Параграф четвертый
Стабилизаторы общества
В своей первой антинэповской пьесе Маяковский рассказал о деморализующем влиянии нэпа на рабочий класс, изобразил рабочего-отщепенца Присыпкина-Скрипкина, который через женитьбу на дочери парикмахера-част-ника Эльзевире Ренесанс проникает в мелкобуржуазную среду, в новый "средний класс", небогатый, но состоятельный, тот самый "средний класс", каковой, по мнению социологов – западных и гайдаровско-чубайсовских, является стабилизатором общества, всегда готовым поддержать толстосумов-олигархов и их креатуру – сверхбогатый класс новой чекистской "номенклатуры" и погасить или впрямую физически сдержать, а то и подавить недовольство или активное возмущение "пролов", если употребить оруэлловский термин. Сегодня раздается порой бурчание разгневанных несправедливостью "низов", и новый "средний класс" оказывается не в состоянии утихомирить недовольных. Тут же раздаются голоса советников властвующей элиты, взывающей к "верхам" создать условия для максимального расширения рядов нового мещанского, потребительского "среднего класса". Наше общество, говорят гайдаро-чубайсы, на 90 % должно состоять из граждан нового "среднего класса" – обывателей, потребителей, мещан, и лишь тогда мы достигнем уровня цивилизованных стран Запада. И лишь тогда 7 % властвующей элиты смогут погрузиться в "нирвану" своего благополучия, только тогда мы избавимся от марксистских классов, классовой борьбы и опасности потерять свои богатства, привилегии, почет и власть. Пьеса Маяковского "Клоп" предостерегает о надвигающейся опасности капиталистического перерождения советского строя.
Часть тринадцатая
Третий потоп ("Баня" – пьеса с цирком и фейерверком)
Христос освятил церковь, "очистив банею водною посредством слова". А еще до Христа, в языческих мистериях употреблялась "баня возрождения" или "очищения" человека силою слова.
Параграф первый
Волга человеческого времени
Надо воздать должное прозорливости Маркса и Энгельса, первым открывшим поглощение наемных рабочих, пролетариев, "новым средним классом". Но как ни раздвигались границы "нового среднего класса", во времена Маяковского еще оставался активный производственный слой пролетариев и опирающихся на них изобретателей, ученых, да и "выродков" "нового среднего класса", презирающих свое начальство – канцелярских крыс. Если научно-технический прогресс приводит к сокращению наемного рабочего класса и росту средних и высших чиновников и машин (особенно информационных), создание "машин времени" сделает излишней невежественную, омещанившуюся, бездушную элит-бюрократию. В "Бане" Маяковский изобразил этот этап борьбы рабочих-изобретателей с последней паразитической фракцией буржуазии – начальствующими чиновниками-бюрократами. Никаких забастовок, манифестаций, восстаний. Внешне все спокойно. Но в недрах (в пьесе – в подвале) бюрократического общества (в пьесе – в Главке по управлению и согласованию), где "правят бал" дремучие чинодралы-паразиты, изобретатель Чудаков с помощью рабочих Фоскина, Двойкина, Тройкина, Велосипедкина завершает работу по созданию "машины времени", которая вот-вот начнет действовать. Об этой работе ничего не знает и не хочет знать ни Победоносиков – главначпупс (главный начальник по управлению и согласованию), ни его секретарь Оптимистенко.
Маяковский уже не раз писал стихи в поддержку изобретателей, но приобретатели-главначпупсики не обращали внимания ни на изобретателей, ни на их изобретения, если они не приносили непосредственной выгоды им лично. Чудаков – гениальный изобретатель, беспокоится о своем изобретении, как о ребенке, хотя сам он, как ребенок, нуждается в заботе. Чудаков – существо безбытное, бедно и неряшливо одетое, забывающее вовремя поесть, не думающее об известности, о славе, скромный, как схимник. Его самые близкие друзья – рабочие. Они его помощники и его "няньки". Они заботятся о Чудакове и о его машине. Они-то понимают, кто такой их друг-изобретатель, они верят в него и в его творение. Им очевидна безмерная ценность его изобретения. Маяковский давно мечтал, "чтобы / не часы показывали время, / а чтоб время / честно / двигало часы". И вот никому не известный, ни к какому научно-конструкторскому бюро не приписанный, один с друзьями-рабочими простой парень Чудаков на основе законов относительности, открытых Эйнштейном, дерзнул покорить время. Наступает решительный момент. До включения машины остались уже не часы, а минуты, а помощникам Чудакова страсть как хочется пошутить. И зритель еще не догадывается, как развернется действие пьесы, но уже первые реплики актеров настраивают на комедийный лад. Пьеса начинается блистательным агоном.
В е л о с и п е д к и н (вбегая). Что, все еще в Каспийское море впадает подлая Волга?
