Приведем пример генеалогического предания: "У старого Катая было три сына. Был он богат и имел много земли и скота. Вот решил старый Катай разделить все земли между сыновьями. Старшему и среднему оставил владения в районе современных Усть-Катава и Катав-Ивановска. А с младшим переселился в эти места. Отсюда и пошел род бала-катайцев – младший катайский род" (ФА ЧГПУ; зап. в 2006 году в с. Старобелокатай Республики Башкортостан от Г. И. Ужеговой, 1949 г.р.). А вот пример топонимического предания, содержащего названный мотив: "Там, где сейчас находится деревня Хайбатова, в прежние времена простирались горы. Вот однажды один башкир со своей семьей, отказавшись поступать в Оренбургское казачье войско, уехал с родных земель и поселился на земли айчинцев. Когда он приехал на эти земли, первое, что он сказал: "Хайват", т. е. хорошее место" (ФА ЧГПУ; зап. в 2006 году в с. Ургала Республики Башкортостан от С. Х. Якупова, 1955 г.р.). Перед нами предания, генетически связанные с мифологическими сюжетами о деяниях культурного героя. Древний герой и его поступки демифологизируются в позднем фольклорном сознании, приобретают черты повседневности и даже обычности, но главным в них по-прежнему остается отсыл к абсолютному началу, первопричине.
В уральских материалах представлено много устных рассказов о том, как заселялась та или иная местность людьми, вывезенными из центральных областей России для работы на горных заводах. Фольклороносители помнят, откуда пришли их предки, как именно происходило заселение, кто были первожители-аборигены, первые поселенцы. С преданиями, организованными последним мотивом, часто связаны рассказы о происхождении отдельных семей, родов.
Наиболее древний уровень цикла преданий о заселении и освоении края составляют произведения, в которых сюжетообразующими являются мотивы (1) основания селения одним первопоселенцем; (2) основания села соседями-первопоселенцами; (3) основания селения братьями.
Структура последнего мотива оказалась весьма жизнеспособной. В зависимости от конкретных исторических условий она наполнялась различным содержанием. В предании, записанном в деревне Харенки, сообщается: "Первые-то сюда приехали два брата: Чудиновых и Долматовых" [Кругляшова 1961: 28]. В другом повествовании говорится о том, что первыми пришли три старика, и эти первопоселенцы были одного рода – Чудиновы [Там же: 27].
Второй сюжетообразующий мотив преданий о заселении и освоении края – основание села соседями-первопоселенцами, также относящийся к числу древнейших, является центральным в ряде текстов. Например, в предании о первых жителях деревни Усть-Серебрянка: "Первыми два жителя были. Один на устье жил, а другой у фермы…" [Там же]. Приведем еще одно предание о начале деревни: "Первые были Мезенины да Ошурковы. Мезенин жил на левом берегу, Ошурков – на правом. От этих двух фамилий пошла родословная деревни" [Там же: 31].
К архаическому слою народной исторической прозы принадлежат и предания, в которых сюжетообразующим является мотив основания селения одним первопоселенцем. Основатель селения наделяется признаками героизируемого предка, иногда мифологического персонажа. Например: "Первый поселенец был Галаня. Когда пришли Комаровы, Кадниковы, Баклыковы, он уж тут жил. Он им посоветовал на бугре селиться, там заморозков меньше" [Фольклор на родине Мамина-Сибиряка 1967: 51].
Факты позволяют утверждать, что истоки таких преданий – в родоплеменных сказаниях первобытного фольклора, которые в свою очередь генетически связаны с архаической мифологией и прежде всего с образом культурного героя с чертами первопредка и демиурга. В процессе дальнейшего бытования рассматриваемый тип преданий наполняется новым, конкретно-историческим содержанием.
Трансформация преданий этого типа происходила прежде всего через переосмысление характера центрального персонажа – от мифологического героя до конкретного реального первопоселенца, с четко обозначенной социальной принадлежностью: крестьянин, каторжник, старообрядец, беглый и т. п.
Еще одну группу преданий составляют повествования о "золотом веке": это прекрасное, гармоничное, благополучное время, без войн и конфликтов. Характеристики "золотого" времени, припысываемые прошлому, составляют тот идеальный образ мира, к которому стремятся рассказчики в настоящем или мечтают достичь его в будущем. Не случайно для таких текстов характерна семантика изобилия: "в этих лесах в давние времена пушных зверей было много"; "когда-то жили богатые племена кочевников", "много лет тому назад в этих краях был густой лес"; "леса, богатые зверьем и вольной дичью"; "свободные земли" и т. п. Приведем пример предания с мотивом "золотого века": "Говорят, давно это было, еще задолго до того, как пришли в эти края русские. Ехал молодой башкир на коне. Может быть, искал пропавший скот, а может – новые пастбища. Застала его в пути ночь. Остановился он на ночевку у небольшой речки, развел костер, вскипятил чай. А когда попробовал его, удивился: очень уж сладкая вода оказалась в речке. Вернувшись домой, рассказал он об этом отцу. С той поры и прозвали эту речку Шакарлой, потому как "шэкер" по-башкирски "сахар". Позднее по берегу этой реки образовалось село, названное в честь этой реки – Шакарла (ФА ЧГПУ; зап. в 2006 году в с. Старобелокатай Республики Башкортостан от Г. И. Ужеговой, 1949 г.р.).
