Данная книга посвящена звуковому символизму слов и некоторым другим странным вещам, случающимся в языке, произведении искусства и даже в обыденной жизни.
Являясь чем-то вроде ментальной водки, эта книга противопоказана людям, которым и без того хорошо.
Содержание:
Книга первая - Яблоки большие и красные - Прогулки фраера в области мифопоэтического 1
Книга вторая - Портрет слова - Опыт мифологемы, или Попытка мистификации 28
Невидимая рама - Некоторые стихотворения, 1985-2012 52
Примечания 53
Илья Франк
Алогичная культурология
© И. Франк, 2014
Faust
Doch im Erstarren such’ ich nicht mein Heil,
Das Schaudern ist der Menschheit bestes Teil;
Wie auch die Welt ihm das Gefühl verteure,
Ergriffen, fühlt er tief das Ungeheure.
Mephistopheles
Versinke denn! Ich könnt’ auch sagen: steige!
‘s ist einerlei. Entfliehe dem Entstandnen
In der Gebilde losgebundne Reiche!
Ergetze dich am längst nicht mehr Vorhandnen;
Wie Wolkenzüge schlingt sich das Getreibe,
Den Schlüssel schwinge, halte sie vom Leibe!
<…>
Mephistopheles
Wenn ihm der Schlüssel nur zum besten frommt!
Neugierig bin ich, ob er wiederkommt.
Фауст
Я не ищу покоя столбняка.
Способность потрясаться – высока,
И непривычность чувства драгоценна
Тем, что роднит с безмерностью вселенной.
Мефистофель
Тогда спустись! Или: "Направься ввысь", -
Я б мог сказать. Из мира форм рожденных
В мир их прообразов перенесись.
В следы существований прекращенных,
Давным-давно прервавшихся всмотрись.
Но, чтобы их держать на расстоянье,
Размахивай своим ключом в тумане.
<…>
Мефистофель
Насчет ключа все гладко ли сойдет?
Вернется ль он? Не вышло бы хлопот.
Книга первая
Яблоки большие и красные
Прогулки фраера в области мифопоэтического
1. Мне мало надо
Представьте себе, что вы просите, например, сына принести вам яблок из сада, причем яблок покрасивее, чтобы поставить на стол гостям. У вас в саду две яблони, двух сортов: одна дает яблоки мелкие и красные, а другая – крупные и зеленые. Вы же, будучи человеком крайне глупым и своевольным, будучи издевающимся над сыном самодуром, просите принести только яблоки красные и крупные. А он возьмет и принесет вам яблоки красные и крупные? Что тогда скажете? (На всякий случай, предчувствуя нехороший ход вашей мысли: у соседей яблони тех же двух сортов.)
Вам придется сказать: "Чудеса, да и только!" Вы удивитесь. А будь в вашей глупой голове больше воображения, вы бы испугались и померли со страху.
Пример этот взят из статьи "Новая критика" Д. К. Рэнсома (с одним важным изменением: у американца мальчик не приносит красных и крупных яблок, а приносит яблоки так себе). Отрывок с этим примером я вам предложу прочесть чуть позже.
Сейчас же возьмем быка за рога и поставим вопрос ребром. Вот стихотворение Велимира Хлебникова:
Мне мало надо!
Краюшку хлеба
И каплю молока.
Да это небо,
Да эти облака!
Все дело в том, что невозможно написать стихотворение без ущерба для смысла. Ну как можно нормально высказать мысль, если одновременно стоит задача втиснуть ее в определенную форму: в стихотворный размер, в рифму, в строфу. Может быть, вы уже пробовали нечто подобное: например, если писали кому-нибудь поздравление в стихах. Задача не из легких. А главное – заведомо обреченная на неудачу. Если содержание, скажем, крупные и зеленые яблоки, а форма – мелкие и красные яблоки, то при соединении этих задач возможны лишь красные яблоки покрупнее, а никак не самые красные яблоки, которые одновременно и самые крупные. Об этом и идет речь у Рэнсома. Говоря о том, как в поэзии сочетаются звуковая и смысловая (фонетическая и семантическая) стороны (и искренне недоумевая), он пишет:
"Представим себе хозяйку, которая, желая выставить на стол вазу с фруктами, говорит слуге: "Пойди-ка выбери в кладовой десяток самых больших и красных яблок". В ящике лежит примерно сотня яблок, которые отличаются как по цвету, так и по размеру. Нетрудно предположить, что между размером и цветом яблок не будет прямого соответствия: самые большие яблоки совсем не обязательно самые красные и наоборот. Мальчик-слуга, заинтересовавшись этой любопытной задачкой, принимает следующее решение: сначала он оценивает яблоки по размеру, обозначая самое большое как Б 1 , чуть поменьше – Б 2 и т. д. и т. д., вплоть до самого маленького – Б 100 . Потом он оценивает яблоки по цвету и обозначает самое красное как К 1 , чуть менее красное – как К 2 и т. д. до К 100 . После этого он складывает числовой коэффициент размера с коэффициентом красноты: например, яблоко, получившее по размеру номер 1, а по красноте – номер 36, получает общий коэффициент 37. Мальчик выбирает десяток яблок с самым низким коэффициентом и относит их хозяйке.
