Все сорок лет, пока изучают убийство Кеннеди, исследователи не могут решить, насколько Освальд был в своем уме и насколько он ответственен за свои действия. И в самом деле, во многих отношениях этот случай стал своеобразной лакмусовой бумажкой, демонстрирующей, насколько мы вообще контролируем собственные поступки в эпоху, когда все вокруг становится все более взаимосвязанным и контролируемым. Так, Джеральд Поснер, автор книги "Дело закрыто" (1992), в которой версии об убийце-одиночке подвергаются тщательной повторной проверке, утверждает, что "единственным убийцей на Дили-плаза 22 ноября 1963 года был Ли Харви Освальд, которого привели туда его собственные запутанные и непостижимые злость и ярость". Автор предполагает, что хотя, возможно, Освальд и действовал в одиночку, в психологическом смысле он не полностью контролировал свои действия. Но ведь конспирологические теории, как правые, так и левые, точно так же не верят в самостоятельность Освальда, считая его жертвой тайных сил, манипулировавших им без его ведома, или контроля, - "всего лишь козлом отпущения", как кричал сам Освальд репортерам в полицейском управлении Далласа. Впрочем, некоторые комментаторы попытались восстановить последовательность "непостижимых" действий Освальда. Так, Александр Кокберн утверждает, что Освальд действовал, исходя из хотя и неправильных, но "радикальных политических мотивов", нанося упреждающий удар по президенту, которого кое-кто подозревал даже в том, что он приказал ЦРУ организовать убийство Кастро.
В своем толстом романе "История Освальда: Американская загадка" (1995) Норман Мейлер тоже рисует довольно убедительный портрет Освальда как достойного - пусть отчасти и нелепого - политического мыслителя и агитатора. И хотя на завершающем этапе анализа этот портрет убийцы оказывается, в сущности, очередным открытием Мейлером самого себя в биографиях малосимпатичных личностей, в "Истории Освальда" интересен тот путь, который прошел Мейлер от своих более ранних заявлений по поводу убийства. В рецензии на книгу Марка Лейна "Стремление к правосудию" Мейлер призывал к созданию комиссии из писателей вместо комиссии Уоррена. "Любой бы предложил создать эту новую комиссию, - писал Мейлер, - единственную настоящую комиссию из литераторов, которая, существуя за счет подписки, потратила бы несколько лег на расследование дела". Далее Мейлер заявляет, что лично он "поверил бы комиссии, возглавляемой Эдмундом Уилсоном, чем комиссии под руководством Эрла Уоррена. А вы разве нет?" Как и большинство представителей контркультуры 1960-х, Мейлер предполагал, что правительство что-то скрывает, и лишь писатели и интеллектуалы, как совесть народа, могут рассказать подлинную версию событий, которая, казалось, неизбежно перетекает в теорию заговора. Мейлер действительно все время демонстрирует, насколько привлекательны в его глазах представления об интеллектуальном сообществе как источнике экзистенциальной тайны, ритуальной и тайной власти. Эта увлеченность достигает кульминации в романе "Призрак проститутки" (1991), где рассказывается о грандиозном полувымышленном расследовании ЦРУ, которое одержимо кружит вокруг черной дыры убийства и даже не в состоянии понять, куда оно идет.
