Все, о чем говорили Старейшины в нашем тексте, было сказано ими в настоящем времени достижения ими архатства, как бы на пороге их архатства. Спроси мы их в тот самый момент: "Почему ты сделался аскетом?". Ответ, наверное, был бы: "Чтобы изменить свою жизнь", или "Чтобы изменить себя самого", или "Чтобы достичь состояния, где нет ни жизни, ни меня самого, ни в первую очередь "изменения" (т.е. существования, становления)". Этот "простой" ответ точно отражает содержание понятия "буддийский аскетизм", который, как он описан в нашем тексте, четко редуцируется к трем аскетическим образам, модусам действия: аскетическому образу жизни (modus vivendi), аскетическому образу смерти (modus morendi) и аскетическому образу созерцания (modus meditandi). В этой связи будет нелишним заметить, что буддийское трансцендентальное созерцание, дхъяна, является не только постоянно действующим фактом и фактором в жизни и смерти аскета, но и промежуточным состоянием (заметьте, именно состоянием, а не стадией, фазой или периодом), соответствующим определенной сфере и определенным уровням в пространстве буддийской йогической космологии. Это состояние - универсально промежуточно. Оно конкретно мыслится как промежуточное в микрокосмическом, макрокосмическом и космическом смыслах. Так оно промежуточно между сном и бодрствованием, между смертью и жизнью, между обусловленным и необусловленным, между Сансарой и Нирваной.
В этих трех модусах буддийского аскетизма находит свое выражение соотношение трех основных типов интенциональности, лежащих в основе всей психической динамики личности.
1. Центробежная интенциональность, проявляющаяся в стремлении личности к распространению умственной энергии, к ее выходу за рамки психического микрокосма. Одним из частных случаев психической центробежности является желание личности изменить свою среду или радикально перестроить режим своих привычных реакций на окружающий личность мир.
2. Центростремительная интенциональность, четкими признаками которой являются осознанная склонность к уединенности и стремление к сосредоточенности мышления и к трансцендентальному созерцанию.
3. Круговая (или циркулярная интенциональность, характеризующаяся прежде всего стремлением личности к созерцанию чисто абстрактных объектов, стремление к таким сферам трансцендентального созерцания, в которых определенность и логическое различение объектов оказываются неприменимыми. В этих сферах никакое движение не имеет своей цели, любое движение есть движение к ничто; все существа, мысли и события - всегда те же самые и синхронные друг с другом в одном моменте времени.
Буддийскую философию можно назвать аскетической по трем причинам. Во-первых, она была создана аскетами; во-вторых, будучи по преимуществу йогической философией, она развивалась исключительно в аскетической среде древних и средневековых монастырских школ и университетов. В-третьих, потому что буддийский аскетизм в своих теоретических основах сам является своего рода замечательным случаем "прикладной" буддийской философии.
P.S. В чисто формальном смысле можно говорить о трех основных классах буддийских аскетов.
1. "Отшельники" (Р. paribbajaka, Skr. parivrajaka) - те, кто покинул дом, семью, деревню или город, оставив все свое имущество и прекратив все личные и общественные отношения.
2. "Странствующие аскеты" (Р. samana, Skr. sramana) - те, кто не принадлежит ни к какому аскетическому сообществу, их главным занятием была йога.
3. Бхикшу (букв, "просящие подаяние") - посвященные буддийские аскеты, члены буддийской общины, санги. Попросту говоря - буддийские монахи.
