Сопровождавшие Гарина солдаты насчитали за время боя около трехсот хунхузских залпов. В результате нападения был тяжело ранен хозяин фанзы, еще один кореец - переводчик Сапаги - пропал без вести. Отряд потерял четырех лошадей, а фанза, в которой ночевали русские, сгорела дотла. Опасаясь, что хунхузы могут повторить нападение, путешественники быстро отправились в путь и спустя два дня вышли к реке Амноккан. На каждом ночлеге солдаты выбирали фанзу "с удобной позицией" - на случай нового нападения. Несмотря на постоянную опасность встречи с разбойниками, отряд продолжал исследовательскую работу. Пройденный путь наносился на карту, Гарин постоянно делал измерения высот и вел барометрический журнал. Кроме того, начальник партии не забывал вести дневник, записывал корейские сказки и даже ухитрялся находить время для уроков английского языка. О том, насколько ответственно и хладнокровно относился Гарин к принятым обязанностям, говорит письмо, отправленное им 8 октября 1898 г. из города Таянсхан на имя начальника экспедиции Звегинцева. В этом послании нет и намека на тревожные нотки. В спокойном будничном стиле Гарин пишет: "Железные дороги можно строить, и направления их намечены у меня. Из Маоэршаня на Гирин строить дорогу нельзя, а обходя Пектусан и оставляя его к западу, соединение с Гирином возможное и легкое…"
В городе Маоэршань (Линьцзян) началось путешествие русского отряда по реке Амноккан. Расположившись на борту ветхой китайской шаланды, которую солдаты тут же окрестили "бабушкой", экспедиция отправилась в долгое плавание вниз по течению. По рассказам местных жителей, здесь также орудовали хунхузские шайки. "Краснобородые" добывали в окрестных горах золото. На берегу Амноккана шайки выставляли дозорных, которые, завидев "интересную добычу", выстрелами созывали "братьев". 12 октября произошел курьезный случай, едва не обернувшийся бедой: путешественники, еще недавно спасавшиеся от "краснобородых", сами были приняты китайским караулом за хунхузов. Солдаты в панике обстреляли лодку и даже вытащили на берег ручные пушки. Во многих прибрежных селених - и китайских, и корейских - жители создавали для защиты от хунхузов отряды "милиции". Гарина удивило, что и "милиционеры", и солдаты внешне ничем не отличались от хунхузов…
17 октября опасное путешествие инженера Гарина и его спутников по Корее завершилось в пограничном городе Ыйчжу. Два дня спустя отряд уже был в пределах китайской Маньчжурии. Последние 400 верст пути до Порт-Артура также дались путешественникам нелегко. Ненависть китайцев к иностранцам, два года спустя вылившаяся в кровавое Боксерское восстание, уже давала знать о себе. На третий день путешествия случайная встреча с буддийскими священниками, принявшими русских за миссионеров, едва не окончилась стычкой с местными жителями. Науськиваемые бонзами, китайцы так распалились, что путешественники вынуждены были спасаться бегством… На всем протяжении пути внимание Гарина привлекали клетки, подвешенные на высоких шестах вдоль дороги:
"- А это что за ящики из прутьев, с написанными дощечками, там, вверху, на этих шестах?
- Это головы хунхузов; на дощечках написано, за что им отрубили головы.
О ужас, полусгнившая голова равнодушно смотрит своими потухшими глазами.
- Если бы их не убивали - жить нельзя было бы, надо убивать.
- Но хунхуз и есть следствие жестоких законов.
- Да, конечно, - равнодушно соглашается мой кучер-китаец. - А тела их, - говорит он, - зарывают в одной яме, спиной вверх, с поджатыми под себя ногами и руками так, чтобы обрубленной шеей один труп приходился к задней части другого.
- Зачем это?
- Чтобы все смеялись.
Я возмущен до глубины души.