От анализа преданий обратимся к текстам легенд. В данном жанре категория времени реализуется в соответствии с христианскими представлениями людей. Настоящее, прошлое и будущее оказываются тесно связанными и обусловленными свыше.
Идея заданности определенных моментов в судьбе людей как результат проверки соответствия их деятельности этическим нормам христианства – одна из основных в легендах. Так, в одном из текстов, записанных в г. Кыштыме Челябинской области, рассказывается о чудесном событии – на стенах разрушенной церкви, которую люди начали восстанавливать, проступили старинные изображения: "…Эта церковь была вся разбитая. У нее название такое интересное – Свято-Духосошествия. По архитектуре она – памятник восемнадцатого века, православная архитектура. Все разбито. Казалось, что все навсегда утеряно – столько лет прошло. Думали: откуда начать реставрацию, на стене увидели фрески расписные. Они вначале не поверили – там же ничего не было. И увидели, что там действительно фрески выступили. И именно с этого зала и начали реставрацию. Сами стены показали, откуда начать…" (ФА ЧГПУ; зап. в 2007 году от Н. Ф. Стрельниковой, 1949 г.р.).
Испытание, посылаемое свыше, может прервать привычное течение времени. Таким испытанием может стать природное явление, например, падение метеорита, как в следующем тексте: "Когда вот… падал метеорит, то на наш город он не упал – церкви стояли крестом. Он несколько лет держался над нашим городом, но так и не упал. Крест не дал ему на нас упасть" (ФА ЧГПУ; зап. в 2007 году в г. Кыштыме Челябинской обл. от Е. Д. Пановой, 1995 г.р.).
Категория времени в легендах может быть связана с осмыслением судьбы отдельного человека, со знаковыми моментами его жизни: рождением, болезнью, смертью. Приведем пример: "Двадцать пять лет моим родным городом был город Долматово, Долматовский Свято-Успенский мужской монастырь. Я заповеди монастырские не исполнял, я земной человек, вот. Но святой Долмат – основатель монастыря – был заступником нашего морозовского рода. Однажды один из моих дорогих предков сильно заболел, и его мать, моя пра-пра…, дала обет, что если мальчик выздоровеет, то она… пойдут они, значит, молиться будут. И вдруг мальчик выздоровел. И с тех пор мы считаем, что этот Святой Долмат – заступник нашего рода" (ФА ЧГПУ; зап. в 2007 году в г. Кыштыме Челябинской обл. от А. И. Морозова, 1938 г.р.).
Текст другой легенды акцентирует внимание на связи определенных событий в жизни людей с сакрализованными днями – в частности, выделяет Ильин день: "У одной семьи долго не было детей. Горевали супруги: "За что же на нас Господь Бог разгневался? Что же он не дал нам под старость лет надежду и опору?" Молилась жена, молилась, посты соблюдала, не врала, не бранилась с соседями, трудилась славно, и дал им Бог сыночка. Родился он после Покрова, рос здоровым. Пойдут родители на покос, и он с ними. Бегает, кашку нюхает да смеется. Волосы беленькие, кудрявые, глаза, как небо, голубые. Радость – да и только! Прослышали темные силы про радость людскую, что семья эта каждое утро Бога славит, и сделали свое темное дело: послали хворь на дитятю. Уйдут на покос родители, а сын дома лежит, просит их кашки принести, цветочки понюхать да жаркий полдень вспомнить <…> На Ильин-день забрал его Господь к себе в рай. Плакали родители, а ангел-хранитель им говорит: "Послан я Господом Богом к вам успокоить вас, горе ваше унять. В раю ваш младенец, а на земле он оставил следы свои и кудри волос – кашку" (ФА ЧГПУ; зап. в 2008 году в г. Чебаркуле Челябинской обл. от Т. И. Ивановой).