Семинар седьмой
Текст VII. Старейшина Талапутта беседует со своим умом
0. Вот что говорил Талапутта своему уму. Когда, о мой ум, буду я один, без друзей и товарищей, жить по горным пещерам, постигая интуитивным созерцанием непостоянство всего сущего? Когда придет ко мне эта мысль и я, видя никчемность тела, подверженного смерти, старости и болезням, буду в совершенном уединении жить в лесу, без страха и волнений? Когда я - мудрец в рваном оранжевом одеянии, бескорыстный, избавившийся от всех пристрастий и склонностей, подавивший желание, ненависть и заблуждения, - когда уйду я в лес и буду счастливо там жить? Когда, обретя спокойствие, силой мудрости узрю я бесчисленные формы, услышу бесчисленные звуки, ощущу все запахи и вкусы, восприму все мысли как одну огромную пылающую массу? Когда я постигну, что все бесчисленные феномены, дхармы ума и сознания только травинки травы и ветви ползучих растений? Когда же, лежа в горной пещере, я услышу услаждающий крик павлина и, проснувшись, буду помышлять о достижении бессмертного? Когда, когда это будет?
1. Сколько лет ты меня уговаривал: "Довольно, хватит тебе прозябать в твоем доме, не пора ли тебе его оставить!" Что же ты хочешь от меня теперь, когда я уже давно стал бездомным странником, о мой ум? Я отказался от всего: от семьи и родичей, от друзей и приятелей, от клана, рода и племени. Я забыл игры, утехи и забавы, нет для меня ни чувственных удовольствий, ни услад ума. Все я покинул, став отшельником. Но ты все равно недоволен мной, мой ум, ты вновь и вновь понуждаешь меня повторять: "Прочь, прочь, живи в рощах, оглашаемых криками павлинов и аистов. Там тебя будут почитать леопарды и тигры. Отбрось привязанность к телу, да смотри не оступись". И еще настаиваешь: "Созерцай, в совершенном интуитивном созерцании, что непостоянство всего сущего есть страдание, что Пустотность всего сущего есть "Не-Я" и что страдание есть смерть. Так созерцая, останови бесплодные блуждания ума". Так наставляешь ты меня, о мой ум. И еще: "Будь лесным отшельником, питайся объедками, живи на площадках для сжигания трупов, носи лохмотья из мусорной кучи. Сиди постоянно скрестив ноги, наслаждайся, отбрасывая предметы наслаждения". Все это ты говорил мне, мой ум. Но так меня наставляя, не побуждаешь ли ты этим меня опять же к стремлению к невечному и непостоянному? И не подобен ли ты в этом садовнику, который, посадив дерево, хочет его спилить до того, как оно принесет плоды?
2. Но сейчас, о ум, я "бесформенный", одинокий странник, бредущий далеко-далеко, сейчас я тебе не подчинюсь. Тяжки и горестны чувственные наслаждения, они томят и устрашают. Я буду бродить с мыслью, направленной только на угасание чувств и страстей. Но смотри, ведь я ушел странствовать не из-за неудач, не от дерзости и не по капризу. И не потому, что был изгнан или попал в тяжелые жизненные обстоятельства. Нет, только оттого, что уступил твоим настояниям, покинул я все это, о мой ум.
"Тех, кто желает малого и воздерживается от презрения, хвалят и уважают достойные люди. Тех, кто умеряет страдание и достигает успокоения, восхваляют отшельники", - так наставлял меня ты, мой ум. Но почему же возвращаешься ты теперь к своим прежним мирским привычкам и наклонностям? Опять алчба и невежество, опять приятные виды, приятные вещи и приятные чувства - все, от чего, казалось бы, ты давно отказался. Но я, я не в силах проглотить то, что было изблевано.
Везде и во всем я тебе подчинялся, мой ум. Во многих своих прежних рождениях я тебя не гневил и не злил. Но не из-за твоей ли неблагодарности продолжал я придерживаться идеи "Я", "Себя"? И не из-за тебя ли столь долго странствовал я из рожденья в рожденье, тяжело страдая?
Только из-за тебя, о ум, мы рождаемся брахманами или кшатриями, царями или Царскими Провидцами. Сегодня мы - торговцы или земледельцы, вайшьи, завтра - слуги, шудры. Даже родиться богом можно только из-за тебя. Сейчас смилуйся, не губи меня, как ты имел обыкновение, показывая мне свою маску, играя со мной, как с безумным. Но разве я хоть раз ослушался тебя или подвел, о мой ум?
