиатской деспотии. Приведу наблюдение современного искусствоведа: "Внешне Мавзолей напоминает египетские или вавилонские пирамиды, в которых хоронили древних властителей. Но различие более существенно. Мумия фараона после погребения была недоступна для обозрения смертными. Неприкосновенность мумии внутри пирамид считалась, возможно, основной предпосылкой ничем не омраченного существования по ту сторону бытия. ‹…› С самого начала Мавзолей Ленина является нам в виде комбинации пирамиды и Британского музея". Это и в самом деле чудовищное сочетание символа древнего властителя в стилистическом обличье современного музея, но не забудем, что посетители видят в этом помещении мертвеца, перед которым должны благоговеть, которого должны бояться. Мертвец, переживший всех живых, всех своих соратников, даже уничтожившего его Сталина.
Переход к структурам доисторического сознания, само собой разумеется, приводил к мифологической системе миропонимания, к выпадению из исторического процесса. Западные либеральные мыслители констатировали это вполне отчетливо: "Бесклассовое общество – цель большевизма – обретается по ту сторону истории; оно – заново обретённая предыстория". И здесь очевидно вступают в действие доисторические структуры сознания. Но эти структуры рождают уже нечто новое – тоталитаризм, т. е. тот строй, где тирания помножена на идеологическое оправдание этой тирании, призывающая народ воспринимать эту тиранию, как свое произведение. И в каком-то смысле, это правда, ибо в тоталитаризме работают архаические стереотипы сознания.
Древнейшей формой восприятия мира в его целостности, нерасчлененности выступает миф. Для первобытного сознания это означает некоторое противопоставление человека природе, но еще и единство с ней. Миф – это тщательно разработанная система нейтрализации оппозиции "культура-природа". Для раннего человечества характерно преобладание коллективного над индивидуальным. Миф не знает истории, он цикличен. "Миф, ритуал и т. д. отличаются от философии и науки тем, что мир мифа и ритуала есть такой мир, в котором нет непонятного, нет проблем. А когда появляются проблемы и непонятное – появляются философия и наука". Те деспотии, которые вернулись к мифологическому сознанию, выпали из исторического поля. Соответственно начинаются даже структурные изменения личности.
Как и гитлеровская Германия, большевистская Россия отгородилась от истории. "Клячу истории загоним", – писал Маяковский, думая, что страна попала волевым усилием Октября из "царства необходимости в царство свободы". На самом деле, историю и впрямь "загнали". Причем до такой степени, что казалось: уничтожена не только история, а даже сам эволюционный процесс. Напомню трагические строки Мандельштама 1932 года ("Ламарк"):
Если все живое лишь помарка
За короткий выморочный день,
На подвижной лестнице Ламарка
Я займу последнюю ступень.
К кольчецам спущусь и к усоногим,
Прошуршав средь ящериц и змей,
По упругим сходням, по излогам
Сокращусь, исчезну, как Протей.
Роговую мантию надену,
От горячей крови откажусь,
Обрасту присосками и в пену
Океана завитком вопьюсь.
…………………………………………..
Он сказал: довольно полнозвучья, –
Ты напрасно Моцарта любил:
Наступает глухота паучья,
Здесь провал сильнее наших сил.
И от нас природа отступила –
Так, как будто мы ей не нужны…
Надо сказать, что такое катастрофическое мироощущение поэта вполне объяснимо и не является слишком уж преувеличенным. Выход за пределы истории для человека и в самом деле равнозначен концу эволюции. Ведь эволюция человеческого рода, его антропогенез осуществляется через историю, через исторический процесс. Не случайно же считают (начиная с Бердяева), что ХХ век и сталинская тирания породила в России "новый антропологический тип", ориентированный на понижение интеллектуальных и духовных способностей, на отказ от самодеятельности.
Семен Франк писал: "Но такой подлинно тоталитарный, то есть безграничный и универсальный деспотизм, последовательно осуществленный, есть тип жизни, безусловно и радикально противоположный западноевропейскому типу жизни – либеральной демократии. В течение всего XIX века народы Европы жили в сознании, что "азиатский деспотизм" русской монархии есть естественный враг западной свободы и демократии. Мало учитывалось, что реформы Петра Великого, Екатерины II и Александра II, как и развитие образования и рост городской буржуазии, постепенно европеизировали Россию и насаждали в ней начала европейской духовной культуры и если не политическую, то гражданскую свободу. Напротив, впервые после XVII века "азиатский деспотизм" был насажден в России именно советским правительством; он отличается от архаических азиатских деспотий только тем, что в силу технического развития мог стать подлинно тоталитарным деспотизмом, каким не были и не могли быть его древние прообразы". Впрочем, Аттилу с телеграфом и на поезде боялся еще Герцен. Эти страхи вполне воплотились в сталинской системе.
Советская деспотия, согласно историческому закону, как прикосновенная европейской идее, после смерти Сталина стала мутировать в империю, когда государство было объявлено общенародным, а партия стала партией всего народа, когда очевидной стала попытка создать имперскую нацию ("новая историческая общность – советский народ"), когда кончился рабский труд в концлагерях и шарашках (а это принципиальное отличие деспотии), когда в 1957 г. был проведен фестиваль молодежи и железный занавес приподнялся. Но идея национализма была выпестована верхами против либеральных тенденций, возникших в стране. Она-то и нанесла удар, разваливший страну гораздо основательнее, чем это могли сделать либералы любой масти.