- Такой закон…"
Вечером 25 октября 1898 г. путешествие Н.Г. Гарина по Корее и Маньчжурии завершилось в Бицзыво (Синь-цзинь) - первом городе занятой русскими войсками Квантунской области. Инженер с гордостью мог заявить начальнику казачьего гарнизона: "Мы - первые сухим путем прибывшие к вам из Владивостока…"
Говоря о бедствиях, причиняемых хунхузами мирным корейцам, нельзя не сказать, что даже переселение на территорию России, увы, не спасало от опасного "внимания" разбойников. Несмотря на строжайший запрет сеульского королевского двора, в январе 1864 г. в Уссурийском крае возникла первая корейская деревенька Тизинхэ. Уже в 1867 г. в крае проживало около 1800 "каулей" - таким прозвищем наградили корейцев русские поселенцы. Число иммигрантов из Страны утренней свежести стремительно росло. В отличие от "манз", предпочитавших торговлю и промыслы и не признававших русскую власть, лояльные и трудолюбивые корейцы занимались в основном земледелием и охотно принимали русское подданство. Русское начальство быстро подметило эту особенность и, за исключением единственной попытки ограничить корейскую иммиграцию в 1880-х гг., всегда охотно принимало корейцев на своей территории. В Уссурийском крае корейцы селились в городах, а также в деревнях, лежащих к западу от Амурского залива. Именно эти деревни, расположенные вблизи от маньчжурской границы, особенно страдали от набегов хунхузских шаек. Разбойники часто похищали зажиточных корейцев ради выкупа, сумма которого могла достигать 2 тысяч рублей. Многие "мирные" китайцы, жившие в корейских деревнях, были связаны с хунхузами и представляли их интересы. Терроризируя корейцев угрозой бандитской расправы, китайцы добивались выполнения различных требований. В 1895 г. газета "Владивосток" писала о корейском селе Синельникове в Суйфунском участке: ".. Мы с большим удивлением замечаем, что тут господствует китайский дракон, который найдется и в маленьких кумирнях православных корейцев, и на больших постоялых дворах, содержимых здесь китайцами. Китайцы… пользуются влиянием на корейцев тем, во-первых, что если здешние китайцы не все хунхузы, то они во всякое время могут напустить хунхузов, припугнуть хунхузами не поддающихся их влиянию корейцев…"
Засилье китайцев в корейских селениях и постоянная угроза хунхузских набегов беспокоили русские власти. В 1886 г. император Александр III даже вынужден был подписать положение, запрещающее новым выходцам из Кореи селиться вдоль русско-китайской границы. Уже осевших в приграничной полосе "каулей" предполагалось переселить во внутренние районы края.
Наемники двуглавого орла
В истории известны случаи, когда зло становится союзником сил, стоящих у власти. История России в этом плане - не исключение. Рюриковичи принимали на службу хищных татар и ногайцев, первые Романовы не чурались услуг разного рода авантюристов из "немцев". Бывало, что и хунхузы оказывались в роли наемников российской короны.
В своих границах русские власти всегда рассматривали шайки "краснобородых" как врага, с которым нужно бороться. Иное дело - сопредельные Маньчжурия и Корея, природные богатства которых в конце XIX в. привлекали жадное внимание петербургских колонизаторов. Проникновение в северо-восточные провинции Поднебесной, как мы уже знаем, началось в 1896 г. с подписанием Петербургского договора, давшего старт истории КВЖД. Защиту интересов империи в зоне железной дороги русскому правительству удалось обеспечить руками своих же подданных - кадровых военных, "политеса" ради переодетых в форму неправительственной Охранной стражи. Иным образом обстояли дела в Корее, где в последние годы XIX столетия также появились "русские интересы".
Уже в 1896 г., после возвращения из Кореи полковника И.И. Стрельбицкого, природные богатства Корейского полуострова заинтересовали петербургский двор. Главной приманкой было золото, которого, как казалось всем, в Корее - хоть лопатой греби. Автором мифа о "золотой Корее" невольно стал немецкий географ Ф. Рихтгофен, утверждавший, что о богатых золотых россыпях этой страны арабам было известно еще в IX в. Помимо желтого металла немалые прибыли обещала разработка лесных богатств Кореи. Именно лесом намеревался заняться на севере полуострова владивостокский купец Ю.И. Бриннер, 28 августа 1896 г. купивший у корейского правительства права концессии на обширной территории вдоль рек Туманган и Амноккан.
В деловом мире Владивостока Юлий Иванович пользовался заслуженным авторитетом. Выходец из Швейцарии, в 1890 г. ставший подданным Российской империи, Бриннер, словно мифический царь Мидас, имел свойство превращать в золото все, к чему прикасался. Угольные копи и рыбные ловли, рудники и собственная судоходная компания к 1896 г. сделали Бриннера купцом 1-й гильдии и почетным гражданином Владивостока. Свои немалые прибыли Бриннер, как истинный предприниматель, обращал в инвестиции, расширяющие пределы его деловой империи. Никто из знакомых "русского швейцарца" не предполагал, что его затея с корейским лесом провалится. Все, однако, так и случилось: кусок корейской тайги протяженностью без малого тысячу верст оказался слишком велик… Спустя два года после покупки концессии Бриннер задумал продать еще недавно столь желанное приобретение. Свои планы Бриннер отнюдь не спешил предавать огласке, однако о намерениях купца тут же стало известно русскому посланнику при корейском королевском дворе.
Этот пост в 1898 г. занимал ветеран российского МИДа и наш хороший знакомый Н.Г. Матюнин, долгое время исполнявший обязанности пограничного комиссара в Уссурийском крае и пользовавшийся заслуженной славой знатока Дальнего Востока.
