Категория софийности представляет собой сложный комплекс трех взаимосвязанных сущностей: Любовь, Красота и Добро. Эти сущности взаимозависимы и взаимообусловлены, их единство соответствует народному пониманию Мудрости. Выделенность такой ценностной доминанты, как Красота, соотносится с созерцательным типом мышления носителей русской культуры. Все составляющие константы софийности выражают типичное для русского человека представление о нормальном бытии, соответствующем принятому людьми порядку. В фольклорных произведениях данные смыслы неразрывны, согласованы друг с другом, что подчеркивается цельностью образов, которые их воплощают.
Одна из поздних, но не менее значимых констант русского фольклора – константа справедливости. Справедливость предполагает сопоставление того, как есть в реальности, с тем, как должно быть – с точки зрения народного сознания. Сама необходимость обращения к понятию "справедливость" связана с отсутствием гармонии между реальным и желаемым. Константа справедливости широко представлена в уральской несказочной прозе образами "народных заступников" – Ермака, Пугачева, Салавата Юлаева и "царя-избавителя" – Петра I. Через изображение этих персонажей раскрывается народный идеал исторической личности, проявляются социальные и этические воззрения простых людей.
Динамика фольклорного сознания наиболее отчетливо проявляется в эволюции фольклорных жанров, в их формальных и содержательных трансформациях, взаимопереходах и взаимодействиях. В контексте фольклорного сознания под жанром понимается тип внутренней организации произведений, неразрывно связанный с воплощением и передачей в них художественного содержания, за которым стоят коллективные представления носителей фольклора о реальности, ее интерпретации и оценки под определенным углом зрения. Развитие жанра корректируется и направляется в соответствии с меняющимися коллективными потребностями людей. Судьба жанров русской народной исторической прозы тесно связана с эволюцией фольклорного сознания. Постепенное движение фольклорного сознания от мифа к истории изменило основную функцию преданий: акцент перемещается с истории общества на историю человека. Современный несказочный фольклор все активнее фокусирует внимание на личном, индивидуальном, внутрисемейном. Отсюда нарастающая популярность таких жанровых форм, как семейные предания и мемораты. Актуализация легендарных образов и мотивов служит целям духовной идентификации человека, отвечает его стремлению осмыслить свое место в мире. В быличке зафиксирована история ощущений, переживаний, сопровождающих человека в его повседневной, обыденной жизни.
В целом уральский фольклорный материал дает основание судить о наличии, по крайней мере, трех локальных традиций, соответствующих выделению трех социокультурных зон: 1) горнозаводского Урала, 2) зоны казачьих поселений и 3) переходной зоны, представленной по преимуществу крестьянским населением, в том числе смешанным по этническому составу, испытавшим влияние городской культуры и образа жизни. Каждая из этих локальных традиций имеет свои особенности в жанрово-поэтическом отношении. На характер прозаического фольклора Урала, помимо особенностей местного быта, природы, исторической жизни, оказал влияние разнородный в социальном, территориальном и этническом отношении состав населения. Взаимодействие различных устно-поэтических традиций расширило круг фольклорных мотивов, образов и сюжетов. Приемы повествования, заимствованные рассказчиками друг у друга, подвергались обобщению.
Наряду с актуальным процессом демифологизации в современном фольклоре наблюдается не меньшая значимость процесса ремифологизации. Активность мифологического уровня сознания запускает в действие компенсаторные психологические механизмы, позволяющие снять напряжение, возникшее у современного человека под давлением жизненных проблем. Кроме того, с помощью мифологических мотивов и образов восполняются ограниченные возможности рационального осмысления реальной действительности. Типологический аспект проблемы ремифологизации сознания позволяет утверждать, что этот процесс обусловлен эсхатологическими переживаниями человека на рубеже веков.
В сохранении значимости фольклорного сознания значительна роль средств массовой информации. Освещая те или иные события, авторы современных публикаций неосознанно возбуждают воображение и творческую фантазию носителей фольклора, а иногда и прямо "эксплуатируют" дремлющие архетипы сознания своих читателей. Выделенные в работе пять основных циклов, в рамках которых традиционно реализуются мифо-фольклорные мотивы, показывают, что в центре внимания каждого цикла находятся "пограничные" темы, волнующие современного человека: жизнь – смерть, счастье – несчастье, здоровье – болезнь. В уральских региональных СМИ для удовлетворения тяги людей к необъяснимому характерно обращение к местным достопримечательностям: Аркаиму, Невьянской башне, Таганаю и другим. Отсутствие общепризнанных научных данных объяснительной силы о каждом из этих локусов дает основу для возникновения "слухов и толков", а фольклорное сознание определяет место этих слухов в художественной системе.
