"I am so vexed with all the men for not admiring her – I scold them all amazingly about it" – "Я так сердита на всех мужчин за то, что они не восхищаются ей! Я жутко брюзжу на них по этому поводу" ("Аббатство Нортенгер", глава 6, курсив наш).
На самом деле важно то, что именно Изабелла кокетлива, самолюбива и мелочна и что именно она употребляет наречия, а не Катрина – главная и не столь изощренная героиня произведения.
Использование такого рода наречных форм – это дань моде того времени, которая, очевидно, ассоциируется в общественном сознании с речью женщин. Лорд Честерфилд, написавший статью в "The World" от 5 декабря 1754 г., сделал очень похожие наблюдения по поводу высказывания неизвестного сотрудника, процитированного выше:
Суть не в обогащении нашего языка словами совершенно новыми (снова обвинение в том, что женщины дестабилизируют словарь), мои деревенские женщины идут еще дальше, изменяют слово, используя и расширяя старые значения до разных и очень несхожих смыслов. Они берут слово и разменивают его, как гинею, на шиллинги для повседневных мелких расходов. Например, прилагательное (vast) крайний, значительный и наречие (vastly) значительно, крайне могут означать, что угодно и являются модными словами модных людей. Светская дама… будет крайне благодарна, крайне обижена, чрезвычайно рада или чрезвычайно огорчена. Большие предметы будут крайне большими, маленькие – крайне маленькими; недавно я имел удовольствие услышать высказывание светской дамы, произнесенное счастливым голосом: очень маленькая золотая табакерка, выпущенная компанией, была чрезвычайно симпатичная, потому что была чрезвычайно маленькой (цит. по [Tucker 1961, 92]).
Лорд Честерфилд заканчивает с ироничной серьезностью обращением к одному из известных законодателей того времени, доктору Джонсону, чей "Словарь" (1755) стал поворотным моментом в процессе кодификации. "Мистеру Джонсону, – говорит лорд Честерфилд, – стоило бы серьезно заняться ограничениями различных и широких значений этого громадного слова (vast – бескрайний, громадный, обширный)".
Словарь Джонсона хорошо известен своими специфичными и двойственными дефинициями (Patron – "патрон, шеф" определяется в общем смысле как "негодяй, поддерживающий насилие и любящий лесть"). Джонсон фиксирует слова флирт (flirtation) и пугливый, страшный (frightful) как "женский сленг". Такое объяснение отягощено субъективной оценкой. Вполне очевидно, что неизвестный автор из "The World", процитированный выше, – мужчина: все отрывки показывают, что авторы (мужчины) уверены в ограниченности и бессмысленности женского лексикона, а также в его пагубном влиянии на язык. Отметим, что "язык" определяется писателями XVIII в. как язык мужчин: нормой считается способ говорения мужчин, в то время как язык женщин рассматривается как отклонение.
В XX в. андроцентрическая направленность по-прежнему присутствует в исследованиях словарного состава английского языка. Есперсен включил главу под названием "Женщина" в свою книгу "Язык: его природа, развитие и происхождение" (1922). Достоинство этой главы в том, что в ней представлено обобщение существовавших в то время исследований по женскому языку в разных частях мира. Однако ее справедливо упрекали в некритичном признании сексистских утверждений о мужских и женских различиях в языке. В эту главу Есперсен также включил раздел о словарном составе языка. Ученый пришел к заключению, что "словарный запас у женщин, как правило, менее разнообразен, чем у мужчин". Он подтверждает это результатами проведенного американцем Джастроу эксперимента, в котором студенты обнаружили более разнообразный лексикон, чем студентки, когда их попросили записать сто (отдельных) слов.
В разделе о наречии Есперсен говорит, что женщины отличаются от мужчин частотой употребления определенных прилагательных, таких как pretty (симпатичный) и nice (прекрасный). Следует отметить, что американская лингвистка Робин Лакофф в книге "Язык и место женщин", которая для многих ознаменовала возникновение лингвистического интереса к половым различиям в XX в., особо выделяет так называемые "пустые" прилагательные, например превосходный, очаровательный, милый… как типичные по ее определению для "женского языка" [Lakoff 1975, 53].
