8. Семья. Есть ли у персонажа супруг/супруга, родители, дети? Каковы отношения с ними? Какова история создания семьи? Имеются ли увлечения на стороне?
9. Образование. Где получил? Какое? Самоучка?
10. Неприязни. Чего персонаж не переносит?
В дальнейшем информацию о персонаже можно подавать с трех точек зрения:
1. Что персонаж думает о себе сам?
2. Что думают о нем другие?
3. Что думает об этом автор?
Полезна также используемая в драматургии классификация, согласно которой различают четыре типа персонажей: "наши знакомые", "андердог", "потерянные души", "идолы".
"Наши знакомые" - это обычные люди, которых беспокоят обычные жизненные проблемы. Не сделавшие ничего выдающегося, именно они часто являются наиболее типичными представителями своей социальной группы, своего времени, своей эпохи. Драматизм в их судьбе часто заключен не в случившемся, а в том, что не произошло, в счастье, которое было так возможно, но прошло мимо. Так как жизнь "наших знакомых" напоминает жизнь большинства людей, читателям будет легко идентифицировать себя с ними.
"Андердог" (от англ. Underdog - собака, побежденная в драке, либо жертва несправедливости) - это человек, который пробился наверх вопреки сложившимся обстоятельствам. Эту группу персонажей составляют выходцы из бедных семей, ставшие миллионерами, провинциалы, покорившие столицу, самоучки, совершившие переворот в науке, инвалиды, вернувшиеся к активной жизни. Жизнь "андердога" - всегда борьба, конфликт, и поэтому портрет такого человека написать легко. Нужно лишь попросить его вспомнить драматические ситуации, в которых он находился, и то, как он из них выходил. В результате текст может получиться не менее захватывающим, чем детектив.
"Потерянные души" - люди, перешедшие некий барьер, совершившие то, что недопустимо для "наших знакомых", например персонажи из мира криминала, осужденные за громкие преступления, ветераны вооруженных конфликтов, решившие (как правило, на условиях анонимности) рассказать об ужасах войны, бывшие и нынешние наркоманы и работницы секс-индустрии. Портреты таких людей дают возможность погрузиться в "потусторонний" мир, взглянуть на жизнь с другой стороны. На этой другой стороне жизни и должен фокусировать внимание журналист.
"Идолы" - это те, для кого благодаря власти, деньгам или каким-то сверхспособностям не существует ограничений, столь ощутимых в жизни обычных людей. К данному типу персонажей относят монархов, супербогачей, звезд, экстрасенсов. "Идолы" интересны тем, что воплощают мечты обычных людей. Для них доступно то, что для читателей нереально. И именно на этом следует делать упор, а также на том, как распоряжаются персонажи своими исключительными способностями и возможностями.
Жизнь персонажа можно представить как вызовы судьбы и его ответы на них. Различают семь категорий вызовов:
1. Удар по самоуважению. Здесь атака происходит на представление человека о себе и о своем месте в мире. Например, человек считал себя умным, а оказался обманут, считал себя неотразимым, а ему отказали, считал себя неприкосновенным, а оказался ограблен.
2. Профессиональный провал. Речь идет о крахе дела, которому человек посвятил свою жизнь. Разорившийся предприниматель, зашедший в тупик ученый, отстраненный от власти политик - вот примеры профессионального провала.
3. Физический вред. Сюда относятся болезни и травмы, приводящие как к временному, так и к постоянному расстройству здоровья. А дальше слабые ломаются, сильные становятся еще сильнее.
4. Угроза смерти. Это ситуации, когда персонаж мог погибнуть, например войны, катастрофы, а также конфликты с представителями криминального мира.
5. Угроза гибели семьи. Здесь проявляется то, на что готов персонаж ради спасения близких.
6. Угроза гибели популяции. Под популяцией имеется в виду как население страны в целом, так и жители отдельного региона или населенного пункта. Угрожать же им могут войны и всевозможные экологические и техногенные катастрофы. Персонаж ставится перед выбором: рисковать ли своей жизнью, чтобы спасти жизнь других?
7. Угроза человечеству. Сюда относятся те же самые вызовы, что и в предыдущем пункте, только проявляющиеся в глобальном масштабе.
По композиции портреты бывают трех типов: времяориентированные, сценоориентированные и литературные. В первом случае в качестве "красной нити" берется какой-то отрезок времени - либо один день (неделя, месяц) из жизни персонажа, либо вся его жизнь. Начало и конец портрета - это соответственно утро и вечер (понедельник и воскресенье, первый и последний дни месяца), рождение и смерть.
При сценоориентированной композиции действие развивается через смену типичных сцен из жизни персонажа. При этом исходная сцена задает определенное отношение к нему, а затем это отношение меняется, и после завершающей сцены персонаж представляется вовсе не таким, каким казался в начале текста.