6. Мыслим ли для России новый путь к империи?
Путь от рождения до гибели Российской империи пролегал через почти два столетия противоборства разных точек зрения – русской церкви и русского государства, русских мыслителей и писателей, решавших проблему необходимости и благотворности имперского начала для России. Этим культурфилософским и историософским сюжетам и посвящена предлагаемая читателю книга. Как уже мог догадаться читатель, он не найдет в моем тексте ни экономического, ни государственного, ни политологического анализа. В той или иной степени я этих тем касаюсь, но не они определяют проблему данного исследования. Моя задача скромнее – попытаться понять, как имперская тема существовала в интеллектуальном поле России в постпетровскую эпоху.
Переболев национализмом, Европа снова стремится к единству. Можно сказать, что национализм – это своего рода подростковая болезнь становящихся самостоятельными нациями. А можно, по закону отрицания отрицания, назвать это этапом перед будущим единством человечества. Но что в России? Сегодняшняя ситуация, кажется, может ввести нас в противофазу к интегрирующейся в своего рода "федеративную империю" (Г. П. Федотов) Европе. Сошлюсь на соображение современного немецкого историка: "Запад с одной стороны, а Россия с другой пошли в конце 20-го столетия противоположными политическими путями. На Западе постоянно углублялась интеграция, Россия же, напротив, уходила во всю большую изоляцию. Разрушительный опыт двух мировых войн привел Запад к сущностному изменению политической культуры. Здесь, наконец, осознали, что "обожествление" национальных интересов, присущее мировоззрению 19 столетия, ведет в тупик. Этот опыт лег в основу европейских процессов интеграции. ‹…› В то время как Запад стоит на пороге постнационалистической эпохи, изолированная Россия почти возвращается в 19 век и говорит о приоритете "национальных интересов"".
Писатель Валентин Распутин, выступая в 1989 г. на Съезде Народных Депутатов СССР, бросил фразу, что России стоит подумать и выйти из СССР. Об этой фразе вспоминают все, и славянофилы, и западники, и левые, и правые, когда ищут тот спусковой механизм, которой привел в действие распад Союза. Между тем это была обычная националистическая сентенция, которую на протяжении прошлого века произносили не раз, хотя, может, не так откровенно. Нынче все жалеют о распаде Союза, понимая, что распалась-то на самом деле Россия, думаю, что и Распутин жалеет о своей фразе.
Несмотря на распад СССР, Россия остается все же империей. Поэтому понимание этого феномена необходимо. У нас пишут сегодня о принципе "имперской модернизации", полагая его специфически российским, но любая европейская страна использовала этот принцип, мы и сейчас можем говорить, используя термин Г. П. Федотова, о Европейском Союзе как форме "федеративной империи". Но во всяком случае вне империи невозможно нормальное развития этого огромного организма – России. С этой точки зрения надо оценивать все национальные проекты, включая православизацию школы. Когда-то отказ от идеи европеизма вел Россию к окончательному превращению православия в почвенную религию. Что-то надо было этому противопоставить, что обняло бы и верхние слои и народ. Марксизм был европейской идеологией, но включал в эту европейскую структуру и народ. В этом смысле Ленин был прав: Россия марксизм действительно выстрадала. Он подходил не только разным классам, но и всем народам. Сегодня нужна такая же идея. Но, кажется, справедлива старая сентенция о том, что новое – это хорошо забытое старое. Как писал один из умнейших эмигрантов лет за тридцать до перестройки: "Мечтать в наши дни о восстановлении в России свободы либерально-консервативного строя – это, значит, желать оживления ее имперского духа – точнее, это значит стремиться к воскрешению самой России, ибо она и есть высшее и единственное достижение нашего имперского творчества. Она получила свое наименование от Петра Великого для отличия от Руси и построена совсем не русскими, а россиянами. ‹…› Совершив свой жизненный подвиг, умерев, подобно посеянному зерну, русские ожили в духовном теле Империи, восстали к новой жизни, превратившись в россиян, наравне с другими преображенными народностями, вошедшими в ее состав".
Пробуждение сегодняшнего национализма губительно для России, пытающейся все же сохранить свою имперскость. Об этом уже лет пятнадцать назад писали наши проницательные культурологи и политологи: "Метаморфозы русского национализма, его парадоксальные превращения, причудливые симбиозы, в которые он вступает с другими идейными течениями, и его специфическая историческая роль, связанная не с усилением, а с ослаблением русских нации и государства (курсив мой. – В.К.), не имеют аналогий в национализме других народов СССР и находят лишь очень слабые аналогии у других народов мира". В "Новой газете" в 2006 г. было опубликовано стихотворение Александра Городницкого, говорящее о возможной гибели российской имперской идеи, об окончательной гибели великой страны:
Забыв об имперской славе,
Лишившись морей, как встарь,
Московией будет править
Уездный московский царь.
