Однако в определенном возрасте сын покидает родителей и отправляется в большой мир. В обществах, где проводятся церемонии инициации, это событие подготавливается с помощью особой тщательно разработанной процедуры: новообращенному разъясняют новые основы закона и нравственности, демонстрируют наличие власти; его обучают племенным порядкам, очень часто буквально физически вдалбливая эту науку посредством системы лишений и испытаний. С социальной точки зрения, инициация состоит в отлучении мальчика от домашнего очага и подчинении племенной власти. В тех культурах, где инициация не проводится, этот процесс проходит постепенно и не имеет четких очертаний, но все его элементы всегда присутствуют. Мальчику позволяют - или даже поощряют его к этому - покинуть дом или выйти из-под домашней опеки, его обучают племенной традиции, и он подчиняется мужской власти.
Но мужская власть - это необязательно власть отца. В предыдущих главах мы уже показали, как функционирует это подчинение мальчика родительской власти и что оно означает. Мы переформулируем эту идею в терминах нашего рассуждения. В обществах, где власть отдается в руки дяди по материнской линии, отец может остаться помощником по хозяйству и другом своих сыновей. Отношения между отцом и сыном могут развиваться просто и непосредственно. Ранние детские установки, непрерывно развиваясь, достигают зрелости по мере взросления мальчика. Отец в дельнейшем исполняет роль, не слишком отличающуюся от его роли на самой заре существования ребенка. Власть, племенное честолюбие, элементы вытеснения и меры принуждения связаны с другим сентиментом, который сосредоточивается вокруг фигуры дяди по матери и выстраивается по совершенно иным силовым линиям. В свете психологии формирования сентимента - и здесь я должен сослаться на теорию Шанда - очевидно, что такое развитие двух простых и внутренне непротиворечивых сентиментов дается мальчику несравнимо легче, чем выстраивание отношений с отцом при отцовском праве.
При отцовском праве роль родителя связана с двумя элементами, каждый из которых создает значительную трудность в выстраивании сентимента. Там, где этот способ счета происхождения связан с выраженной формой patria potestas, отец должен стать судьей над сыном, облеченным властью и силой. Он должен постепенно отойти от роли нежного и покровительствующего друга и занять позицию строгого судьи и блюстителя закона. Это изменение влечет за собой появление в сентименте по отношению к отцу столь же диаметрально противоположных установок, как установки чувственного желания и почитания - в сентименте по отношению к матери. Вероятно, нет необходимости развивать это положение и доказывать, как трудно соединить доверие с силами вытеснения, нежность с авторитетом и дружбу с превосходством, поскольку обо всем этом мы подробнейшим образом говорили в предыдущих частях книги. Мы также уже говорили о другом аспекте, который всегда ассоциируется с отцовским правом, даже когда оно не подразумевает ярко выраженной отцовской власти: отцу предстоит лишиться властных полномочий, а сыну - заменить отца. Даже если власть отца ограниченна, он все-таки главный мужчина в старшем поколении и олицетворяет закон, племенные обязанности, табу и силы подавления. Он стоит на стороне принуждения, морали и ограничивающих общественных факторов. Как мы уже знаем, преобразовать отношения, изначально покоившиеся на фундаменте нежности и инстинктивной реакции, в установку вытеснения весьма непросто.
Это знание, однако, необходимо включить в наше нынешнее рассуждение: в человеческой семье связь отца и ребенка не основана на врожденной реакции, исчезающей с уходом достигшего зрелости ребенка из дома, - вместо этого она должна быть преобразована в сентимент. Основа этого сентимента - биологически обусловленная нежность отца, но на этой основе должна быть выстроена установка требовательного, строгого, принудительного подавления. Отец должен принуждать, должен служить источником сил вытеснения, он становится законодателем в семье и проводником племенных порядков. Patria potestas превращает его из нежного и любящего покровителя ребенка в могущественного и часто жестокого самодержца. Поэтому структура сентимента, в состав которого входят такие противоречивые эмоции, должна быть сложной. И тем не менее именно эта противоречивая комбинация элементов совершенно необходима для человеческой культуры. Поскольку отец на первых этапах - биологически неотъемлемый член семьи, его функция заключается в защите ребенка. Эта естественная склонность отца к нежности - капитал, из которого черпает семья с целью сохранить его интерес и привязанность к ней. Но здесь снова культура должна воспользоваться этой эмоциональной установкой, чтобы возложить на него как старшего мужчину в семье функции совершенно иного типа. Ведь по мере взросления детей, особенно сыновей, обеспечение воспитания, единства семьи и взаимодействия требует личного влияния, без которого невозможно принуждение к порядку в семье и соблюдение племенного закона вне ее. Сложное положение отца, как мы можем видеть, не является результатом исключительно мужской ревности, дурного нрава и сексуальной зависти, как, кажется, следует из большинства психоаналитических сочинений; все дело в глубинных особенностях человеческой семьи, которая должна выполнить две задачи: размножение вида и непрерывность культуры.