При литературной композиции "красной нитью" служит метафора или сказка, которая затем накладывается на судьбу персонажа, становится лейтмотивом его жизни. Вот фрагмент портрета, написанного одной из студенток в качестве учебного задания:
"А ты знаешь анекдот про ворону?" - мы сидели у Машки на кухне, и она, умудряясь одновременно болтать со мной, печь пирожки и смотреть "Не родись красивой", рассказывала анекдоты. "В общем, собрались лебеди на юг лететь. Собрались и собрались, но тут к ним ворона подлетает и говорит: "Лебеди-лебеди, возьмите меня с собой, а?" Лебеди посмеялись, смотрят такие на ворону и говорят: "Ну ты, ворона, совсем из ума выжила? Посмотри на нас - какие мы белые, красивые, а ты куда?" Ворона начала канючить, и ее взяли с собой. Летят-летят лебеди, первая остановка. Сидят, ворону ждут. Тут видят - черная точка в небе, ба-бах, ворона приземлилась! Отдышалась, дальше полетели. Вторая остановка. Нет вороны! Через пять минут снова черная точка в небе, и ба-бах, ворона садится на землю. Отдышалась, дальше полетели. Долетели. Все уже приземлились, ждут-ждут ворону - нет ее. Тут видят - еле-еле тащится черная точка в небе. Ба-бах, ворона. Лебеди ей и говорят: "Ну что ты, ворона, мы же тебя предупреждали!" А она им: "Я.....смелая (никак отдышаться не может)...я...сильная...я...все смогу...но такая дура." Вот и я, Маринка, сильная и смелая! Хоть и дура!", - смеется Машка.
(Волобуева М. Московская девчонка в нейлоновой юбчонке: Учебная работа студентки 3-го курса Международного независимого эколого-политологического университета, апрель 2007 г.)
В заголовок портрета обычно выносят цитату персонажа, его особую характеристику либо просто обыгрывают его имя. Начинается портрет со сцены, реже - с особой характеристики персонажа или цитаты. Не рекомендуется начинать текст с оценки, так как читатели могут счесть ее натянутой и воспримут как попытку автора навязать им свое мнение.
Динамизм в портрете достигается за счет смены действий и цитат "вне действия". Последние служат для объяснения, комментирования и бэкграунда. При этом цитата должна располагаться до или после действия, но ни в коем случае не прерывать его. Завершаться портрет может цитатой, дополняющей или интерпретирующей то, что было сказано в начале, или сценой, показывающей завершение очередного круга из жизни персонажа ("И снова...").
Иногда портрет пишут от первого лица, когда журналист после беседы с персонажем оформляет текст в виде рассказа персонажа о себе. В остальном здесь действуют те же самые правила и закономерности. Вот пример такого портрета:
6.20. Зураб Соткилава написал мне на премьерной программке "Отелло": "Саша, прошу тебя, береги свой голос!" Какое там "береги": мое "браво!" пробивало стены театра насквозь, его было слышно на "Плешке". Я и сейчас, когда забываюсь, не щажу свои бедные, давным-давно порванные связки. Например, вчера. ...Если остановят гаишники, придется объясняться либо на пальцах, либо интимным шепотом.
12.00. Не думал, что меня так тряхнет. С 95-го года каждую субботу на старенькой "семерке" я открываю для себя подмосковные монастыри и храмы. Наверное, это гены: у меня в роду пять поколений священников. На этот раз был в Бутове. Там есть поле, где в тридцать седьмом расстреляли и зарыли 230 монахов, каноников, дьяконов. Возле него недавно построена деревянная церковь во имя святых новомучеников. Моросил дождь, земля была влажной, и у меня возникло ощущение, что я иду по слезам. Собственная жизнь перестала казаться такой уж тяжелой.
13.00. Дома сел и сидел, не ощущая ни себя, ни времени.
15.00. Оделся во все черное. Рубашка, свитер, джинсы. У меня много хорошего французского одеколона, но пользоваться им после Бутова не стал - не то состояние души.
15.30. Киевский рынок - самый дешевый рынок нашего города. Гвоздика - по двенадцать рублей за штуку. Взял полсотни. Меньше не имеет смысла. Их не будет видно. Цветы, летящие в финале на сцену, - это тоже элемент действия, и надо, чтобы оно получилось эффектным и красивым. Букет должен перелететь огромную оркестровую яму и опуститься точно у ног "моего" Коли Цискаридзе или "моей" Нади Грачевой, а не абы где. Никакая сирень не долетит - она слишком легкая; никакие гладиолусы не долетят - они сломаются по дороге. А у гвоздики есть и вес, и прочный стебель. Сегодня мне нужны белые гвоздики. Сегодня Коля танцует Альберта в "Жизели". И, например, красные гвоздики здесь не годятся. Нельзя Альберту красное. Это читается как кровь. А Дон Кихоту можно. Там красное - цвет любви.
