В момент отправления в поход тоже нужны благоприятные предзнаменования, а иначе от него воздерживаются. "Их отношение показалось мне необъяснимым, но мне сразу же сообщили, что не может быть и речи о том, чтобы тронуться в путь, потому что одна из их птиц-предзнаменований, и как раз хисит, только что пропела над домом и даже проникла в него сквозь крышу. Это - один из самых зловещих для начала похода признаков, и, следовательно, сначала нужно было соблюсти четырехдневное мело нджахо (общее табу), а затем - снова наблюдать за птицами…"
Чем более трудным и опасным является предприятие, тем больше нужда в благоприятных предзнаменованиях. "Мне сообщили, что многие деревни желали принять участие в походе, всего около 500 человек, однако надо было, чтобы каждая деревня отдельно вела свои наблюдения за птицами. Считалось, что для экспедиции такого рода нельзя было удовлетвориться менее чем десятью различными предзнаменованиями. Но так как большинство туземцев постоянно встречало в этом ряду и плохие знаки, то им все время приходилось поворачивать назад".
Вердикт предзнаменований, таким образом, является суверенным не только потому, что они рассматриваются в качестве безошибочных предсказаний. Причина здесь более глубокая: благоприятное предзнаменование - это и позитивная помощь, обойтись без которой невозможно. Оно не только предвестник, оно - гарантия успеха, причем гарантия необходимая, условие sine qua non. Следовательно, недостаточно того, чтобы не появилось никаких зловещих предзнаменований, необходимо еще, чтобы случились предзнаменования благоприятные. Если их нет - делать не станут ничего, даже если это бездействие гибельно. Так, в момент начала сева абсолютно необходимо услышать такую-то птицу справа, а такую-то - увидеть слева и т. п. Если бы речь шла только о том, чтобы узнать, хороший ли будет урожай, то можно было бы, за неимением лучшего, подчиниться необходимости работать с чувством неуверенности, особенно когда время торопит и сезон сева должен вот-вот завершиться. Однако работы не начнутся до тех пор, пока не будут получены обязательные для таких действий предзнаменования. Это означает, что появления птицы сами по себе обладают магической силой, обеспечивающей урожай в то самое время, как она предвещает его. Если же этих появлений не было, то не будет и урожая.
Свидетельство Перхэма на этот счет вполне определенно. "Иногда нужен месяц, чтобы получить все эти предсказания, которые должны внушить туземцам уверенность в результатах их труда. Но когда все они случились, у авгура, собирающего их, теперь оказывается некоторое количество веток или палок, равное числу птиц, которых он услышал. Эти ветки или палки он относит на выбранный им для возделывания участок и сажает в землю; затем он обращается с короткой мольбой к птицам и к Пуланг-гана, срезает в джунглях своим паратом немного травы или веток и возвращается назад. Таким образом, магическая сила птиц передана земле". Именно из-за наличия у птиц магической силы, необходимой, чтобы дать земле плодородие, люди вынуждены ждать их соизволения, прежде чем начать ее обрабатывать.
Не менее показателен и следующий факт. "Когда собираются навестить больного, жаждут увидеть птиц справа; это предзнаменование обладает большей силой, чтобы принести здоровье. А для меня это повод, чтобы упомянуть еще о способе, которым объекту передается сила благоприятного предзнаменования. Когда даяк, отправившийся в путь, чтобы повидать больного друга, слышит благоприятствующую птицу, он садится и жует бетель, лист сириха, известь, табак и гамбир сначала для собственного удовольствия, а затем разжевывает еще немного и заворачивает в лист, чтобы отнести своему больному другу. Если только тот в состоянии проглотить принесенное, оно станет эффективной помощью в излечении: ведь разве эта смесь не содержит в себе голоса птицы, этого мистического эликсира жизни, появившегося из невидимого мира?" Итак, даяк, увидевший благоприятное предзнаменование, приносит больному не только уверенность в том, что он вылечится, но в то же время и оказывает ему могущественную поддержку, заботливо собранную и идущую от мистической силы птицы. "Буронг малам - это насекомое, которое так называют потому, что обычно его слышат по ночам. Его особенно стремятся встретить на военной тропе, так как оно приносит уверенность и победу. Как и нендак среди птиц, оно считается постоянно благоприятствующим духом. Оно ценно и для земледелия. Один человек довольно поздним вечером как-то услышал это насекомое на дереве, которое росло на его поле, и совершил ему подношение у подножия. Дерево с того времени стали считать священным. Его не срубили вместе с остальными, и человек этот был вознагражден хорошим урожаем".