Таким образом, с одной стороны, кажется, что согласие Мейлера с теорией об убийце-одиночке, демонстрируемое им в романе "История Освальда", знаменует собой идеологический разворот от задуманной им литературной комиссии к культуре заговора в американской политике. Возможно, крутой вираж Мейлера объясняется его превращением в консерватора и служит укреплению его позиций в качестве патриарха американской литературы, или, быть может, это не более чем коммерческий оппортунизм, и "История Освальда" была быстро написана, пока у автора был доступ к досье КГБ, которого он добился на волне гласности в бывшем Советском Союзе. Но в то же время обращение Мейлера к теории убийцы-одиночки можно связать и с его ранней отчетливо радикальной оппозицией: на это указывает его попытка представить Освальда не психопатом, а политической фигурой, прилагающей героические усилия к самовыражению, несмотря на препятствующие ему нищету и дислексию. Действительно, Мейлер признается, что, во всяком случае, сначала он питал "предубеждение к конспирологам", но в конце своего подробного исследования "души" Освальда он пришел к выводу о том, что "Освальд был главным героем, движущей силой, человеком, благодаря которому все и случилось, - короче говоря, фигурой более крупной, чем от него могли ожидать". Предлагая доскональный анализ действий убийцы, согнувшегося под напором социального давления со всех сторон, Мейлер повторяет сюжет "Американской трагедии" Теодора Драйзера (1925) - название этого романа Мейлер с удовольствием бы позаимствовал, если бы ему не досталось за это от Драйзера. В детерминистском романе Драйзера рассказывается подлинная история незадачливого бедного парня, который в конце концов кого-то убивает (а именно свою невесту) и предстает перед судом. Собрав множество смягчающих вину и зачастую противоречивых доказательств, автор "Истории Освальда", опять же вторя роману Драйзера, тем не менее заключает, что Освальд все же несет ответственность за убийство, совершив собственный исторический поступок, хотя и не по своему выбору.
Впрочем, что действительно важно в неоднократном возвращении Мейлера к теме убийства Кеннеди, это то обстоятельство, что политический оттенок любой интерпретации можно гарантировать заранее. Отсюда следует, что конспирологические теории не являются ни радикальными, ни реакционными по определению, несмотря на склонность большинства комментаторов считать их либо непременно вредоносными, либо неизбежно прогрессивными. С самого начала либерально и радикально настроенные левые разделились в связи с тем, что думать об убийстве президента. Для кого-то убежденность в заговоре была элементом "параноидального" мышления, под знаком которого прошли годы маккартизма во времена "холодной войны" и которое поэтому нужно отринуть. В своем информационном бюллетене I. F. Stone’s Weekly независимый политический обозреватель Стоун объяснял, почему левые не должны иметь никаких отношений с политической демонологией:
Всю свою сознательную жизнь в качестве журналиста я боролся за левый фронт и разумную политику, выступая против конспирологических версий совершенных одиночками убийств, вины в соучастии и демонологии. Сейчас я вижу, как кое-кто из левых использует ту же самую тактику в спорах об убийстве Кеннеди и вокруг отчета комиссии Уоррена. Я считаю, что комиссия проделала отличную работу на том уровне, которым наша страна действительно гордится и которого заслуживает эго столь трагическое событие.
Однако другие комментаторы из числа либеральных левых восприняли теорию заговора не требующим доказательств объяснением творящегося социального зла: Оливер Стоун - самый известный тому пример. Но как показывают уловки Мейлера, далеко не ясно, какая из точек зрения - теория убийцы-одиночки или теория заговора - априори является более наивной в политическом смысле. Эта неразбериха с идеологическим смыслом поступка Освальда осложняет любой простой рассказ о последствиях убийства, настойчиво побуждая к циничному недоверию.