Отцовский сентимент с его двумя фазами - фазой покровительства и фазой принуждения - неизбежный коррелят этой двойственной функции человеческой семьи. Амбивалентные установки, составляющие самую суть Эдипова комплекса, - нежность и отторжение между сыном и отцом, напрямую зависят от этого перехода семьи из природного состояния в культурное. Нет необходимости в гипотезе ad hoc для объяснения этих особенностей. Мы можем видеть, что они порождаются самим устройством человеческой семьи.
Есть только один способ избежать опасностей, связанных с ролью отца, и он состоит в том, чтобы связать типичные элементы роли отца с двумя различными людьми. Такую конфигурацию мы находим в материнском праве.
11. Отцовское право и материнское право
Мы теперь можем рассмотреть спорную проблему счета происхождения по отцовской и материнской линиям, или - что звучит более красиво, но менее точно, - отцовского права и материнского права.
Сразу оговоримся, что за выражениями "материнское право" и "отцовское право" не стоит никакой идеи особых властных полномочий, а, стало быть, мы можем без всякой опаски использовать их как более изящные эквиваленты понятий "матрилинейность" и "патрилинейность". Обычно относительно этих двух принципов возникают следующие вопросы: какой из них более "первобытен", каковы "истоки" каждого из них, существовали ли определенные "этапы" матрилинейности и патрилинейности и т.д. Большинство теорий матрилинейности связывают этот институт с ранним существованием промискуитета, вытекающей из него неопределенностью в вопросе отцовства и необходимостью отсчитывать родство через женщин. Вариации на тему pater semper incertus заполняют многие труды на тему нравственности, родственных связей и материнского права.
Как это обычно бывает, критика, направленная против большинства теорий и гипотез, должна начинаться с определения концепта и формулировки проблемы. Большинство теорий подразумевают, что отцовское право и материнское право являются взаимно исключающими альтернативами. Большинство гипотез связывают одну из этих альтернатив с первым, а другую - с более поздним этапом культуры. Например, Хартланд - один из величайших авторитетов в антропологии по примитивной социологии, говорит о "матери как единственном основании общества" и утверждает, что при материнском праве "происхождение и, следовательно, родственные связи прослеживаются исключительно по материнской линии". Эта концепция красной нитью проходит через всю книгу этого выдающегося антрополога. Материнское право у него предстает замкнутой социальной системой, охватывающей и контролирующей все аспекты организации. Ученый поставил перед собой задачу доказать, что "первый установленный систематический метод счета человеческого родства - только через женщину" и что патрилинейный счет родства - "более позднее явление". Впрочем, весьма примечателен тот факт, что, пытаясь доказать приоритет матрилинейного счета происхождения над патрилинейным, Хартланд на протяжении своей работы постоянно возвращается к утверждению: всегда нужно говорить о смешении материнского права и отцовского права. Подводя итоги, Хартланд пишет: "Патриархальное правление и патрилинейный счет родства постоянно посягали на материнское право по всему миру; как следствие, матрилинейные институты можно найти почти на всех этапах перехода к тому состоянию общества, когда отец стал центральной фигурой родства и управления". В сущности, справедливо было бы утверждать, что во всех частях мира мы находим материнский счет родства наряду с институтами отцовской власти, и мы видим, что два способа счета происхождения неразрывно связаны.