В целом символика элементов православного календаря и семейно-обрядовой традиции оказывается чрезвычайно значимой в легендах. Сакральность числа девять в темпоральном аспекте (ср. символику девяти дней в поминальном обряде) подтверждает следующий текст: "Есть в нашем районе родник, который народ назвал Девятая Пятница. Раньше у родника стояла часовня, сооруженная на деньги местных крестьян. У Девятой Пятницы проходили молебны, народ собирался из многих деревень <…> Три ключа бьют из-под земли, отдавая людям целебную, живительную воду. Место здесь красивое, ухоженное. Любой путник может отдохнуть, напиться целебной воды, взять ее домой. Вода Девятой Пятницы не портится. В Крещение люди приходят за святой водичкой, и она долгое время сохраняет свой истинный вкус" (ФА ЧГПУ; зап. в 2006 году в с. Новобелокатай Республики Башкортостан от СИ. Карабатова, 1949 г.р.).
В сказках категория времени значима лишь при изложении последовательности событий. Время в сказке традиционно замедляется – посредством троекратного повторения сюжетных моментов, действий и поступков героев. Реальное время часто обнаруживает себя в тексте сказки через использование рассказчиком характерных для той или иной исторической эпохи предметных деталей, социальных категорий (как реалий соответствующего времени). От "космического" хронотопа традиционной сказки современная сказка переходит к пространственно-временной конкретизации. Например: "А Иван крестьянский сын стал с царской дочерью жить да поживать, да и теперя живут" [Зеленин 1991: 218]; "Вот когда сделался он царем, достал тут отца и мать. И стали они жить да быть, да и топеречь живут" [Там же: 93].
Таким образом, категория времени своеобразно реализуется в исследуемых жанрах фольклорной прозы. В преданиях и легендах представления о прошлом, настоящем и будущем людей объединяются в сложный семантический комплекс. В преданиях генерализуется идея корректировки истории, причем история понимается и как осмысление прошлого, оценка значимости настоящего и как проекция в будущее, а в легендах темпоральный аспект позволяет выявить соответствие или несоответствие изображаемых событий и героев морально-этическим нормам христианства. В сказках время носит мифологически неконкретный характер, однако в связи с характерным для сегодняшнего бытования сказки процессом демифологизации сказочное повествование наделяется некоторыми конкретными временными характеристиками.
Проведенный анализ пространства и времени дает представление о значимости данных категорий для художественного осмысления действительности в фольклоре. Сложность и многомерность их организации в фольклорных жанрах порождена многообразием форм обобщения, присущих фольклорному сознанию.
4.2. Аксиологические константы
В самом общем смысле ценностью является все то, что люди ценят, что приносит им пользу, что удовлетворяет их потребностям. К важнейшим духовным ценностям, находящимся в центре внимания в русской устной народной прозе, мы относим стремление к равноединству, доброту, любовь, красоту и справедливость.
Аксиологические константы, представленные в нашем исследовании как константы русского фольклорного сознания, с большой степенью вероятности актуальны для устного поэтического творчества и других народов, однако представляется значимым заострить внимание на ключевых особенностях их реализации в русской фольклорной прозе. Сравнение с фольклорным материалом других народов впоследствии поможет обнаружить, с одной стороны, относительную близость национальных вариантов коллективного осмысления действительности, а с другой – отличительные черты в художественном выражении данных констант в фольклорных текстах разной жанровой принадлежности.
4.2.1. Соборность
Соборность – термин, широко употребляемый в текстах православия, но не в светских произведениях (не случайно этого слова нет в самом массовом из современных лексикографических источников по русскому языку – "Толковом словаре русского языка" С. И. Ожегова и Н. Ю. Шведовой, а также в других, в том числе академических, изданиях).
В "Словаре русского языка" под редакцией А. П. Евгеньевой (М., 1984) представлены лишь исходные слова "соборный" и "собор". Из трех указанных в этом источнике значений слова "собор" два имеют конфессиональный характер: "собрание высшего христианского духовенства", "главный христианский храм города или монастыря, где совершает богослужение высшее духовное лицо (патриарх, епископ, архимандрит)" (ср. церковный собор, вселенский собор, поместный собор; кафедральный собор и т. п.). Светское же значение отмечено устаревшей коннотацией: "в дореволюционной России: собрание должностных или выборных лиц для рассмотрения и разрешения вопросов организации и управления" (ср. земский собор). Прилагательное "соборный" в одном из своих значений объединяет светское и православное содержание производящего слова (ср. соборное постановление, соборные грамоты), а во втором соотносится лишь с предметным значением исходного слова (соборный колокол, соборный хор).
Несмотря на отмеченный факт игнорирования слова "соборность" современными лексикографами, мы считаем, что внутренняя форма именно этого слова позволяет точно передать содержание, значимое в рамках нашего исследования.