3. Пусть прежде этот ум бродил, где хотел, где ему нравилось, куда его вели прихоть и каприз. Теперь я буду строго его контролировать, твердо его направлять, как опытный погонщик своим крюком направляет слона, учуявшего самку. Учитель дал мне ведение мира как мира непостоянного, нереального, иллюзорного. Теперь, о мой ум, введи меня в Учение Победителя. Спаси меня, не дай мне быть унесенным мощным потоком (становления), потоком, что столь трудно пересечь. Но сейчас все изменилось со мной и с тобой, мой ум. Я уже никогда не вернусь под твое иго. Ибо я отринул все, войдя в Учение Великого Ясновидца. Такие, как я, не знают поражения.
Горы, моря, реки, суша, четыре стороны света, солнце, небо, три космические сферы - все это непостоянно и подвержено страданию. Куда ж тебе пойти, чтоб испытать счастье и радость? И что ты сможешь сделать с тем, кто прочно утвердился в своей цели? Ты больше не господин мне, о мой ум, ибо я давно сбросил свое ярмо. Кто раздувает мехи с отверстиями в обоих концах? Кто не побрезгует прикосновенья к телу, истекающему грязью из девяти отверстий?
Какая для тебя услада будет сидеть в пещере или на склоне горы с бегающими вокруг антилопами и вепрями. Или ты будешь созерцать, сидя в прохладной роще, орошаемой легким дождем. Там тебя будут услаждать птицы с прекрасными синими шеями, с распушенными хвостами и дивным опереньем. Когда бог неба прольет дождь, трава поднялась на четыре пальца, а вся роща в цвету, - тогда я растянусь на горном склоне на траве мягкой, как вата.
Но я буду вести себя как хозяин, ни от кого и ни от чего не завися. Что у меня есть, того мне хватит. А ты у меня станешь мягким и податливым, как кошачий мех. Я буду твоим хозяином и своей энергией полностью тебя себе подчиню.
4. Теперь, о мой ум, ты обучен как хорошо натренированная опытным колесничим лошадь. С тобой я, твой колесничий, вступаю на Путь Блаженства, путь тех, кто полностью подчинил себе свой ум. Я же, развивший свое обратное вспоминание и избавившийся от становления, буду самым твоим надежным стражем. Своей мудростью я остановил тебя на ложном пути и вновь направил на Истинный Путь. Ты же, видя возникновение и прекращение всех дхарм, скоро сам станешь наследником Возвестившего Наилучшее.
О мой ум, подверженный четырем искажениям, ты тащил меня через весь этот мир, ибо ты отпал от Милосердного Мудреца, разрывающего путы и разбивающего оковы. А я как олень буду бегать по красивым живописным рощам. Потом я взберусь на покрытую облаками безлюдную гору. Ты же, о мой ум, так и сгинешь в клещах этого мира, сансары.
Кто бы они ни были, все эти счастливые и довольные мужчины и женщины, живущие согласно твоей воле и твоему желанию, они, невежественные и тупые, наслаждаются под господством Мары, все они - твои слуги, о ум!
Что с чем беседует? Дуализм ума и "Я" и дуализм двух умов: начало буддийской философии мышления
В этой беседе Талапутта разговаривает со своим умом в первом лице единственного числа. Его "Я" (кстати, часто, если не почти всегда, опускаемое в пали и санскрите) фигурирует только как подразумеваемое обозначение субъекта глагольного действия в предложении и, таким образом, не может быть заменено на "он" или "то". Обращаясь к своему уму, он, естественно, употребляет второе лицо, а когда говорит о "нем", то - третье. О "себе" Талапутта говорит либо в первом лице, либо в третьем. О "Я" Талапутты мы можем мыслить только в его чисто эмпирическом, дескриптивном значении, вне какой-либо связи с трансцендентальным "Я", атманом древней индийской религии, мифологии и философии. Таковы же и употребления слов "мой", "мои" и так далее. Поэтому в речи Талапутты "мой" в выражении "мой ум" имеет точно такой же смысл, как в выражениях "мой нос" или "мой зуб". Теперь мы знаем, что обозначают слова "Я" и "ум". Но что такое "ум" и что такое "Я"? Это совсем другое дело (напоминаю, "что такое я?" и "что такое Я?" - это два совершенно разных вопроса). Наш текст отвечает:
(1) ум - это то, что думает (мыслит, полагает, желает и т.д.); в этом именно смысле ум считается шестым органом чувства (а также пятым агрегатом, скандхой индивидуального существования, о чем было сказано в I семинаре);
(2) "Я" (но только в дескриптивном смысле) - то я, что мыслю (но не кто мыслит и не который мыслит, ибо первое лицо здесь обязательно).