В этом случае, конечно, насекомое рассматривается не как приносящий добрую новость посланец, но как сила, почти божество, чьим длительным расположением хотят заручиться. Дерево пощадили, потому что в силу определенного рода сопричастности на него перешло благотворное влияние сидевшего на нем насекомого. Дерево пропиталось этим влиянием и, в свою очередь, пропитало им поле этого даяка.
"Когда они плывут по реке, кенья надеются увидеть исит (птицу, питающуюся пауками), которая должна пролететь слева направо, когда они сидят лицом к носу лодки. Как только это происходит, они разражаются криками: "О, исит слева от нас! Дай нам долгую жизнь, способствуй нам в нашем предприятии, помоги найти то, что мы ищем, ослабь наших врагов!" Обычно они останавливают лодки, причаливают к берегу, разводят небольшой огонь и говорят ему: "Скажи исит, чтобы она помогла нам". Каждый человек из отряда закуривает, с тем чтобы иметь свой собственный огонек, и шепчет хотя бы часть обычных заклинаний". Этот призыв - одновременно и молитва, и кенья, без всякого сомнения, обращают ее к самой птице.
Итак, не вызывает удивления то, что Перхэм говорит о культе птиц. "Цель этого культа та же, что и всех других обрядов: обеспечить хорошие урожаи, застраховать себя от несчастных случаев, падений, болезней, одержать военную победу, получить выгоду от обменов и торговли, искусность в речах и ловкость во всех занятиях туземцев. Я говорю "культ птиц", так как от наблюдений за предзнаменованиями он поднимается до обращения к птицам с мольбой и почитания их. (Далее следует длинный отрывок из религиозного песнопения даяков.) Птицы здесь выступают вместе с даяками, управляют их жизнью и обеспечивают результат их работы: обращение с просьбой и подношение имеют целью добиться благосклонности птиц. Другой церемонией, в которой явно виден культ этих крылатых существ, является праздник, описанный под названием мри буронг макай ("дать птицам поесть"), то есть совершить им подношение. Это второстепенный праздник в честь Сингаланг-Буронга и его зятьев, птиц-предзнаменований".
Последние же - это не наши обычные птицы. Даже если мы и понимаем, что они наделены мистической силой, то все равно это наше представление о них далеко не соответствует представлению даяков. В создаваемом нами образе мы неизбежно на первое место помещаем объективные черты. Мы прежде всего видим столь характерную форму тела этих существ, их крылья, клюв, их походку и полет и т. д., и уже к этому добавляем идею об их мистических качествах. Однако в сознании даяка как раз эти качества, со значением которых не может сравниться ничто, заслоняют все остальное. В птице-предзнаменовании он видит прежде всего священное существо, мистическую силу, от которой зависит его судьба. Здесь мы встречаем ту особую форму абстракции, которую я описал в другой работе и аналогов которой в нашем, сугубо концептуальном, мышлении не существует. "Эти птицы, - говорит Перхэм, - формы животной жизни, в которых живет дух определенных невидимых высших существ и которые носят его имя. (Знаменательная черта: имя - не простое обозначение; идентичность имени создает реальную сопричастность, идентичность сущности.) Так что когда даяк слышит, например, птицу берагай, то это действительно голос Берагай, зятя Сингаланг Буронга. Больше того, даяк усматривает в этом, что сам великий дух подает ему знак одобрения или хмурит брови и говорит "нет"".