Наиболее близко подошел к семантике рассматриваемого понятия В. И. Даль. В своем словаре он дал следующее определение глаголу "собирать": "отыскивать и соединять, совокуплять, приобщать одно к одному" [Даль Т. IV: 141]. Это значение как нельзя лучше актуализирует смысл "соединения, единства, приобщения".
Собранное вместе, с одной стороны, рассматривается как совокупность однородных предметов, равных между собой по отношению к целому (как равные части единого целого). Не случайно следующее толкование отглагольного существительного "собранье" – "совокупление чего-либо однородного в одно место с какою-либо особою целью". Но вместе с тем собранное может представлять и другой аспект данного множества, а именно разнородность элементов, объединенных в целое, ср. следующие толкования: сборная сбруя – "собранная из разных мест, по частям, неодинаковая, разнородная", сборник – "книга со сборными из разных мест статьями" [Там же]. Таким образом, собранное – это совокупность чего-либо, различного по качеству, но одинакового по отношению к целому (уравненного в статусе, как например, числа в математическом множестве: каким бы ни было слагаемое по своей величине, оно так или иначе – просто "слагаемое", часть суммы).
Так и в нашем случае. Соборность – это чувство единения, общности, которое испытывают все члены некоего социума, независимо от существующих между ними различий по полу, возрасту, социальному статусу и т. д. Соборность – это и стремление к единению, единству (вспомним далевское "собирать – отыскивать и соединять"), это не только чувство, состояние души, но и процесс, действие, требующее от человека духовного труда.
В "Литературной энциклопедии терминов и понятий" (М., 2003) соборность толкуется как "религиозно-философская категория, имманентная русской литературе и культуре". Такое понимание (если исключить его религиозный смысл) не противоречит изложенному выше. Соборность – это действительно свойство, внутренне присущее русскому восприятию и интерпретации мира, лежащее в основе русской культуры и русской философии. И истоки его – в народной культуре, в фольклоре. Закономерно, что в русской религиозной философии, по словам И. А. Есаулова, именно соборность понимается как "душа православия" [Есаулов 2003: 1006], то есть душа созданной, "взращенной" на русской почве (а значит, обдуманной, осмысленной, понятой русским умом и русской душой) ветви христианства.
Наиболее адекватным выражением данного смысла (помимо старославянского по происхождению существительного "соборность"), на наш взгляд, является исконно русское слово "мир" (< др. рус. мiр). В четырехтомном академическом словаре русского языка соответствующее значение приведено под цифрой 7: "Сельская община, а также члены этой общины <…> Сельская сходка". Смысловая референтность раскрывается иллюстративным материалом: "Днем староста соберет сходку. Там миру все обскажете, мир сам решит, как наказать подлеца. Марков. Строговы" [СРЯ 1982: 275]. В перечне фразеологизмов, включающих данное слово, находим такие созвучные нашему пониманию выражения, как "всем миром – вместе, сообща", "на миру и смерть красна (посл.) – не страшно умереть на людях, все легко перенести не в одиночку, вместе с другими" [Там же].
У В. И. Даля приведенные выше значения также присутствуют, ср.: "Miръ <…> община, общество крестьян; "сходка" [Даль Т. II: 330]. Примечателен ряд пословиц, которые приводит лексикограф: Что на мир не ляжет, то мир не подымет; На весь мир (на всех) не угодишь; Один вор всему миру разоренье; Как мир похочет, поволит, порядит, поставит, приговорит; Что мир порядил, то Бог рассудил; Мир (община) столбом стоит; Кто больше мира будет!; С миром не поспоришь; Мира не перетянешь; С миром и беда не убыток; Мир судит один Бог и др. В этих пословицах раскрывается богатство смыслов, стоящих за словом "мир". Для нас важно, что мир – это обозначение множества людей, которые воспринимаются как единое целое. Единство мира обеспечивает каждому его члену не только устойчивость существования (беда не убыток), но и наделяет его жизнь высшим смыслом (ср. связь мир – Бог). Сам список пословиц показателен – около семидесяти (!), столь глубокая фразеологическая разработанность имени свидетельствует о национально-культурной значимости, выделенности стоящего за ним смысла.
Идея общности, цельности мира подчеркнута в номинативных сочетаниях, приводимых В. И. Далем: мирское дело – общее, людское; мирская свеча – поставленная по какому-либо случаю на общий, мирской счет; мирская сходка – круг, мир, рада, сходбище для решения мирских дел. Обращает на себя внимание последнее определение: здесь не только дублируются смыслы: мирская и сходка (= мир), что, конечно, не случайно; важен, на наш взгляд, выбор обозначения "круг" в качестве первого эквивалента к данному сочетанию. Как известно, именно круг как геометрическая фигура наиболее точно символизирует целостность любого явления, его гармоничный, завершенный характер.