По Есперсену, женщины еще больше отличаются от мужчин в употреблении наречий. Цитируя заметки лорда Честерфилда о наречии vastly (см. выше), Есперсен доказывает, что "именно это и есть характерная особенность: любовь женщин к преувеличению очень часто диктует моду на интенсивность использования наречий, и они во многих случаях употребляются без учета их истинного значения" [Jespersen 1922, 250]. (Это, конечно, вызывает вопрос, что такое "истинное" значение.) Есперсен приводит примеры из всех основных европейских языков. Это доказывает, что наречия широко используются в этих языковых сообществах, но автор не представляет достоверных данных, которые явственно показали бы, что их используют только женщины или преимущественно женщины.
Наречие so (так, такой) также рассматривается как обнаруживающее "что-то неизменно женское". Есперсен приводит данные из "Punch" от 4 января 1896 г.: "Это маленькое наречие в сочетании с прилагательными пользуется большой любовью дам". Этот отрывок представляет примеры "дамского употребления": It is so lovely! – Так мило!] Не is so charming! – Он такой обворожительный/; Thank you so much! – Я вам так благодарна/; I’m so glad you've соте! – Я так рада вашему приходу! "Объяснение" Есперсена о половых предпочтениях в употреблении заключается в том, что "женщины гораздо чаще, чем мужчины, обрывают предложение, не закончив его, так как, они начинают беседу, не задумываясь о том, что собираются сказать…" [Jespersen 1922, 250].
У Робин Лакофф также есть раздел об употреблении усилительного so. Она утверждает, что "so более частотно в женском языке, чем в мужском, хотя, конечно, и мужчины могут использовать его" [Lakoff 1975, 54]. Как мы увидим в следующих разделах, между работами Робин Лакофф и Отто Есперсена существует много параллелей, и это удивительно ввиду того, что феминистки приветствовали книгу Лакофф, а книгу Есперсена подвергли резкой критике.
2.2.2. Ругательства и табу
"Свистящий моряк, кудахтающая курица и ругающаяся женщина – всем троим место в аду" (Whistling sailor, a crowing hen and a swearing woman ought ah three to go to hell together).
Американская пословица
В этом разделе я буду рассматривать ругательства, проклятия, нецензурные выражения и всё то, что относится к "вульгарному языку". Мнение, что женский язык более вежлив, более совершенен – одним словом, более благороден, широко распространено и сохраняется на протяжении многих веков.
Вульгарность – это культурный конструкт, и есть основания полагать, что возникшие в Средневековье новые, изысканные традиции, формируя аристократичные манеры, также создавали и вульгарность. Примером вульгарного языка являются французские фаблио (fabliaux) – комические сказки Средневековья, которые, вероятно, написаны отчасти в ответ на новую моду "чистого" языка. Фаблио "Дама, которая отомстила рыцарю" ("La Dame qui se venja du Chevalier") [Montaiglon et Raynaud 1872-90: 6] отчетливо выражает "галантное" табу, порицающее употребление мужчиной непристойного языка в присутствии женщины. Мужчина и женщина вместе в постели, когда мужчина допускает оплошность (faux pas): "рыцарь сверху взглянул ей прямо в лицо и увидел, что она теряет сознание от удовольствия". Потом он не сдержал свою глупость и сказал ей что-то очень грубое. Прямо после этого он спросил ее: "Му lady, would you crack some nuts?" – "Дорогая, не хочешь ли пощелкать орешков?" (букв.: не хочешь ли ты перепихнуться) – (перевод [Muscatine 1981, 11]). Croistre noiz (crack nuts) – синоним слова foutre (переспать, перепихнуться). Женщина очень обижается и намеревается отомстить ему.