Вслед за мальчиком ей придется признать, что предметы, отобранные на основе двух не связанных между собою признаков, по одному из этих признаков, взятому в отдельности, не будут являть собой совершенство. Нельзя добиться совершенства в одном отношении и одновременно стремиться к совершенству в другом. Критерий отбора двойствен, и объекты, отобранные по одному признаку, следует сопоставить с объектами, отобранными по другому. В подобной ситуации неизбежны компромиссы".
Дальше Рэнсом строит схему, в которую заносит "четыре элемента стихотворения как объекта": 1) изначальный смысл стихотворения, 2) изначальную звуковую структуру (он имеет в виду в основном размер, хотя потом говорит и о "благозвучии"), 3) дополнительный смысл стихотворения (который вызывается отклонением смысла под влиянием звучания), 4) дополнительную звуковую структуру (изменения в ритме и рифме под влиянием значения). На пересечении всего этого и существует поэтическое произведение. Вообще говоря, это интересно, спасибо за четкую постановку вопроса. Но, в общем, Рэнсом недалеко ушел от своего примера с яблоками. Изначальный смысл – большой размер, изначальная звуковая структура – очень красный цвет. Дополнительный смысл – не очень большой размер, дополнительная звуковая структура – не очень красный цвет. Стихотворение – это компромисс, нечто среднее, серенькое. Ведь неизбежно так? Прав Смердяков из романа Достоевского "Братья Карамазовы":
"– Стихи вздор-с, – отрезал Смердяков.
– Ах нет, я очень стишок люблю.
– Это чтобы стих-с, то это существенный вздор-с. Рассудите сами: кто же на свете в рифму говорит? И если бы мы стали все в рифму говорить, хотя бы даже по приказанию начальства, то много ли бы мы насказали-с? Стихи не дело, Марья Кондратьевна".
Еще раз стихотворение Хлебникова:
Мне мало надо!
Краюшку хлеба
И каплю молока.
Да это небо,
Да эти облака!
Мне приснилось, что я – Хлебников и что я как раз пишу это стихотворение. Сначала получается вот что (неожиданно пришло, само набормоталось): "Немного надо – Кусочек хлеба И ложку молока. А также небо И быстрая река!" Так, форма есть, более-менее. Есть некий мотив, есть некий сгусток энергии, который одеваю словами. Но слова пока так себе, да и грамматика приблизительная. Нужно что-то получше подобрать. Заменю-ка я "немного" на "мне мало", а "и ложку молока" – на "и каплю молока". Почему я это делаю? Не знаю. Звучит лучше. Слово "мало" хорошо перекликается со словом "каплю", хорошо отражается в нем. Да ведь "мне мало" лучше чем "немного" и по смыслу, если на минуту задуматься! Во-первых, важно сразу сказать, что речь идет не вообще, не неопределенно-лично, а именно лично. Речь не о распределении благ среди населения, а о том, что надо "мне", изнутри меня. Речь идет о мире, который рождается из меня как моя потребность. Кроме того, "немного" – это может быть и мало, и много, это как посмотреть. Если "немного" – это значит некий набор вещей, некая множественность. Немного, но все-таки… А вот "мало" – это именно почти ничего, только вот это, самое насущее, без чего совсем нельзя, без чего нет меня – дайте его "мне".