Ч у д а к о в (размахивая чертежом). Да, но это теперь ненадолго. Часы закладывайте и продавайте.
В е л о с и п е д к и н. Хорошо, что я их еще и не купил.
Ч у д а к о в. Не покупай! Не покупай ни в коем случае! Скоро эта тикающая плоская глупость станет смешней, чем лучина на Днепрострое, беспомощней, чем бык в Автодоре.
В е л о с и п е д к и н. Унасекомили, значит, Швейцарию?
Ч у д а к о в. Да не щелкай ты языком на мелких сегодняшних политических счетах! Моя идея грандиознее. Волга человечьего времени, в которую нас, как бревна в сплав, бросало наше рождение, бросало барахтаться и плыть по течению, – эта Волга отныне подчиняется нам. Я заставлю время и стоять и мчать в любом направлении и с любой скоростью. Люди смогут вылазить из дней, как пассажиры из трамваев и автобусов. С моей машиной ты можешь остановить секунду счастья и наслаждаться месяц, пока не надоест. С моей машиной ты можешь взвихрить растянутые тягучие годы горя, втянуть голову в плечи, и над тобой, не задевая и не раня, сто раз в минуту будет проноситься снаряд солнца, приканчивая черные дни. Смотри, фейерверочные фантазии Уэллса, футуристический мозг Эйнштейна, звериные навыки спячки медведей и йогов – все, все спрессовано, сжато и слито в этой машине.
Чудаков не боялся, вовлекая в свой эксперимент природные и социокультурные явления, нанести ущерб чистоте науки; в отличие от многих своих собратьев по экспериментальной физике, он адогматичен. Эрудит, но не начетчик. Чудаков футурист в науке, в изобретательстве, он мыслит широко и действует дерзостно. Велосипедкин, которому Чудаков объясняет устройство "машины времени", сначала ничего не понимает, а когда наконец до него что-то доходит, "легкий кавалерист" уже прикидывает, как он приспособит "машину времени", чтобы избавиться от навязчивой болтовни именитых докладчиков вроде "преда искусств" Когана. Изобретателя такой прагматизм возмущает.
Ч у д а к о в. Фу, какая гадость! Чего ты мне какого-то Когана суешь? Я тебе объясняю это дело вселенской относительности, дело перевода определения времени из метафизической субстанции, из ноумена в реальность, подлежащую химическому и физическому воздействию.
Велосипедкин не унимается. Его рассудок не поднимается выше идеи ускорения высиживания цыплят с помощью "машины времени". Изобретатель вскипает.
Ч у д а к о в. Ну, что за пошлятина! Я чувствую, что ты со своим практическим материализмом скоро из меня самого курицу сделаешь. Чуть я размахнусь и хочу лететь – ты из меня перья выщипываешь.
В другой раз Велосипедкин намерен с помощью машины Чудакова получить в Наркомфине деньги для завершения чудаковского эксперимента. Изобретатель бросает, походя, фразу, которая многого стоит.
Ч у д а к о в. Ну вот, я вам в будущее дверь пробиваю, а вы на рубли сползли… Фу, исторические материалисты! (На что Маяковский покусился! – К.К.)
Маяковский в Чудакове изобразил себя самого. Его поэзия – это тоже своеобразная "машина времени". С этой поэтической "машиной времени" читатель может остановить мгновенье счастья, потому что оно прекрасно. Если он не может снова стать молодым, как Фауст, то почувствовать себя молодым, энергичным, бодрым, способным на чудаковатости может. Маяковскому, изобретателю необычайных слов, не только косноязычные "верхи" ставили палки в колеса, но порой и близкие по духу, но темные читатели-рабочие своими жалобами на непонимание непривычных стихов "выщипывали перья". А чудаковское "Фу" "историческому материализму" – идеологическому устою партии дразнило ревнителей сталинизма вроде В. Ермилова, клеветавших на Чудакова – положительного героя "Бани" и на создателя пьесы, ненавистного Владимира Маяковского. А денег на пуск "машины времени" у Чудакова действительно не было, и если кто и помог изобретателю их получить, то это был не "исторический материализм", а брошенная Победоносиковым жена – простая работница Полина и бухгалтер главначпупса Ночкин, который взяточные накопления своего начальства передал Чудакову и его друзьям.
Параграф второй
Главначпупс Победоносиков
У Гоголя есть повесть "Нос", рассказывающая о том, как подвыпивший цирюльник Иван Яковлевич, брея майора Ковалева, отхватил ему нос. Майор, под мухой, сразу даже и не заметил. А по утру, проснувшись, обнаружил, что вместо носа у него гладкое место. Стал Ковалев искать свой нос и наконец обнаружил его в Казанском соборе среди молящихся. Нос был в мундире, шитом золотом, на нем были замшевые панталоны, при боку шпага. "По шляпе с плюмажем можно было заключить, что он считался в ранге статского советника", тогда как Ковалев был всего-навсего кавказским коллежским асессором. Робея, Ковалев попросил свой нос вернуться на место, на что нос, нахмурившись, отвечал: "Вы ошибаетесь, милостивый государь. Притом между нами не может быть никаких тесных отношений. Судя по пуговицам вашего виц-мундира, вы должны служить в сенате или, по крайней мере, по юстиции. Я же по ученой части". Не успел опомниться Ковалев, как нос ускакал от него.