Новейшие тексты несказочной прозы позволяет судить об активном процессе фольклоризации событий и героев текущей истории, в том числе имеющих узколокальный характер. Подобные рассказы часто принимают форму мемората или фабулата в рамках жанра былички. Сохраняя "старые" сюжеты и мотивы, рассказчики вводят в них новые имена, насыщают художественное пространство современными реалиями и обстоятельствами жизни. Продуктивными для современного Урала сюжетами фольклорной несказочной прозы являются повествовования о кыштымском Алешеньке, чебаркульском "новом святом" Славике и чудиновской Дуняше. Анализ процесса фольклоризации этих образов позволил выявить типичные механизмы зарождения, развития и распространения "слухов и толков" в условиях недостаточной информации о событиях, изначальной их странности и необычности.
Монография включает введение, пять глав, заключение, библиографический список и список источников.
В первой главе дается теоретическое обоснование предложенной концепции: раскрывается содержание понятия "фольклорное сознание", устанавливается его структура, производится характеристика основных уровней, определяются способы и формы объективации фольклорного сознания, рассматриваются закономерности их реализации в фольклорных текстах.
Во второй главе понятие жанра рассматривается в контексте фольклорного сознания, анализируется система жанров прозаического фольклора, освещаются вопросы их эволюции; существующие классификации жанров несказочного фольклора дополняются авторской типологией, произведенной на коммуникативной основе.
В третьей главе анализируется проблема региональной специфики духовной культуры Урала, определяется своеобразие мировоззрения уральца, освещается история собирания и изучения жанров прозаического фольклора Урала, выявляется их региональная и локальная специфика, характеризуется соотношение с общерусской традицией.
В четвертой главе последовательно раскрываются особенности репрезентации онтологических и аксиологических констант фольклорного сознания в устной народной прозе Урала по записям XX–XXI вв.
В пятой главе прослеживаются изменения в художественном осмыслении действительности по новейшим записям устной народной прозы Урала, исследуются процессы ремифологизации сознания современного человека, на материале текстов уральской несказочной прозы выявляются механизмы фольклоризации и мифологизации героев и событий местной истории.
В заключении обобщаются основные результаты проведенного исследования, делаются выводы об особенностях реализации онтологических и аксиологических констант фольклорного сознания в народной прозе Урала, намечаются перспективы дальнейшего изучения устно-поэтических текстов на основе категории фольклорного сознания.
Глава 1. Фольклорное сознание как особый тип художественного освоения действительности
Каков бы ни был специальный предмет исследования фольклориста, путь к его познанию лежит через анализ произведений, текстов, созданных людьми. И первое, с чем ученый неизбежно встречается в этих источниках, это запечатленное в них человеческое сознание. Поэтому фольклорист, перефразируя слова известного исследователя культуры средних веков А. Я. Гуревича, "должен быть историком культуры, человеческой ментальности, знать умственные установки людей той эпохи, их понятийный "инструментарий", их способы мировосприятия. Не принимая в расчет духовной структуры людей, оставивших памятники, он не в состоянии правильно понять содержание последних и адекватно их истолковать" [Гуревич 1990: 8].
Нельзя не признать, что проблема отражения в русском фольклоре коллективных представлений, знаний, оценок и особенностей народного мировидения не раз становилась предметом изучения в отечественной философии и филологии. Одной из работ, впервые системно рассмотревших данную проблему, была книга А. Ермолова "Народная сельскохозяйственная мудрость", изданная в Санкт-Петербурге в 1905 году. Автор обратился к фольклорным текстам как источнику сведений об общественном сознании народа, его воззрениях на явления физического мира. В монографии В. И. Чернова "Философия и фольклор" (Саратов, 1964) проанализированы русские пословицы и загадки сквозь призму диалектических законов и категорий. Исследование философа А. И. Петрухина "Мировоззрение и фольклор" (Чебоксары, 1971) посвящено отражению в фольклорных произведениях космогонических, социально-этических и религиозных представлений русского народа.