Через Матюнина о продаже бриннеровской концессии узнал кое-кто в России, где среди посвященных в коммерческую тайну оказался некто Александр Михайлович Безобразов. Бывший гвардейский офицер, Александр Михайлович был человеком с сомнительным прошлым, невзрачным настоящим и весьма неопределенным будущим. Вынужденный фактически бежать из блестящего Петербурга в провинциальный Иркутск, Безобразов тяготился скромностью своего существования и очень хотел разбогатеть. Узнав новости из Кореи, Безобразов понял, что ему необходимо делать. Оставалось найти ответ на вопрос: как добиться исполнения своей мечты, не имея средств? Здесь Александр Михайлович также не полез в карман за соломоновым решением и, устремившись в Петербург, быстро разыскал влиятельного родственника. Им оказался командир Гвардейского флотского экипажа капитан 1-го ранга А.М. Абаза. Последний не только принадлежал к флотской элите, но и приходился племянником покойному министру финансов империи, коим был Александр Агеевич Абаза. Личные и семейные связи капитана 1-го ранга позволили выйти на обитателей петербургского Олимпа - великого князя Александра Михайловича и министра двора графа И.И. Воронцова. Участие последнего в деле было особенно важным: Воронцов распоряжался всеми немалыми средствами императорской семьи. Надо отдать должное Безобразову: в самый короткий срок бывшему гвардейцу удалось так увлечь высоких сановников перспективой обогащения, что уже 11 мая 1898 г. чиновник министерства двора НИ. Непорожнев выкупил у Ю.И. Бриннера его "корейские права". Владивостокский купец смог с честью и без убытка выйти из неудачного предприятия, зато Россия, как выяснилось впоследствии, нажила большую беду…
В состав быстро сплотившейся в столице "безобразовской клики", помимо ее вдохновителя, входило целое созвездие имен и титулов: великий князь Александр Михайлович, граф И. И. Воронцов, вдовствующая императрица Мария Федоровна, будущий дальневосточный наместник адмирал Е.И. Алексеев. Сведущие люди намекали на участие в проекте самого "хозяина земли русской"… Были среди концессионеров и люди попроще, например только что покинувший дипломатическую службу Н.Г.
Матюнин и бывший сослуживец Безобразова полковник В.М. Вонлярлярский.
Роль официального обладателя прав концессии первоначально досталась Н.И. Непорожневу, который весной 1898 г. уже возглавил экспедицию, буквально осадившую сеульский двор с требованиями расширения полномочий концессии. В дополнение к лесу "безобразовская клика" требовала разрешения на строительство железной дороги Цинампо - Гензан - Ыйчжу - русская граница. Это было только началом: Непорожнев желал ни много ни мало права на эксплуатацию всех рудников и угодий, принадлежавших королю Кореи. Здесь русского "гостя" ожидало досадное разочарование: напуганный широтой притязаний, король обещал Непорожневу всего лишь "право первенства" при рассмотрении заявок на разработку природных богатств полуострова. Впрочем, это уже не могло остановить концессионеров. Осенью 1898 г. в Корею отправилась экспедиция под руководством А.И. Звегинцева, за три с лишним месяца исходившая всю Северную Корею. Права концессии из рук Непорожнева перешли к Матюнину, а в мае 1900 г. их обладателем стало Восточно-Азиатское торгово-промышленное товарищество с капиталом в 2 миллиона рублей. Его учредителями были граф Воронцов, князь Юсупов, граф Гендриков, А.М. Абаза и другие. Во втором пункте устава предприятия говорилось: "Вне пределов империи товарищества имеет в виду сосредоточить первоначальное внимание на лесах Северной Кореи, в бассейне Ялу и Тумыни". Примечательно, что третий пункт документа предписывал правительственным органам оказывать товариществу "наибольшее благоприятствование". Учитывая состав пайщиков, иного и быть не могло…
Восточно-Азиатское товарищество должно было вырасти в гигантский концерн, помимо лесных разработок держащий в своих руках недра, рыбные и звериные промыслы, торговлю и транспорт. Готовая к наступлению на Корею "безобразовская клика" летом 1900 г. должна была умерить свои аппетиты в связи с восстанием в Маньчжурии, однако уже в начале 1902 г. на реке Ялу закипела работа. Вскоре фронт работ почтил своим посещением сам А.М. Безобразов, ставший статс-секретарем двора его императорского величества. В числе многих вопросов, которым уделял свое личное внимание "отец" Восточно-Азиатского товарищества, было обеспечение безопасности предприятия. Безобразову и его партнерам были известны непростые обстоятельства путешествия по северу Кореи членов экспедиции Звегинцева, и в первую очередь - партии Н.Г. Гарина. Лесные деляны и лесопромышленный поселок, получивший верноподданническое название Николаевский, следовало защитить от неминуемых визитов хунхузов. Большие надежды возлагал Александр Михайлович на участника концессии, командующего войсками Квантунской области адмирала Е.И. Алексеева. Безобразов просил адмирала о направлении в Корею переодетых солдат, однако вскоре было найдено другое решение.