Что хотел сказать своей фантастической повестью Николай Васильевич? Либо то, что важный сановник не более чем государственный нос, который должен все разнюхивать и докладывать, либо хотел сказать – не задирай свой нос, не заносись, либо предупреждал – не суй свой нос в чужие дела, либо что-то еще. Но, так или иначе, ясно, что Победоносиков – прямой потомок носа майора Ковалева. Правда, потомство измельчало, нос стал носиком, но зато новый хозяин носит носик, как министерский раззолоченный сюртук – он теперь Победоносиков. Маяковский продолжает Гоголя. Вся пьеса "Баня" – современный "Ревизор". Она, как и "Ревизор", ревизует, очищает от номенклатурной коросты, смывает и возрождает.
Пока мы обсуждали возрождение Маяковским гоголевской традиции, в кабинете главначпупса – невежественного, надутого спесью администратора кипела "работа". Победоносиков должен был подготовить три доклада к трем различным юбилеям, достать у такого же балетмейстера, как он сам, два международных билета для поездки на курорт со своей любовницей – работницей ВОКСа Мезальянсовой, распечь за растрату бухгалтера Ночкина, позировать живописцу Бельведонскому, "увековечивающему" его в портрете для потомства, обмануть свою безропотную "половину". Так главначпупс занимался управлением и согласованием. Вот Победоносиков перелистывает бумаги, дозванивается по вертушке и мимоходом диктует машинистке Ундертон:
"Итак, товарищи, этот набатный, революционный призывный трамвайный звонок колоколом должен гудеть в сердце каждого рабочего и крестьянина. Сегодня рельсы Ильича свяжут "Площадь имени десятилетия советской медицины" с бывшим оплотом буржуазии "Сенным рынком"."
Ну и демагог, ну и краснобай – скажет читатель или зритель. Но Победоносиков в том же духе продолжает травить баланду про достоинства советского трамвая и столь "значительного" трамвайного юбилея. Его болтовню прерывают телефонные звонки. Главначпупс собирается продолжить диктовку:
На чем мы остановились?
У н д е р т о н. На "Итак, товарищи…"
П о б е д о н о с и к о в. Да, да… "Итак, товарищи, помните, что Лев Толстой – величайший и незабвенный художник пера. Его наследие прошлого блещет на грани двух миров, как большая художественная звезда, как целое созвездие, как самое большое из больших созвездий – Большая Медведица. Лев Толстой…"
Главначпупс не только напыщенно и не к месту говорит банальности, он еще ухитряется сплагиировать самого Маяковского, его мольбу о звездах, его стремление к созвездию Большой Медведицы, так много значившей в поэзии Маяковского. Высокие мысли, заветные желания Победоносиков превращает в "многозначительную" пошлятину, – впрочем, как пытался сделать это высший руководитель государства.
У н д е р т о н. Простите, товарищ Победоносиков, вы там про трамвай писали, а здесь вы почему-то Льва Толстого в трамвай на ходу впустили. Насколько можно понимать, тут какое-то нарушение литературно-трамвайных правил.
Ах, как посмела простая пишбарышня нарушить течение начальственного словотока! Но машинистка, на беду себе, не в пример боссу, честна и умна.
П о б е д о н о с и к о в. Что? Какой трамвай? Да, да… С этими постоянными приветствиями и речами…
Говорит о любом предмете, ничего ни в одном не понимая. Но он же облеченный, ответственный, он уже известный нам гоголевский нос, немного укоротившийся – из носа стал носиком – и к тому же осознавший победность своего существования.
Прошу без замечаний в рабочее время! Для самокритики вам отведена стенная газета.
Вот и покритикуйте бюрократа-невежду, безответственного болтуна. Да и критика ли это была? Так, пустяшное замечаньице.
Продолжаем… "Даже Лев Толстой, даже эта величайшая медведица пера, если бы ей удалось взглянуть на наши достижения в виде вышеупомянутого трамвая, даже она заявила бы перед лицом мирового империализма: "Не могу молчать". Вот они, красные плоды всеобщего и обязательного просвещения".
Снова телефонные звонки. Победоносиков выколачивает два билета в международный вагон рейса "Москва – Кисловодск". Сорвалось. Балетмейстера перевели на другую работу.
<…> На чем остановились?