В отечественной филологии исследование взаимосвязи между народным сознанием и народной культурой было положено трудами Ф. И. Буслаева, А. Н. Афанасьева, А. А. Потебни и других ученых. В XX веке оформилось самостоятельное научное направление – этнолингвистика, которая изучает этнокультурные, этнопсихологические и языковые факторы в их взаимодействии. В центре внимания исследователей, среди которых следует особо выделить Н. И. Толстого, находится народная психология как содержание различных форм этнической культуры, в том числе понятийные константы, по-разному проявляющиеся в языке и культуре.
Сегодня этнолингвистика развивается параллельно с фольклористикой, но, анализируя одни и те же факты вербальной культуры (тексты), каждая из наук подходит к ним с разных сторон. Этнолингвистика выявляет в текстах культурные смыслы и исследует многообразные способы их языкового выражения, фольклористику же интересует прежде всего художественное содержание текстов фольклора, эволюция эстетических форм и системы фольклорных жанров, поэтика произведений. Современная фольклористика, накопившая огромный фактический материал, закономерно подошла к осмыслению всех этих проблем через категорию фольклорного сознания.
1.1. Содержание понятия "фольклорное сознание"
Несмотря на то что термин "фольклорное сознание" длительное время используется в трудах ученых, им традиционно оперируют признанные специалисты, четкого определения его до сих пор никто не дал. Так, например, данное понятие не раз встречается в работах Б. Н. Путилова. Уже в 70-х годах ХХ века он писал: "В основах своих фольклорное сознание (возникшее в глубокой древности) <…> продолжает творчески действовать и в условиях, когда реализм уже открыт как метод искусства" [Путилов 1975: 16].
В широко известной и наиболее цитируемой работе "Фольклор и народная культура" Б. Н. Путилов неоднократно использует термин "фольклорное сознание", тем самым признавая правомерность и даже необходимость его применения для осмысления особенностей фольклора, но нигде не раскрывает содержание этого понятия, ср.: "Реальные события, оказываясь в поле зрения фольклора, трансформировались, обретая специфический вид и получая особенную трактовку, перерастали в вымысел, органически преобразовывались в художественную конструкцию по специфическим законам фольклорного сознания" [Путилов 2003: 67].
Е. А. Костюхин, рассуждая о специфике художественной системы фольклора, отмечает, что она определяется "особым миропониманием, так называемым "фольклорным сознанием", корни которого уходят в историческое прошлое человечества" [Костюхин 2004: 11]. К понятию фольклорного сознания обращается и Т. В. Зуева в своей рецензии на сборник христианских легенд: "В легендах проявляется религиозное и одновременно фольклорное сознание христианских народов, согласно которому чудо представляет собой нечто повседневное, естественное, само собой разумеющееся" [Зуева 2007: 134–135].
О фольклорном сознании пишут Т. Г. Леонова и А. С. Каргин в материалах всероссийских конгрессов фольклористики. Так, в своей статье теоретико-методологического характера "Фольклор в современном культурном пространстве" А. С. Каргин отмечает: "Формирование постиндустриального общества не отрицает и не подавляет процессы фольклорного отражения мира, фольклорного сознания" [Каргин 2010: 25]. Более того, далее утверждается, что фольклор и фольклоризм представляют собой "единое целое, они не существуют друг без друга", тем самым доказывается общность их ментальной основы, или в нашей терминологии – фольклорного сознания. Действительно, и в том, и в другом случае следует говорить об активности именно фольклорного сознания простого человека – творца устно-поэтических текстов или профессионального художника слова (если иметь в виду фольклоризм литературы).
Как нам представляется, определение содержания понятия "фольклорное созанание" могло бы способствовать более глубокому осмыслению важнейших закономерностей фольклора, его связи с действительностью, динамики фольклорной традиции в ту или иную историческую эпоху.
Наиболее близко к пониманию фольклорного сознания подошел в своих трудах С. Н. Азбелев. Рассуждая о способах материализации результатов творческого процесса в разных видах искусства, ученый указывает на специфику фольклора: "Материальное бытие фольклорного произведения – хранение его памятью в "закодированном" виде. Для его восприятия необходимо, чтобы кто-то воссоздал произведение по памяти" [Азбелев 1982: 20]. Обращает на себя внимание выделение ученым такой ментальной категории, как память. Именно память, по мнению С. Н. Азбелева, выступает естественной формой хранения фольклора: "Цепь воссозданий по памяти остается естественной формой использования фольклора, причем внешнее (подчеркнуто нами. – И.Г.) существование произведений имеет место только в момент исполнения" [Там же]. Согласно определению Е. С. Кубряковой, память – "едва ли не основная часть нашего сознания и разума, заключающаяся в возможности извлекать по мере необходимости хранящиеся в ней воспоминания об услышанном и увиденном, прочувствованном и осмысленном, познанном за все время жизни человека и т. п." [Кубрякова 1996: 114].