Конец богатырской силе.
Не видно в ночи ни зги.
Так кто же друзья России
И кто же ее враги?
Имперская проблема, как видим, стала снова актуальной. И решать ее должны не только политики, это проблема всей культуры. К ее осмыслению автор и приглашает возможного читателя.
В. П. Шестаков
Концепция античности в европейской философии истории
Будущее восстает на прошлое, прошлое борется против будущего. Исторический процесс во времени есть постоянная трагическая и мучительная борьба этих растерзанных частей времени – будущего и прошлого.
Николай Бердяев. Смысл истории.
Чтобы прояснить место России в мировом политическом и культурном пространство, необходимо, очевидно, вернуться к корням европейской истории, в частности к ее античным истокам. Нет необходимости доказывать, как огромно наследие античного мира, в частности, в области архитектуры, искусства, философии и права. Сошлюсь только на недавно вышедшую книгу Георгия Кнабе "Европа с римским наследием и без него". "Европейская культура содержит ряд ценностей всемирно-исторического значения. Длинной череде поколений на Западе и в России выпало на долю не только осознать эти ценности, как ценности, но и ощутить, и пережить, как связаны некоторые из них с культурно-историческим опытом Рима и с его сохранившимся в традиции образом. Как бы ни был многообразен и противоречив культурно-исторический опыт, легший в основу европейской культуры, в том, что именно она, она как целое, органически несущая в себе римское наследие, образует часть нашего векового культурного горизонта, есть не только бесспорная, но и внятная, а значит и пережитая истина".
Влияние римской культуры на европейскую достаточно хорошо изучено в отечественной науке. К сожалению, греческие корни европейской и русской культуры изучены в меньшей степени. Это одна из важнейших задач исторической науки, которую еще предстоит осуществить.
Европейская культура неоднократно пыталась вернуться к своим корням, чтобы лучше понять саму себя, чтобы получить энергию и жизненную силу от прошлого. Так было не только в эпоху Возрождения, но и в другие эпохи, необходимость такого возврата мы наблюдаем и в наше время. Поэтому Николай Бахтин считает, что в Европейской культуре было, как минимум, три Возрождения.
В Средние века традиции античной культуры были либо утрачены, либо погребены под новой культурой, родившейся на основе христианской религии. Они были подавлены, но не уничтожены. Как справедливо пишет В. И. Уколова, "долгое время в нашей науке господствовало убеждение, что средневековье началось с того, что повергло в прах древнюю культуру. При этом как-то совершенно упускалось из виду, что прах этот не был развеян по ветру, а превратился в почвенный слой, создавший новую цивилизацию. За полтора века (с конца V до середины VII в.) сформировались некоторые определяющие тенденции дальнейшего развития средневековой культуры в Западной Европе. Этот столь важный в исторической перспективе труд был во многом осуществлен такими крупными деятелями, как Боэций, Кассиодор, Исидор Севильский… Именно в тот период была предпринята попытка сохранить ряд достижений предшествующей эпохи, создать на их основе фундамент будущих подъемов в культуре западноевропейского средневековья".
В дальнейшем античная культура постоянно служила и образцом, и строительным материалом для европейской культуры более поздних эпох. Не случайно последующая за средними веками эпоха получила название Возрождения, поскольку она была связана с восстановлением античной культуры. Одной из характерных особенностей Ренессансной культуры является пристальный интерес к античному наследию. В этом заключался известный парадокс, так как вся религиозная система Возрождения основывалась на христи анском вероучении. И, тем не менее, наиболее образованные представители этой культуры жадно впитывали сведения о языческой культуре античности. Это происходило на всех уровнях культуры, о чем свидетельствует обстоятельное коллективное исследование на эту тем у. Открытие и коллекционирование памятников античного искусства, перевод на латинский и итальянский язык литературных текстов, написанных на греческом языке, – наиболее очевидные явления этого процесса.
Эпоха Возрождения, которая с самого начала представляла собой возрождение античной культуры в самых разнообразных ее формах. Следует сказать, что своими достижениями культура Возрождения во много обязана античности. Трудно сказать, было ли оно возрождением античности, но несомненно, что это было воспоминание, пробуждение античности в умах европейских мыслителей и художников. Итальянские гуманисты собирали античную скульптуру, мелкую пластику, медали и монеты, старинные книги и рукописи. Огромный вклад в освоение философской традиции античного мира внес Марсилио Фичино, который по заказу флорентийских правителей семейства Медичи перевел на итальянский язык сочинения Платона. Это положило начало неоплатонического влияния на ренессансную философию, живопись (Боттичелли), поэзию и драму (Шекспир).
Таким образом, Ренессанс постепенно обнаруживал тот стержень, то "осевое время", на котором основывалась европейская культура. Но что же было главным ферментом, что стимулировало развитие культуры Европы и осталось главным генотипом в ее теле?
Чтобы ответить на этот вопрос, следует вернуть несколько вспять в историю и попытаемся, хотя бы вкратце, ответить на вопрос, что дала Европе античная культура. Этот вопрос неоднократно волновал европейских мыслителей.