Возникает вопрос: зачем вообще выдвигать гипотезы о "первоистоках" и "последующих этапах" счета происхождения, только чтобы придти к выводу, что между низшими и высшими типами общества человечество переживает переходный период? Кажется, эмпирическое заключение состояло бы скорее в том, что материнство и отцовство никогда не существуют независимо друг от друга. Если исходить из фактов, более логичной была бы другая постановка вопроса: существует ли матрилинейность независимо от счета родства по отцовской линии и не следует ли считать эти два метода скорее комплементарными, нежели антитетическими? Э.Б. Тэйлор и Х.Р. Риверс уже проработали этот подход, и Риверс, например, разбил материнское право и отцовское право на три независимых принципа счета: происхождение, наследование и преемственность. Однако наилучший подход мы находим у доктора Лоуи, который упорядочил проблему и предложил очень целесообразную терминологию двустороннего и одностороннего родства. Организация семьи основана на двустороннем принципе. Организация рода связана с односторонним методом счета родства. Лоуи ясно показывает, что, так как семья - универсальная единица и родословные прослеживаются одинаково далеко в обе стороны, не имеет ни малейшего смысла говорить об исключительно матрилинейном или патрилинейном обществе. Эта позиция абсолютно неуязвима. Не менее значима теория рода Лоуи. Он показал, что в обществе, где в определенных аспектах подчеркивается одна сторона родства, появляются группы расширенного родства, соответствующие тем или иным родовым или клановым организациям человечества.
Возможно, рассуждение Лоуи стоит дополнить и объяснить, почему счет определенных человеческих отношений носит односторонний характер, как это происходит и каковы механизмы счета одностороннего родства.
Мы выяснили, что во всех вопросах, где отец и мать жизненно необходимы ребенку, должен вестись двусторонний счет родства. Сам институт семьи, всегда включающий в себя обоих родителей, связывающий ребенка двойными узами, служит исходной точкой двустороннего счета родства. Если мы попытаемся рассмотреть по отдельности социальную реальность жизни туземцев и представления туземцев о счете родства, то увидим, что на первых этапах жизни человека родство считается по обеим линиям. Но даже и тогда, при одинаковой значимости обоих родителей, их роли неидентичны и несимметричны. По мере того как ребенок растет, отношения между ним и его родителями меняются, и возникают обстоятельства, из которых неизбежно вытекает социологический счет родства и которые, иными словами, заставляют общество выработать свою собственную доктрину родства. Последние этапы воспитания, как мы видели, заключаются в передаче материального имущества и традиции знания и связанного с ним ремесла. Они также включают обучение социальным ролям, обязательствам и прерогативам, в зависимости от ранга и звания. Передача материальных благ, ценностей и личных привилегий имеет две стороны; это бремя для родителя, который должен постоянно учить, прилагать усилия, терпеливо работать с новичком; это также отказ со стороны родителей от ценностей, имущества и особых прав. Таким образом, по обеим причинам линейная передача культуры от одного поколения другому должна основываться на сильной эмоциональной привязанности. Она должна происходить между людьми, связанными любовью и теплыми чувствами. Как мы знаем, общество может полагаться только на один источник таких чувств - обусловленные биологическими факторами родительские тенденции. Итак, передача культуры во всех этих аспектах всегда определяется биологической связью родителя и ребенка, это всегда происходит внутри семьи. Однако этого недостаточно. По-прежнему существует возможность передачи культуры по отцовской линии, материнской линии или по обеим линиям. Последнее наименее предпочтительно, поскольку инициирует процесс, который сам по себе чреват рисками, сложностями и психологическими опасностями, противоречивостью и путаницей. Человеку тогда пришлось бы всегда делать выбор между двумя группами; он мог бы претендовать на имущество из обоих источников, иметь две альтернативы и двойной статус. И, соответственно, вопрос о его положении и социальной идентичности мог бы решаться по усмотрению одной из двух сторон. Такой тип общества породил бы постоянную борьбу, трудности, конфликты и, как должно быть ясно с первого взгляда, создал бы невыносимую ситуацию. Действительно, мы находим полное подтверждение нашему выводу о том обстоятельстве, что ни в одном человеческом обществе происхождение, наследование и преемственность не остаются неопределенными. Даже в таких сообществах, как полинезийские, где человек может вести счет родства либо по материнской, либо по отцовской линиям, он должен сделать свой выбор в молодости. Таким образом, одностороннее родство - неслучайный принцип. Его нельзя "объяснить" идеями отцовства или той или иной чертой примитивной психологии или социальной организации. Это единственный возможный способ решения проблем передачи имущества, титулов и социальных привилегий. Тем не менее, как мы увидим далее, он не исключает возникновения ряда трудностей, побочных явлений и опосредованных реакций. По-прежнему существует выбор между материнским правом и отцовским правом.