У н д е р т о н. "Итак, товарищи…"
П о б е д о н о с и к о в. "Итак, товарищи, Александр Семеныч Пушкин, непревзойденный автор как оперы "Евгений Онегин", так и пьесы того же названия…"
У н д е р т о н. Простите, товарищ Победоносиков, но вы сначала пустили трамвай, потом усадили туда Толстого, а теперь влез Пушкин – без всякой трамвайной остановки.
П о б е д о н о с и к о в. Какой Толстой? При чем трамвай?! Ах, да, да! С этими постоянными приветствиями… Прошу без возражений! Я здесь выдержанно и усовершенствованно пишу на одну тему и без всяких уклонов в сторону, а вы… И Толстой, и Пушкин, и даже, если хотите, Байрон – это все хотя и в разное время, но союбилейщики, и вообще. Я, может, напишу одну общую руководящую статью, а вы могли бы потом, без всяких извращений самокритики разрезать статью по отдельным вопросам, если вы вообще на своем месте. Но вы вообще больше думаете про покрасить губки и припудриться, и вам не место в моем учреждении. Давно пора за счет молодых комсомолок орабочить секретариат.
Самодур, невежда, прохвост Победоносиков распоряжается в своем учреждении, как феодал в своей вотчине. Он окружен подхалимами, взяточниками, одобрялкиными, бюрократами; свой секретариат он считает своей личной прислугой, он транжирит государственные деньги, обставляя антикварной мебелью свой кабинет, загнав в подвал, как в преисподнюю, рабочих своего учреждения, один из которых выдающийся изобретатель; он не интересуется их судьбой, их материальным положением. Вся его работа – безграмотная говорильня о культуре, о литературе, в которой он не смыслит ни бельмеса. Зато самоуважение у Победоносикова, как говорит ему его "придворный" живописец, титаническое. И свое учреждение, где в порядке содержатся все заявления бесправных граждан "увязать и согласовать" всевозможные житейские неурядицы с неизменной резолюцией "отказать", главначпупс считает образцовым "уголком социализма".
В "Клопе" Маяковский показал, как нэп разлагает рабочий класс, а в "Бане" – как нэп развращает управляющее чиновничество. Победоносиков – мелкая сошка, но таких, как он, по всей стране развелось десятки, сотни тысяч. Их так же легко прогонит с теплого местечка более высокий чин, как сам главначпупс прогнал машинистку Ундертон. И, скорее всего, прогонит не на вольные хлеба, а посадит в тюрьму или сошлет в лагерь, заменив вышвырнутых тысячами еще более преданных. Победоносиковы – серьезная сила в управлении обществом и государством. Они пока еще середняки, но они резерв высшего руководства страны. Именно из их среды поднялись на государственный Олимп Ежовы, Сусловы, Михайловы, Гришины, Романовы и прочая шушера. Понять прицел Маяковского у них чутья хватило, поэтому они натравили на поэта гончих псов своей грызущей критики – адвокатов Победоносиковых. Предвидя неизбежный начальственный разнос пьесы, Маяковский, пользуясь шекспировским приемом "мышеловка", пьесой в пьесе, предвосхищает восприятие "Бани" реальными Победоносиковыми. Режиссер комедии выступает и как режиссер "мышеловки", а действующие лица "мышеловки" – это не приглашенная со стороны кочующая труппа актеров, как в "Гамлете", а действующие лица самой пьесы. Теперь главначпупс, Оптимистенко и другие расселись в первом ряду партера, глядя на своих прототипов на сцене и отвечая на вопросы режиссера.
Параграф третий
"Мышеловка"
Р е ж и с с е р. Ну, как, как? Нас всех, конечно, интересует впечатление и вообще взгляд…
П о б е д о н о с и к о в. <…> Остро схвачено. Подмечено. Но все-таки это как-то не то… Сгущено все это, в жизни так не бывает… Ну, скажем, этот Победоносиков. Неудобно все-таки… Изображен, судя по всему, ответственный товарищ, и как-то его выставили в таком свете и назвали еще как-то "главначпупс". Не бывает у нас таких, ненатурально, нежизненно, непохоже! Это надо переделать, смягчить, опоэтизировать, округлить…
Р е ж и с с е р. Что вы! Что вы, товарищи! Ведь это <…> выведен только в виде исключения литературный отрицательный тип.
П о б е д о н о с и к о в. Как вы сказали? "Тип"? Разве ж так можно выражаться про ответственного государственного деятеля? Так можно сказать только про какого-нибудь совсем беспартийного прощелыгу. Тип! Это все-таки не "тип", а как-никак поставленный руководящими органами главначпупс, а вы – тип!!
Вот когда автор говорит, что речь идет не о единичном Победоносикове, а о победоносиковизме высших эшелонов государственной власти…
Р е ж и с с е р. <…> но ведь это по ходу действия.