Для разума, подобного нашему, птицы являются представителями невидимых существ, волю которых они дают знать, но сами отличаются от них; или же птицы - это сами невидимые существа, инкарнированные и становящиеся чувственно воспринимаемыми человеком. Два этих несовместимых между собой представления не могут оба одновременно быть истинными: нужно выбрать одно из них. Однако даяк не испытывает трудностей, принимая их оба сразу. В его представлениях они не исключают друг друга. Он тут же испытывает чувство некоторой сопричастности, которое отбрасывает на задний план логические требования. В этих обстоятельствах "быть" для него означает "участвовать в той же сущности". Птицы суть вышние невидимые существа, подобному тому как бороро Бразилии суть арара.
III
В свете сказанного естественно, что в коллективных представлениях даяков священные птицы не только объявляют о событиях, но и творят их. Как представители невидимых существ они предсказывают; будучи же самими этими существами, они действуют. Следовательно, им и адресуются обращения и молитвы, они и являются объектами культа. Этот факт, описанный, как это только что было видно, Перхэмом, был также отмечен Хоузом и Мак-Даугэллом у многих племен Борнео. Однако интерпретируют они его иначе. Они не считают, как Перхэм, что в глазах туземцев птицы-предзнаменования действительно обладают мистическим могуществом, от которого зависят события. Свойственная птицам функция заключается якобы лишь в том, что они - вестники богов. Более же важная роль была им приписана лишь вследствие заблуждения и узурпации. "Привычка приближать богов и общаться с ними через посредничество птиц-предзнаменований, видимо, в значительной степени объясняется тем, что сами боги представляются очень смутно; те, кто отправляет их культ, не чувствуют себя находящимися в тесной и близкой связи с ними. Птицы-предзнаменования, видимо, представляют собой не только способ общения, но и, так сказать, экран, препятствующий людям видеть своих богов. Как и во многих аналогичных случаях, представители и посланники, которым доверены новости, приобретают в глазах народа безграничную значимость. Божество, заслоненное птицей-предзнаменованием, рискует почти или вовсе потеряться из виду, и птица сама становится постепенно объектом культа, тем существом, к которому обращаются с молитвами, которое раздает благодеяния, хотя на деле оно их лишь предсказывает или объявляет".
Хоуз и Мак-Даугэлл неоднократно возвращаются к этой мысли. "Нам кажется вероятным, - говорят они, - что у кенья ярче выражена уже отмеченная среди каян тенденция позволить птицам-предзнаменованиям занять в церемониях и молитвах столь видное место, что они затмили богов, посланниками которых являются… Именно так Бали Флаки (вид сокола) отодвинул на задний план и более или менее подменил собой бога войны, само имя которого оказалось забыто многими, если не всеми кенья".
Так же, впрочем, "хотя кенья обращаются к Бали Флаки, чтобы он руководил и помогал им во многих случаях, и ему выражают свою признательность, мы не думаем, что они представляют его себе так, как это делают другие племена; они рассматривают соколов скорее как посланцев и посредников между собой и Бали Пеньялонгом, которым делегирована неясно определенная часть силы. Без сомнения, распространенное заблуждение приводит к тому, что они, как и многие другие верующие, в какой-то мере забывают о верховном Существе и обращают свои призывы и благодарственные молебны почти исключительно к его слугам, которые, имея конкретный облик, являются объектами более доступных представлений. Кенья рассматривают благоприятные предзнаменования как свершившиеся с целью ободрить их в действиях, а неблагоприятные - как дружеский совет воздержаться. Один очень рассудительный кенья сказал нам, что, по его мнению, соколы, которых Бали Пеньялонг посылал для предупреждения, в конце концов стали делать это сами и что иногда они по собственной инициативе, не будучи им посланы, дают кенья совет действовать или воздержаться".