Рассмотрим теперь более детально, как работает метод счета родства по материнской линии и по отцовской линии. Как мы знаем, организация эмоций в сентименте во многом схожа с организацией общества. В формировании материнского сентимента, как мы подробно разобрали в первой части книги и резюмировали в одной из последних глав, не обнаруживается никакого потрясения основ в результате перехода от первоначальной нежности к применению власти. При материнском праве властью принуждения обладает не мать, а ее брат, и принцип наследования не вызывает антагонизма и ревности между матерью и сыном, так как он наследует только ее брату. В то же время личная привязанность и нежность между матерью и ребенком, несмотря на все культурное и общественное влияние, сильнее, чем между отцом и ребенком. И также нет оснований отрицать, что очевидная физическая природа материнства, возможно, во многом обусловила телесную идентичность ребенка и матери. Таким образом, при том что характерные для отношений с матерью представления о воспроизводстве потомства, нежные чувства детства, глубокие эмоциональные узы между матерью и ребенком формируют более интенсивный сентимент, этот сентимент не претерпевает никаких изменений под тяжестью правовой и экономической передачи, которую он влечет за собой. Другими словами, при материнском праве общественный закон, наследуемый сыном от брата матери, ни в коей мере не портит отношений с матерью; в целом тем самым лишь подчеркивается тот факт, что эти отношения эмпирически более очевидны и что они эмоционально сильнее. Как мы помним из подробного анализа институтов одного матрилинейного общества, брат матери, представляющий принцип жесткой власти, общественные идеалы и амбиции, весьма удачным образом удерживается на расстоянии, вне семейного круга.
Отцовское право, с другой стороны, влечет за собой, как было показано в последней главе, определенный разрыв в формировании сентимента. В патрилинейном обществе отец должен воплощать две ипостаси - нежного друга и жесткого блюстителя закона. Это ведет к возникновению в семье противоречивых чувств и социальных трудностей, осложняя сотрудничество и порождая ревность и соперничество в самом сердце семьи.
Нужно упомянуть еще один момент. В примитивных сообществах даже в большей мере, чем в цивилизованных, посредством родственных связей регулируются сексуальные установки. Расширение родства за пределы семьи предполагает во многих обществах формирование экзогамии наряду с формированием кланов. При материнском праве запрет на инцест с членами одной семьи просто расширяется до запрета на половую связь с членами одного клана. В матрилинейном обществе, следовательно, построение общей сексуальной установки по отношению ко всем женщинам общины - гармоничный и ничем не осложненный процесс. В патриархальном обществе, с другой стороны, нельзя просто распространить табу на инцест с членами семьи на весь клан - необходимо еще и выстроить новую схему представлений о допустимом и недопустимом в сфере сексуальных отношений. Патрилинейная экзогамия не включает в себя одного человека, кровосмесительной связи с которым необходимо избегать наиболее строгим образом, - мать. Все это представляется нам обоснованием того, почему материнское право может считаться более полезным принципом социальной организации, чем отцовское право. Полезность, разумеется, связана с таким уровнем человеческой организации, где родственные связи играют важнейшую социальную роль как на бытовом уровне, так и на уровне классификации.
Очевидно, важно понять, что отцовское право также имеет значительные преимущества. При материнском праве всегда существует двойная власть над ребенком, и семья в этом смысле расколота. Здесь развивается та сложная перекрестная система отношений, которая в примитивных сообществах усиливает прочность социальной ткани, но в высших обществах привела бы к многочисленным проблемам. По мере развития культуры клановые институты и институты классифицирующего родства исчезают, организация местной племенной общины, города и государства упрощается, принцип отцовского права естественным образом становится доминирующим. Но это уводит нас от предмета нашего исследования.