В предложенной С. Н. Азбелевым модели "появления произведения и его восприятия фольклорной традицией" сознанию субъекта творческого процесса отводится ведущая роль: именно в нем под влиянием совокупности внешних стимулов (побуждающего к творчеству воздействия окружающей среды, жизненных впечатлений, знакомства с уже существующими произведениями и т. д.) протекает творческий акт, завершающийся внешним результатом – звучащим текстом произведения. Последний, в свою очередь, воздействует на сознание слушателей [Азбелев 1982: 252–253]. "Постоянная фиксация любых результатов творчества только памятью наиболее кардинально определяет в конечном счете все особенности творческого процесса, свойственного как устному эпосу, так и вообще фольклорной традиции" [Там же: 259–260]. Таким образом, устность как конституирующее свойство фольклора детерминирует ключевые особенности его хранения и трансляции – в "контейнере" индивидуального сознания, усвоившего (и освоившего) фольклорную традицию.
С одной стороны, в фольклоре "традиционность произведений диктуется прежде всего далеко не безграничными возможностями человеческой памяти" [Там же: 261], а с другой – отсутствие материальных фиксаций "определяет принципиальную бесконечность самого творческого процесса, всякий раз возобновляемого при необходимости приобщить или приобщиться к его результатам" [Там же: 262]. При этом исполнение фольклорного произведения, как отмечает исследователь, не сводится только к воспроизведению сохраняемого в памяти: "появившееся произведение основывалось на переработке ранее слышанного произведения <…>; оно использовало в некоторой степени два других произведения <…> и, конечно, жизненные впечатления самого автора". Некогда слышанные фольклорные произведения в сочетании с собственными жизненными впечатлениями и возможными (но не обязательными) побуждениями к творчеству со стороны потенциальных слушателей первоначально ведут к простому воспроизведению слышанного, а затем и к созданию нового произведения [Азбелев 1982: 260–261].
В контексте данных рассуждений интересна статья А. Ф. Некрыловой о календарном сознании. Автор предлагает ввести в научный оборот особую категорию – календарное сознание. С ее точки зрения, "введение календарного сознания на уровень философской категории дает возможность разграничить собственно универсалии, в том числе и наиболее общие (типологические) принципы изображения, связанные с восприятием мира, через систему его временных характеристик и формы и способы отражения темпоральных представлений, специфические для разных культур, исторических стадий, фольклорных жанров. Календарное сознание, осмысленное как одно из общих и фундаментальных понятий, являющееся результатом обобщения исторического развития познания и общественной практики, позволит также установить, каким образом на различных исторических этапах и в рамках определенных этнических культур общие временные характеристики фиксируются, отражаются, описываются в конкретных текстах, в различных культурных кодах, внетекстовых комментариях, в обрядовых комплексах, через соответствующую лексику и отношения создателей/исполнителей к временным/ историческим связям произведений" [Некрылова 2005: 309].
Рассуждая о календарном сознании, А. Ф. Некрылова признает, что речь идет о "научной метафоре" и сугубо "абстрактной научной категории". В связи с этим, поддерживая общий пафос исследователя, полагаем, что целесообразнее все же обратиться к известной научной категории "фольклорное сознание" и после уточнения ее понятийного объема и структуры, вполне возможно, станет очевидным и место "календарного сознания" как ее подуровня, субкатегории. В этом случае будет оправдано осмысление "феномена календарной культуры в целом" [Там же: 310].
По-видимому, нужно говорить не о "календарном сознании", а о представлении времени в фольклорном сознании. Общеизвестно, что "дифференцированное чувство времени" (М. М. Бахтин) возникает у крестьянина на основе трудовой практики: "Здесь и сложилось то чувство времени, которое легло в основу расчленения и оформления социально-бытового времени, празднеств, обрядов, связанных с трудовым земледельческим циклом, временами года, периодами дня, стадиями роста растений и скота. Здесь же слагается и отражение этого времени в языке, в древнейших мотивах и сюжетах, отражающих временные отношения роста и временной смежности разнохарактерных явлений (соседства на основе единства времени)" [Бахтин URS]. И дальше применительно к календарным обрядам можно осмысливать то, как фольклорное сознание реализует себя в цикличных праздниках, обычаях и т. п.