"И ложку молока" со стороны смысла хуже, чем "и каплю молока" – потому, что ложка не является частью молока, как его капля. Это нечто постороннее, третье, а речь идет именно о том, что нужны только две вещи: хлеб и молоко. Заменю-ка я заодно "кусочек хлеба" на "краюшку хлеба", ведь "краюшка" больше похожа на хлеб, ближе связана с хлебом, чем "кусочек". "Ложка" и "кусочек" гораздо безличнее, могут быть ложкой и кусочком чего угодно. Ой, не потеряю ли я в звучании, улучшив смысл? Вроде нет. Даже очень здорово все складывается: слово "краюшку" тонко отражается в слове "каплю" (Ю ударное и Ю безударное, А безударное и А ударное", а также перекликаются звуки К в сочетании с плавными звуками Р и Л: "кр…к" – "к…л"). А тут вдруг в конце начинает звучать рифма "облака" – вместо "река". Просто слово "каплю" очень складно отражается в слове "облака" ("кпл – блк")! Так, быстро оглядываюсь: а как со смыслом? Вроде опять пронесло: где небо, там и облака – взгляд поднимается и всматривается – удачно получилось. Вообще рифмы не нарушили, а, наоборот, раскрыли и возвысили смысл: слово "хлеба" уходит в слово "небо", а слово "молока" – в слово "облака". Мой малый мир разрастается в большой. С рифмами все на месте, а ритм (опять быстро оглядываюсь)? И вот я замечаю: благодаря поддержке, оказываемой безударному слову "мне" словами "мало" и "надо" (на которые оно как бы делится, разлагается), это слово не проскальзывает незаметно, а имеет возможность отразиться в ударном слове "небо". Но не просто отразиться, а войти в "небо", чего не получилось бы, будь слово "мне" ударным. А за счет пропуска метрического (положенного стихотворным размером) ударения в словах "молока", "облака" капля молока падает, утекает, а облака убегают вдаль. Ведь в третьей и пятой строках – три метрических (идеальных) ударения, но два реальных: И каплю молока (метрически: И каплю молока). Да эти облака (метрически: Да эти облака).
Осталось дописать последнюю строчку, в которой пока есть только последнее слово-рифма "облака". А скажу-ка я максимально просто: "да эти облака"! Тогда исправлю заодно "а также небо" на "да это небо"! Звучит просто и складно. Только сейчас еще минутку подумаю: я ничего не испортил в смысле смысла? Ура, все в порядке! "Надо" хорошо перекликается с этими двумя "да…" не только по звуку, но и по смыслу! Из "надо" и разворачивается перечисление: "да еще это", "да это еще". А "это" здесь не слишком навязчиво, не слишком по-детски повторяется? Может, убрать, заменить, разнообразить? Но, к счастью, я недавно читал серьезную лингвистическую книжку. И там написано, что зубной звук Д/Т часто бывает одним из первых звуков, которые издает ребенок. Ребенок показывает на предмет и говорит: "та… да…" Он указывает рукой, а языком повторяет этот указательный жест: язык толкается в зубы, но не молча, а звуча. Движение языка изображает указательный жест, а толчок в зубы изображает предмет – объект, на который этот жест направлен. Значит, получается все очень здорово у меня: здесь такое же указание на небо и облака, как у ребенка, которому что-то очень нужно – нужно всем телом, нужно так, что без этого меня нет. Стихотворение готово. Ай да Велимир, ай да сукин сын!
Но только я помучился. Все написал почти сразу, и почти сразу все поправил и прояснил. Кажется, ушло на это полчаса, хотя точно не знаю, находился в особом состоянии. И только эти "да это" где-то застряли, пришли ко мне лишь через два дня. Вы и представить себе не можете, как меня измучила строка "А также небо"! Она болела, как заноза! Как чужеродное тело! Я был на грани нервного срыва, мне было физически нехорошо. И перед облаками ничего не вставало, даже "рыбы" никакой не мог придумать.
А потом все само вдруг встало на свои места. Хотя я не делал зарядки и грубил окружающим. Кстати, "и быстрая река" с самого начала было, конечно, "рыбой", ведь здесь неправильная грамматика, нужно: "(мне надо) быструю реку". Тут уж либо смысл, либо звук (ритм и рифма). А как пришли правильные слова, грамматика исправилась сама собой. Ерунда какая-то.
Получилось совершенное стихотворение. Я не хвастаюсь, просто дело в том, что только такое стихотворение не болит мучительно, не чешется в какой-либо своей части, в нем нет заноз. Смысл и звучание сами нашли друг друга. Изменяешь к лучшему смысл, уточняешь его – улучшается и звук, и наоборот: улучшаешь звук – улучшается и смысл. Самое смелое (без оглядки на звучание) по смыслу – хорошо звучит. Самое смелое по звучанию (без оглядки на смысл) – правильно по мысли. "Левое по мысли право по слову. Левое по слову право по мысли". Кто бы мог подумать. Как будто ход был обратным: от дополнительных звучания и смысла – к первоначальным. Как будто стихотворение уже существовало до того, как я его написал. Как будто оно не мое – и я именно так его ощущаю: не мое, неужели я написал. Яблоки большие и красные. Очевидное чудо.