Интерпретация, которую Хоуз и Мак-Даугэлл предлагают отмеченному ими самими факту, является соблазнительной, а приводимая ими аналогия может с виду сделать ее правдоподобной. Действительно, не однажды случалось, что какое-либо божество расплачивалось за свою отстраненность и оказывалось подмененным в рамках культа простыми посредниками, стоящими ближе к людям, более привычными, более доступными их воображению. Но должны ли мы от этого общего замечания прийти к заключению, что похожая эволюция имела место у туземцев Борнео? Если на Борнео птицы-предзнаменования поначалу были просто посланцами и посредниками, то Хоуз и Мак-Даугэлл хорошо объясняют, как они смогли стать такими силами, к которым взывают и которым поклоняются ради них самих. Однако вопрос заключается именно в том, чтобы узнать, действительно ли произошла такая трансформация и действительно ли на Борнео когда-нибудь понимали функцию птиц-предзнаменований иначе, чем ее понимают сегодня? Было ли когда-нибудь какое-либо свидетельство, которое ясно определяло бы их как простых посланцев? Хоуз и Мак-Даугэлл этого не утверждают. Ничто из сообщения Перхэма тоже не дает основания так думать. Ни доктор Нивенгейс, ни другие наиболее заслуживающие доверия наблюдатели не говорят ничего подобного. Следовательно, такая интерпретация выглядит по крайней мере рискованной. Она была, как представляется, подсказана хорошо известной тенденцией находить в менталитете низших обществ такие процессы, которые свойственны нашему.
Наконец - и это тоже свидетельствует против гипотезы Хоуза и Мак-Даугэлла, - в великолепной грамматике языка даяков, составленной Харделандом, мы видим, что предзнаменования рассматриваются в качестве личностей. "Для даяков дахьянг предзнаменования, являемые птицами, змеями и т. д., - это бити (личности). Они обитают в море облаков…" Они, следовательно, совпадают с теми "вышними невидимыми существами", о которых говорит Перхэм.
Когда речь идет о важном предприятии, необходимо получить, как это уже было видно, побольше предзнаменований, более значительных самих по себе, исходящих от мистических сил более высокого ранга. Если такие предзнаменования не проявляются в достаточном количестве и в желаемом порядке, следует ли тогда отказываться от задуманного? Чтобы избежать такой крайности, туземцы Борнео пытаются на эти силы воздействовать. Употребляемые в таком случае способы также, естественно, носят мистический характер.
Зачастую необходим целый ряд церемоний, обрядов, запретов. Например, у каянов, когда надо выбрать участок для обработки в этом году, "если в течение трех дней не наблюдалось мрачных предзнаменований, это достаточно обнадеживает, чтобы перейти к следующей фазе, когда рубят большие деревья и обязывают всех живущих в доме принять участие в поиске необходимых еще предзнаменований… Все семьи находятся в пределах большой веранды или в собственных маленьких жилых помещениях и в течение целого дня сидят, покуривая и беседуя. Ни одной живой душе не разрешается выйти или, самое большее, уйти далее берега реки; исключение составляют двое мужчин, выделяющихся тем, что они носят имя Лаки-Нихо; их обязанностью является поиск сокола, называемого Нихо. В течение всего времени, пока эти двое заняты поисками, никто не должен звать их истинными именами: любое нарушение этого правила, даже невольное, наказывается штрафом… В некоторых общинах эти мужчины зачастую не возвращаются домой в течение всех трех дней, пока длятся поиски предзнаменований. В джунглях, неподалеку от какой-нибудь поляны, они строят себе маленькую хижину и дают знать, что она - пермантонг (табу), устанавливая рядом с ней два шеста, с которых через определенные интервалы снята кора, и т. д."
Выбор двух мужчин, специально назначаемых для поиска священных птиц, меры предосторожности по отношению к ним, налагаемые на них запреты - все это очень напоминает обычные церемонии на Новой Гвинее (на реке Ванигела) с целью обеспечить успешную охоту на дюгоня. Аналогичность применяемых способов позволяет сделать заключение и об аналогичности преследуемых целей. Туземцы Новой Гвинеи считают, что таким образом они оказывают на дюгоней магическое воздействие, которое обязательно приведет их либо в сети, либо к лодкам, с которых они их загарпунят. Точно так же и кайаны верят, что они оказывают на соколов магическое действие, которое вызовет их появление и явит благоприятное предзнаменование, то есть содействие, без которого было бы бесполезно пытаться обрабатывать землю.