Ум не есть "Я", поскольку он лишь одна нить в ткани индивидуального существования, лишь одна составляющая последнего. При этом заметим, что из ответа на второй вопрос никак не следует и что "Я" есть мой ум, ибо если бы это было так, то ум, мышление, сознание никогда бы не стали главным предметом всего буддийского философствования. Картина упрощается. Талапутта, не являющийся одним только умом, разговаривает со своим умом, никак полностью не отождествимым с ним самим. Более того, ум и "Я" Талапутты часто оказываются противопоставлены друг другу в этой слишком упрощенной схеме, словом, все слишком просто, чтобы быть правдой. Необходим переход на новый виток философствования. Зададим еще один, третий вопрос, на который у текста нет ответа: что такое Талапутта? Но ответ на этот вопрос будет возможным, только если мы сначала спросим наш текст: Талапутта когда? Ибо только через Талапутту выходим мы на время. Талапутта здесь - это условное обозначение, имя времени изменений в "Я" и уме. По тексту выходит, что в прошлом Талапутты, вплоть до настоящего момента, его ум, склонный к аскетизму и созерцанию, дхьяне, полностью подчинил себе "Я", верно ему следующее и неуклонно совершенствующееся в йоге и аскетизме. В "настоящем" времени Талапутты его ум безнадежно деградировал и "Я" (но только в смысле ответа на второй вопрос) сбросило с себя иго ума и полностью его себе подчинило. Наконец, "будущее" Талапутты - это "мое" архатство, в каковом не будет ни времени, ни имени "Талапутта", ни ума или сознания, а для "брошенного" ума это будет провалом в бездну сансары. Иначе говоря, тогда ум и "Я" не будут связаны друг с другом ни положительно, ни отрицательно.
В этом тексте "Талапутта" - всегда в подразумеваемом "третьем" месте, ибо это не то "Я", что обозначаю себя "Талапутта", а то, чем обозначил "меня" совсем другой монах, знаменитый комментатор Дхаммапала, который полтысячелетия спустя, комментируя "мой" рассказ, поведанный мною Будде на пороге "моего" архатства, напишет (к тому времени устная традиция давно сменилась письменной на Цейлоне), что это Талапутта говорил то, что "Я" говорю. Так в будущем описании прошлое "Я" превратилось в персонаж мифа об уме и мышлении.
Теперь, подытоживая сказанное об отношении (как логическом, так и феноменологическом) "Я" и ума во времени Талапутты, отметим, что они противопоставлены, когда отличаются друг от друга или не равны друг другу в аскетизме и йоге. Так, скажем, в случае, когда Старейшина говорит: "Я владею умом, полностью контролирую его в созерцании и в сосредоточении сознания, т.е. в дхъяне и самадхи, и ты достигнешь полного освобождения от всех становлений", - то здесь подразумевается, что это Талапутта в настоящем времени, который йогически культивирует сейчас свой ум, но что это ум, который освободится от будущих рождений. Из этого может следовать и "мое" освобождение, как бы одновременное с освобождением ума. Но скорее из этого будет следовать, что все будущие становления, существования, рождения - это становления, существования и рождения ума (сознания). Ума как того, что мыслит.