Посмотрите, например, как пишет стихи Юрий Живаго в романе Пастернака:
"После двух-трех легко вылившихся строф и нескольких, его самого поразивших сравнений, работа завладела им, и он испытал приближение того, что называется вдохновением. Соотношение сил, управляющих творчеством, как бы становится на голову. Первенство получает не человек и состояние его души, которому он ищет выражения, а язык, которым он хочет его выразить. Язык, родина и вместилище красоты и смысла, сам начинает думать и говорить за человека и весь становится музыкой, не в отношении внешне слухового звучания, но в отношении стремительности и могущества своего внутреннего течения. Тогда подобно катящейся громаде речного потока, самым движением своим обтачивающей камни дна и ворочающей колеса мельниц, льющаяся речь сама, силой своих законов создает по пути, мимоходом, размер и рифму, и тысячи других форм и образований еще более важных, но до сих пор неузнанных, неучтенных, неназванных.
В такие минуты Юрий Андреевич чувствовал, что главную работу совершает не он сам, но то, что выше его, что находится над ним и управляет им, а именно: состояние мировой мысли и поэзии, и то, что ей предназначено в будущем, следующий по порядку шаг, который предстоит ей сделать в ее историческом развитии. И он чувствовал себя только поводом и опорной точкой, чтобы она пришла в это движение.
Он избавлялся от упреков самому себе, недовольство собою, чувство собственного ничтожества на время оставляло его".
Может быть, так не только со стихотворением бывает? Может, есть такая точка в жизни (во времени и в пространстве), что, если ее найти и встать там, все будет происходить подобно тому, как получилось у меня с написанием стихотворения, когда все само плывет в руки и правильно совпадает? Где меня оставят, хотя бы "на время", "недовольство собою, чувство собственного ничтожества"? Где все существующее отдельно от меня неожиданно превратится в фугу, сочиняемую мной, в "мою музыку", как как-то случилось с Петей в "Войне и мире" Толстого? (Я однажды договорился по телефону встретиться с одним человеком возле продовольственного магазина, у правого его угла. Я стоял и ждал, а ко мне тем временем стали подходить один за другим лица, предлагающие мне совместно выпить. Я вежливо отказывался, и они, посмотрев на меня с недоумением, молча отходили. Я понял тогда, что случайно попал в особую, так сказать, дружественную точку пространства.) Может, есть где-то и когда-то "зеленая дверь" в стене (как в фантастическом рассказе Герберта Уэллса "Дверь в стене")?
Только недалекий человек может при этом не испугаться. Как говорит генеральша Епанчина, Лизавета Прокофьевна, в романе Достоевского "Идиот": "Всю жизнь терпеть не могла стихов, точно предчувствовала".
2. Шумит Арагва предо мною
Пушкин пишет:
Все тихо – на Кавказ идет ночная мгла.
Мерцают звезды надо мною…
Нет, так не пойдет, цензура мнительна. "На Кавказ идет ночная мгла" – звучит как скрытое обличение начинающейся русской агрессии на Северном Кавказе, за такое можно получить по шапке. А то и просто застрелят в подворотне. И вот он заменяет Кавказ на Грузию и делает к тому же мглу неактивной, безобидной:
На холмах Грузии лежит ночная мгла;
Шумит Арагва предо мною.
Мне грустно и легко; печаль моя светла;
Печаль моя полна тобою,
Тобой, одной тобой… Унынья моего
Ничто не мучит, не тревожит,
И сердце вновь горит и любит – оттого,
Что не любить оно не может.
С первой строчкой понятно. Но вторую-то строчку зачем было менять, зачем нужна Арагва?
В "Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона" мы читаем:
"Арагва – левый приток Куры, впадает в нее у Мцхет, длина 100 в. Берет начало в Гудовском ущелье, внизу перевала Военно-Грузинской дороги. Верхняя часть долины А. называется Коймаурской, известна своей красотой и роскошной лесной растительностью".
Это значение слова "Арагва". Дело, конечно, не в этом, а в звучании слова "Арагва". Оно-то и привлекло поэта. Во-первых, в самом слове слышится горная речка, поток, перекатывающий по дну камни. Во-вторых, слово это перекликается с другими словами стихотворения: Грузии – Арагва – грустно – горит (гр-рг-гр-гр), где оно является перевертышем, отражением по отношению к этим словам, перетягивает-уравновешивает их, как природа отражает и уравновешивает чувства.