В противоположность этому сюжету существует группа из трех фаблио (две версии "Дама, которая не могла ни слышать, ни говорить "сделай это"" ("La damoisele qui ne oir parler de foutre") и "Невинная девушка, которая…" ("La pucele qui abevra le polain"), которые могут быть расценены как критика языкового ханжества женщин и которые защищают использование просторечных (вульгарных) форм. Во всех трех версиях истории героиня – чопорная (dédaigneuse) молодая женщина, не выносящая никаких слов, связанных с сексом, – так они задевают ее. Отец не держит в доме слуг мужского пола, так как их речь не подходит для ушей его дочери. Герой– умный молодой человек– приходит в дом под предлогом поиска работы и притворяется, что ему омерзителен непристойный язык. Тем самым он завоевывает доверие отца и дочери. Девушка так убеждена в его чистоте, что даже приглашает спать в своей постели. Происходит взаимное обольщение, и, во избежание использования табуированных выражений, любовники употребляют тщательно отобранные метафоры, например ponies, meadows, fountains (пони, луга, фонтаны) и т. д. Писатель дает комментарии к одной из версий: "Этим примером я хочу показать, что женщинам не надо быть слишком гордыми и следует громко сказать "выдери меня" (fuck out), все тем более, что равно они этим занимаются" (перевод [Muscatine 1981, 14]). Юмор этих историй основан на нелепом контрасте между неприязнью женщины к словам и удовольствием в акте. В известном отрывке из "Романа о Розе" ("Roman de la Rose") (1277) критикуется использование эвфемизмов и иносказаний, а использование простого языка приветствуется. Писатель замечает: "Если женщины во Франции не называют их (coilles- фр.: шары, яйца), то это означает всего-навсего дань привычке" (перевод [Muscatine 1981, 17]). Табу в языке, видимо, существовали всегда, но, похоже, изысканные традиции Средних веков, вознесшие женщин на пьедестал, укрепили языковые табу, а также осудили употребление вульгарного языка женщинами и мужчинами в присутствии женщин.
Устойчивость наивно-лингвистических представлений о разном использовании ругательств мужчинами и женщинами отражается в критике системы воспитания детей благородных сословий, представленной Элиотом в произведении "Гувернер" ("The Governour") (1531). Элиот рекомендует, чтобы ребенок достопочтенного джентльмена воспитывался женщиной, которой не разрешается "произносить никаких неприличных слов" в его присутствии. Чтобы ребенок не слышал таких слов, он настоятельно советует не допускать мужчин к воспитанию.
Шекспир, наоборот, осмеивает этот культурный стереотип. В пьесе "Король Генрих IV" Готспер ругает свою жену за использование просторечных выражений:
Hotspur.
Come, Kate, I’ll have your song too.
Lady Percy:
Not mine, in good sooth.
Hotspur:
Not yours, "in good sooth"! Heart!
You swear like a comfit-maker’s wife!
Not yours, "in good sooth"; and "as true as I live";
and "as God shall mend me"; "as sure as day";
And givst such sarcenet surety for this oaths,
As if thou never walk’dst further than Finsbury.
Swear me, Kate, like a lady as thou art,
A good mouth-filling oath; and leave "in sooth"
And such protest of pepper-gingerbread
To velvet-guards and Sunday citizens
(I Henry IV, III. I. 248ff.).
Готспер:
Теперь я хочу твою песенку, Кэт.
Леди Перси:
Как бы не так, ни за какие коврижки.
Госпер:
Как бы не так, ни за какие коврижки!
У тебя выраженья, словно ты жена булочника.
"Как бы не так", "держи карман шире",
"накажи меня Бог", "чтоб мне света не видать".
Ты божишься, как будто ты весь век
за Финсберийский вал не выходила,
Уж если речи клятвой подкреплять,
То крупно, во весь голос, по-дворянски.
А клятвы с ароматом имбиря
Оставь воскресным парам на гулянье,
Мещанам с бархатом на обшлагах.
Шекспир в данном отрывке показывает, что просторечные выражения связаны не только с полом, но и с социальной группой. Готспер настоятельно просит Кэт не ругаться, как жена булочника и другие "воскресные граждане" (буржуазия), а говорить, как подобает "истинной леди", то есть аристократке.