Неизвестно кому первому пришла в голову идея использовать против хунхузов… их коллег по ремеслу. Возможно, этим человеком был уполномоченный товарищества в Корее и непосредственный руководитель работ, подполковник Генерального штаба А.С. Мадритов. Участник Китайского похода 1900 г., Александр Семенович Мадритов в 1901 г. состоял в распоряжении Е.И. Алексеева и в июле того же года получил назначение на Ялу. Противоречивую натуру Мадритова отличали энергия, инициативность и крайняя неразборчивость в средствах. Подполковник пользовался на территории концессии неограниченной властью и быстро внушил страх не только местным жителям, но и местным корейским и даже пограничным китайским властям. Бывало, что, объезжая свои "владения", Мадритов сутками не слезал с седла.
В один из дней 1901 г. к Мадритову обратился за покровительством некто Линчи. Этого китайца русская пресса именовала "полковником хунхузов". Шайка Линчи так прославилась грабежами и жестокостями в Маньчжурии, что за голову предводителя китайские власти назначили награду в 4 тысячи лян серебра! Опасаясь за свою жизнь, Линчи бежал в Корею и явился к Мадритову с предложением услуг. Подполковник уже имел опыт общения с "краснобородыми" во время событий 1900 г., причем не исключено, что и сам Линчи был ему знаком. Во время зачистки южных районов Маньчжурии от разбойников и участников Боксерского восстания в сентябре 1900 г. атаманом последней крупной хунхузской шайки в этих местах также был человек по имени Линчи. Не исключено, что этот чжангуй и мадритовский гость - одно и то же лицо.
Линчи предложил подполковнику принять его на службу, обещая ему не только защиту лесных разработок от хунхузских набегов, но и возможность использовать "краснобородых" в качестве военной силы. Имя Линчи не было пустым звуком - оно действительно имело вес среди китайских разбойников Кореи. Мадритов согласился, и Линчи был принят на службу "переводчиком" с жалованьем 500 рублей в месяц. Став доверенным лицом русского начальства, Линчи с небывалым рвением принялся исполнять поручения новых хозяев. Он завел себе визитные карточки, на которых его имя было отпечатано на русском и китайском языках. Получивший такую карточку при личном знакомстве с "хунхузским полковником" мог не опасаться за свою жизнь и имущество: имя Линчи на клочке картона внушало окрестным разбойникам такой же трепет, какой некогда внушал монголам ярлык с именем Чингисхана.
Линчи оказывал концессии разнообразные услуги. Он, к примеру, доставлял для перевозки леса и других товаров лодки и лодочников. Никто не смел отказаться работать на русских: непокорные деревни немедленно подвергались набегам шаек, подосланных "полковником". Интересно, что, несмотря на старания и очевидную ценность Линчи для предприятия, Мадритов держал хунхуза в черном теле, обращаясь с ним подчеркнуто сурово. Линчи не роптал: старый бандит привык к унижению младшего старшим, а кроме того, в его памяти были слишком свежи воспоминания о награде, назначенной за его голову в Китае…
Уверовав в безраздельность своей власти на Ялу, Мадритов и Линчи постепенно стали творить настоящее беззаконие. Русские разработки соседствовали с другими иностранными лесными концессиями. Очень скоро подручные Линчи стали попросту… воровать лес конкурентов, сплавляемый по реке. К плотам подходили лодки с хунхузами, которые без церемоний сталкивали плотогонов в воду. Подобные порядки вызывали возмущение лесопромышленников, прежде всего японских. Кроме того, "краснобородые" наемники товарищества вовсю бесчинствовали в окрестных селениях.
"Партнерство" русского офицера и китайского разбойника продолжалось недолго. Весной 1902 г. противник корейской авантюры военный министр А.Н. Куропаткин запретил своим подчиненным службу в концессии. В апреле 1902 г. A.C. Мадритов покинул Ялу, сдав дела другому доверенному концессионеров - егермейстеру И.П. Балашеву. Самоуверенный чиновник, ни в малейшей степени не обладавший опытом и военными навыками Мадритова, первым делом решил избавиться от Линчи. Из Порт-Артура на Ялу была послана телеграмма, в которой предписывалось выдать хунхузу награду в 500 рублей и прогнать. Спустя какое-то время до Балашева дошли сведения, что Линчи… преспокойно продолжает служить. Оказалось, что на телеграфе работали китайцы - люди хунхуза, которые сообщили Линчи о планах начальства, а само сообщение уничтожили. Разъяренный Балашев велел отправить в устье Ялу пароход и под конвоем доставить Линчи в Порт-Артур. Когда судно прибыло на место, Линчи и след простыл…