Каждый цветок я вытащил из ведра сам. Проверил, чтобы ножка была потолще, чтобы не кривая, чтобы шапка была плотной. Девушки-хохлушки были недовольны. Я же не рассказываю, для чего беру. Я не хочу, это моя тайна.
18.15. В фойе - обычная суета. Подошли коллеги, попросили поддержать исполнительницу партии Жизели. Конечно, поддержу, Марианна - хорошая девочка. Сейчас в театр легче попасть, и поэтому клакеры не воюют, а сотрудничают. Бабушки рассказывали про клаку времен Павловой, Шаляпина, Собинова. Вот там доходило до драк. Не дай бог кто-то случайно чихнул. Это все! После спектакля выцарапывали глаза. Служили своим избранникам истово, как жрецы. И те понимали, берегли своих клакеров, были к ним очень внимательны.
Мне посчастливилось. Я застал последних из старой гвардии. Володя Мабута и Лиля Девятая Колонна (знаменитых колонн Большого театра, как известно, восемь) были великие клакеры. Они дышали театром. Они могли сорвать спектакль или поднять до невозможной высоты. Я видел, как преклонялись перед ними Лиепа, Лепешинская, Васильев. Они понимали, что от них зависят, и я испытывал гордость за то, что Лиля и Володя играют такую огромную роль.
Если они начинали хамить - это был провал. Есть много способов нахамить. Достаточно балерине за мгновение до фуэте сказать: "Маша, не надо, не делай этого." - и она не сможет нормально станцевать. Некстати кашлянул, засмеялся, завел будильник. А как страшно артисту, когда он ждет этого весь спектакль! От такого ожидания ломались руки, ноги, голоса, карьеры. Никто никогда в эти разборки не лез. Во-первых, себе дороже. Во-вторых, все равно все заканчивалось рукопожатиями. Недели две-три максимум - и артист шел на мировую.
Но наказывать своих кумиров могли только они. Я как-то невпопад хлопнул - и Лиля гонялась за мной по всему Большому театру. Она была чемпионкой Европы по баскетболу. У нее были ладони, как ковши экскаватора: в каждой помещались одновременно три бутерброда. Она могла бы мою голову зашвырнуть на пятый ярус, как мячик. Но я, благодарение судьбе, мастер спорта по лыжам: я лучше нее бегал. Таких фигур, как Лиля и Володя, теперь нет. Но нет и того Большого театра.
18.45. В раздевалке партера попросил поставить в воду цветы. Они напитаются влагой, у них появится лишний вес. И они сохранятся свежими, а не как с могилы.
Над партером дата - 1856 год. Всякий раз, взглянув на нее, я ощущаю дрожь. Театр ни разу не реставрировался, до всего, что здесь есть, касались мои предки; и, возможно, именно на этом месте стояла в каком-нибудь 1900 году моя юная бабушка в новеньких сапожках и с кружевным зонтиком, которые теперь моя семейная реликвия. Когда после летних каникул я вхожу сюда первого сентября, на открытие сезона, я обязательно дотрагиваюсь до некоторых вещей: до обивки кресел, до дверей. Они для меня как икона.
18.50. Кстати, в партере никогда не сидели аристократы и богачи. Они сидели в бенуаре. Большой театр устроен так, что звук сначала достигает царской ложи, затем поднимается наверх, к последнему ярусу, и только потом оттуда опускается в партер. Его номер - последний. Прежний бомонд был в курсе этих нюансов.
19.00. Есть места с особой акустикой: упали ключи - и театр вздрогнул. Если в них начинать хлопать - весь зал будет слушать. Это на четвертом ярусе, в партере и чуть-чуть в крайних ложах. Я много лет хлопаю внизу в партере с правой стороны. Там идет очень сильный резонанс. У меня - особый хлопок. Люди рядом просто закрывают уши. Или, как сейчас, вибрируют и дергаются. Но театр - не кладбище. Здесь нужно хлопать. Особенно в балете. Зрители не понимают, что танцорам нужен отдых: восстановить дыхание после фуэте или после прыжков. Хлопки - это маленький, но спасительный отдых. Или когда случаются всякие казусы: куст упал вместе с Жизелью, у певца треснули штаны на мощной ноте, у балерины соскочили бретельки. Зал, естественно, начинает смеяться. Это нормально. Но надо смех перевести в сочувствие, заставить аплодировать, чтобы актер пришел в себя, чтобы почувствовал поддержку.