Теории заговора
В отличие от Мейлера, предпочитавшего Эдмунда Уилсона Эрлу Уоррену, поддерживавшие истэблишмент массмедиа быстро объявили отчет комиссии Уоррена успешным. Журнал Time, к примеру, заявил, что "отчет изумляет своими подробностями, поражает судебной осторожностью и строгостью и в то же время весьма убедителен во всех своих основных выводах". Журнал Life также объявил, что "отчет является прекрасным официальным документом, отражающим доверие по отношению к его автору и нации, которую отчет представляет". Но когда были полностью опубликованы двадцать шесть томов материалов по делу об убийстве, некоторые авторы стали находить раздражающие нестыковки между материалами и выводами комиссии. Проникновение в действия и мотивы комиссии Уоррена стало критическим отражением предпринятого комиссией расследования убийства президента. Вслед за статьями европейских журналистов, опубликованными в 1964–1965 годах на страницах The Nation The Minority of One (здесь вышла целая серия), летом 1966 года появились первые две главные книги, в которых выводы комиссии подвергались критике. Эдвард Джей Эпштейн в "Расследовании" и Марк Лейн в "Стремлении к правосудию" исследовали противоречия и нестыковки "официальной" версии. Там, где Эпштейн приходил к выводу о том, что работа комиссии была скомпрометирована в целях национальной безопасности, Лейн утверждал, что подобный исход был обусловлен в большей степени откровенным желанием скрыть правду, нежели противоречивыми конфликтами интересов. Вновь разбирая такие аспекты, как теория "волшебной пули", способности Освальда метко стрелять и свидетельские показания, указывавшие на второго стрелка, находившегося на Травяном холме, Лейн развил не только теорию заговора с целью убийства президента Кеннеди, но и второго заговора с целью последующего сокрытия фактов усилиями различных спецслужб.
Аргументы в пользу заговора с новой силой заявили о себе в 1967 году, когда окружной прокурор Нового Орлеана Джим Гаррисон обвинил бизнесмена Клея Шоу в участии в заговоре с целью убийства президента вместе с другими антикастровскими активистами. Дело дошло до суда лишь в 1969 году. Судебные слушания продолжались пять недель и были прекращены жюри присяжных, совещавшихся меньше часа. И сам Гаррисон, и его конспирологическая теория подверглись повсеместной критике как старания эгоиста, наделенного политическими амбициями (разгромная кампания не могла обойтись без собственных кон-спиративистских трактовок), и верх снова одержали сторонники теории стрелка-одиночки. Так что в 1967–1968 годах генеральный прокурор Рэмси Кларк созвал две комиссии, чтобы проверить медицинские свидетельства, полученные комиссией Уоррена, которая не приняла во внимание сделанные при вскрытии рентгеновские снимки и фотографии. Это упущение и вызвало немало критики. Однако комиссии Кларка лишь подтвердили заключения комиссии Уоррена о том, что в Кеннеди и Коннолли стреляли сзади и сверху вниз, не обнаружив подтверждения второй траектории и, следовательно, присутствия второго убийцы.
Критика версии стрелка-одиночки была отдана на откуп таблоидам и "безумным" публикациям малотиражных изданий, пока не появились разоблачения тайных и нелегальных операций разведслужб в связи с Уотергейтом. Под давлением масс-медиа конгресс в 1975 году создал комиссию Рокфеллера, а в 1976-м - комиссию Черча для расследования деятельности ФБР и ЦРУ внутри страны и за границей. Среди прочих открытий, сделанных комиссиями, были выявлены новые факты об операции "Мангуст" (продолжение ЦРУ якобы завершенной кампании по возвращению Кубы), в том числе и тайный договор с различными представителями мафии по поводу убийства Кастро. Хотя обе комиссии отрицали какую-либо причастность американских разведслужб к убийству президента Кеннеди, под влиянием общественности конгресс возобновил расследование, сформировав Специальную комиссию по расследованию убийств (HSCA), занявшуюся убийством президента Кеннеди, а также Роберта Кеннеди и Мартина Лютера Кинга в 1968 году. Отчет комиссии (еще четырнадцать томов) вышел в 1979 году. В нем был сделан вывод о том, что, хотя смертельные выстрелы сделал Освальд, существует 95 %-ная вероятность, что с Травяного холма стрелял второй убийца. Не представив решающих доказательств в пользу заговора, комиссия рекомендовала министерству юстиции присмотреться к делам членов мафии Сантоса Траффиканте и Джонни Роселли. Как и многие другие потенциальные свидетели по делу Кеннеди, оба этих человека были зверски умерщвлены до того, как они смогли выступить с показаниями. Это событие породило целую серию новых теорий о заговоре с целью убрать этих свидетелей.