Как показано в предыдущем разделе, джентльмены XVIII в. осознают факт языкового изменения. Артур Мэрфи в остроумной статье в журнале "Gray’s Inn" от 29 июня 1754 г. предлагает создать "Регистр рождения и смерти слов". Он смело развивает эту мысль:
Разграничение слов может проводиться в соответствии с полом, то есть слова, относящиеся к женщинам, и слова, относящиеся к мужчинам, например, D-n ту blood имеет мужское происхождение, а Pshaw; Fiddlestick (дословно "смычок") – Фи! Фу! Тьфу! – я отношу к женским… (цит. по [Tucker 1961, 86]).
Идея разграничения мужских и женских нецензурных слов и выражений по-прежнему широко поддерживается. Спустя 200 лет Робин Лакофф делает точно такое же наблюдение, как и Артур Мэрфи:
Рассмотрим:
а) "Oh dear! You’ve put the peanut butter in the refrigerator again". – "О, дорогой, ты опять положил арахисовое масло в холодильник";
б) "Shit!! You’ve put the peanut butter in the refrigerator again". -
"Черт, ты опять положила арахисовое масло в холодильник". Можно сделать уверенный прогноз, что люди классифицируют первое предложение как составляющую "женского языка", а второе – как "мужского". [Lakoff 1975, 10].
Позднее Лакофф обобщит свою позицию: "Женщины не употребляют непристойных и неделикатных выражений; женщины – это настоящие специалисты по эвфемизмам" [Lakoff 1975,55].
Хотя Лакофф и отмечает, что затрагивает в большей степени "общие тенденции", а не "сотни корреляций", тем не менее она довольствуется представлением такого наивно-лингвистического материала, неподтвержденного какими-либо исследовательскими выводами, которые можно принять или опровергнуть. Менее удивительно, что Есперсен в 1922 г. высказал такую точку зрения:
Не может быть никаких сомнений, в том, что женщины оказывают огромное и всеобщее влияние на развитие языка благодаря их подсознательному уклонению от непристойных, грубых выражений и их склонности к использованию чистых и (в некоторых случаях) завуалированных и уклончивых фраз.
Далее он переходит к особым случаям ругательства:
Среди того, против чего женщины возражают в языке, должны быть упомянуты все виды ругательств.
В сноске он дополняет:
Существуют большие различия в отношении к брани между различными нациями; но я думаю, что в тех странах и в тех обществах, где ругань – норма, чаще ее можно обнаружить среди мужчин, чем среди женщин, во всяком случае, это верно для Дании [Jespersen 1922,246].
Названные авторы склонны отмечать большую вежливость женщин в использовании языка, но мы должны задать вопрос, не является ли то, что они делают, попыткой указать женщинам, как им следует говорить. Избежание ругательств и грубых слов приветствуется в речи женщин как идеал, к которому стремятся (так же как и молчание, как мы увидим в разделе "Разговорчивость"). Несомненно, что люди в течение долгого времени задумывались над различным отношением женщин и мужчин к употреблению ругательств и табуированных выражений. В шестой главе мы увидим, что нам по-прежнему не хватает научных данных, способных подтвердить или опровергнуть это представление.
2.2.3. Грамматика
Развитие литературного английского языка способствовало осознанию языковой вариативности, и в связи с этим лучшему пониманию того, что есть нормированность языка. Когда стандарт принимался и кодифицировался, то формы, отклоняющиеся от него, рассматривались как "неправильные". В XVIII в. познание в грамматике еще не достигло современного уровня. Грамматики были, скорее, предписывающими, чем описательными, формулирующими законы правильного употребления. В них часто входили разделы по правописанию и пунктуации, которые показывают, насколько рано грамматисты за основу своих трудов взяли письменный язык.
Самые ранние исследователи грамматики и риторики рассматривали "правильный" порядок элементов во фразе, например мужчины и женщины:
Некоторые ставят карету впереди лошади, например, когда говорят: моя мама и мой папа дома, даже не осознавая неправильности своих слов. Хотя так часто и случается (один Бог знает, почему), но, по крайней мере, в разговоре давайте придерживаться естественного порядка и ставить мужчину перед женщиной, как предписывает этикет.