20.10. Раньше во время антракта все нижнее фойе было забито театралами. У каждой группки было свое место. Они спорили, они обсуждали, они были недовольны, они были очарованы. Я ходил между ними и слушал, открыв рот: па-де-де... адажио... пируэт. Красивые слова, господи! Я смотрел на старух с ридикюлями и бантиками. Их мощные бинокли. Их мягкие складки старинных шалей. Их кружева. Их грациозные, несмотря на искривленный позвоночник, походки. Они слышали Шаляпина, видели Павлову, они ездили за ними в италии и америки. Другой шум, другие речи, другое состояние.
Порадовала глаз супружеская пара. Обоим за восемьдесят. Я обожаю людей, которые прожили вместе всю жизнь и держат друг друга за руки. В этом есть красота и надежда.
20.25. В театральном буфете пусто. Слишком дорого. В прежние времена здесь было не протолкнуться, звенел третий звонок, а люди только садились за стол.
21.00. Когда в юности я приходил в театр, я видел Альберта из "Жизели", Машу из "Щелкунчика", Одетту из "Лебединого", а не солиста такого-то, солистку такую-то. Для меня не существовало разницы между ними. Я не понимал ничего. Я не замечал их пота, их боли, их ошибок. И это была сказка...
21.25. Начинаются финальные поклоны. Коля и Марианна выйдут последними. Пока они движутся от задника к рампе, за эти краткие десять-пятнадцать секунд я должен и успеть переместиться из ложи в центр партера, туда, где дирижерский пульт, и успеть завести зал, и не упустить момент броска, кинуть цветы так, чтобы они опустились строго к Колиным ногам в то мгновение, когда он остановится у края сцены. Коля поднимет один цветок, прижмет к сердцу, остальные останутся лежать на полу, по ним будут ходить - и это так красиво! Я бросаю цветы уже тридцать лет. Я кидал цветы даже тогда, когда Васильев, став директором, забыл, как он сам ждал этого (я много раз бросал ему букеты, раз сто пятьдесят точно). По его распоряжению меня не пускали в партер, но я прорывался, бросал цветы и убегал. Для меня не сделать это - все равно что не поблагодарить человека, который покормил.
.Прошли лесничий, виллисы, Мирта. Я уже в двух метрах от рампы.
.Из-за кулисы появились Альберт и Жизель. Я - у рампы. Кладу цветы, начинаю аплодировать. Зал подхватил, зал поймал ритм.
.Они в метре от авансцены. Я поднимаю гвоздики, я отключен, я весь мокрый, я переживаю; мне очень важно, чтобы цветы получил именно Коля, чтобы я не промахнулся.
21.26. Успел! У Коли очень усталое лицо. Но счастливое. Он улыбается мне. Зал грохочет. Я наслаждаюсь этим грохотом. Я чувствую себя вторым дирижером спектакля.
(Гущина Л. Александр Голубев, театральный клакер: "Я подсказываю, где надо хлопать" // Новая газета. 2003. 7 июля.)
Портрет - это рассказ о человеке. При "холодном" написании журналист готовит текст без непосредственного общения с персонажем, при "теплом" - после такой встречи. Беседа при подготовке портрета может быть статичной, когда персонаж и журналист общаются, сидя напротив друг друга, и динамичной, когда собеседник что-то делает, в промежутках между действиями отвечая на вопросы журналиста. Во время разговора журналисту нужно обращать внимания на особенности речи и мышления, собирать истории и случаи из жизни персонажа, а также следить за тем, как он общается с другими людьми. При небольшом количестве времени для представления персонажа можно воспользоваться GOSS-методом, когда журналист последовательно задает вопросы о целях персонажа, о препятствиях, которые мешают ему достичь этих целей, о решениях, которые он принял, чтобы преодолеть препятствия, и о времени, когда персонаж начал или начнет действовать, а также планирует получить результаты. Характер описывается формулой "Кто? + Что делает? + С какой целью?" и раскрывается через преодоление "барьеров" - того, что препятствует персонажу достичь его цели. Придают объемность персонажу при помощи анкеты из десяти пунктов: интеллект, эмоциональность, физиология, социальная база, экономическая база, талант, посторонние интересы, семья, образование и неприязни. Информацию о персонаже подают с трех точек зрения: что он думает о себе сам, что думают о нем другие, и что думает о нем автор. Семь категорий вызовов, с которыми может столкнуться персонаж, - удар по самоуважению, профессиональный провал, физический вред, угроза смерти, угроза гибели семьи, угроза гибели популяции, угроза человечеству. При времяориентированной композиции в качестве "красной нити" берется отрезок времени, при сценоориентированной действие развивается через смену типичных сцен из жизни персонажа, при литературной используется сказка или метафора, которая играет роль лейтмотива. Динамизм в тексте достигается за счет смены действий и цитат "вне действий".