Если на "своей" территории хунхузы охраняли купцов в основном "от самих себя", то на торговых путях Маньчжурии их охрана полностью отвечала своему назначению. Каждый год, поздней осенью, когда дороги Маньчжурии, замерзнув, превращались в удобный для передвижения караванов зимник, купцы снаряжались в дорогу. На пути их подстерегали многочисленные опасности в виде солдат-мародеров и мелких бродячих шаек. В такой ситуации вооруженная охрана, предоставленная атаманом "своей" банды за соответствующую плату, помогала решить многие проблемы за меньшие деньги. Однако непосредственное присутствие в штате торгового каравана вооруженных до зубов "братьев" было возможно только в глухой местности, вдали от глаз властей. Во всех остальных случаях охрана торговых караванов осуществлялась при помощи так называемых баоцзюйцзы ("страховых контор"). В начале XX в. только в Гиринской провинции действовало семь таких контор: "Фушуньбао", "Жишэнбао", "Фушэнбао", "Тунъибао", "Цзиншэбао", "Чаншуньбао" и "Луншэнбао". Каждая из указанных организаций содержала от 20 до 50 баошэн (стражников), сопровождавших караваны купцов. Страховая премия обычно составляла 3 процента от стоимости товара, однако ее размер мог колебаться. Дело в том, что баоцзюйцзы фактически служили посредниками между купцами и все теми же хунхузами. От величины требований последних в конечном итоге и зависел размер страховой премии. После расчета застрахованный обоз получал пяо (свидетельство), предъявлявшееся при встрече с "братьями", либо сопровождался баошэном, которого лично знали местные хунхузы. Если обоз грабила какая-нибудь залетная шайка, баошэн извещал о случившемся атамана "своих" хунхузов и вместе с его молодцами преследовал "отморозков". Баоцзюйцзы держали свои связи с хунхузами в строжайшем секрете, однако для всех и каждого это был секрет Полишинеля.
Владельцы спиртовых заводов, приисков, ферм и тому подобных заведений часто содержали охрану, предоставленную хунхузами. В этом случае "братья" поселялись на предприятии под видом рабочих.
В отличие от законопослушных граждан контрабандисты и старатели не утруждали себя маскировкой и соблюдением каких-то условностей при найме хунхузской охраны. Подобно "краснобородым", они сами принадлежали к миру преследуемых государством. Кроме того, нелегальные прииски и тайные торговые тропы, как правило, располагались в труднодоступных районах, куда полицейские силы предпочитали не наведываться.
Добыча золота и контрабанда сплошь и рядом практиковались и самими "краснобородыми". Ярчайший пример тому - "республика Цзяпигоу", жившая в основном незаконным старательством и сбытом желтого металла. В Уссурийском крае хищническое старательство хунхузов уже с конца 1860-х гг. стало для властей и местных золотопромышленников настоящей проблемой. Именно попытка властей прекратить незаконную промывку золотого песка на острове Аскольд в 1867 г. послужила поводом к первому столкновению русских военных сил с хунхузами - так называемой "Манзовской войне", о которой еще пойдет речь в этой книге. Нередко хунхузы действовали следующим образом: дождавшись окончания правильной разведки золотых россыпей русскими, набрасывались на золотоносный участок и в течение короткого времени истощали его наиболее богатые площади. При этом все остальное пространство загромождалось отвалами, что в то время делало дальнейшую разработку прииска невозможной. В начале XX в. уже знакомому нам инженеру В.Н. Рудокопову удалось посетить хунхузский прииск в Маньчжурии. Вот какая картина предстала перед его глазами: "Тропинка круто поднималась вверх, перевалила через небольшой водораздел, и мы очутились в неглубокой пади. Склоны ее были покрыты наносными отложениями и растительным слоем. В одном месте большая черная куча отваленной земли указывала на то, что здесь происходит какая-то выработка. Там действительно уже копошились только что вышедшие из фанзы хунхузы. Около отвала на склоне горы зияло небольшое черное отверстие, в которое входили люди и выносили оттуда в кожаных мешках землю. Это был вход в орту, с помощью коей шла здесь добыча золота. Темная серая галерея от входа шла в глубь горы сажен на тридцать и в конце давала разветвление в обе стороны. Это были штреки, шедшие по золотоносному слою. В их головах работало при свете тускло горящих лампочек две смены забойщиков". Со старательством был тесно связан такой малораспространенный промысел хунхузов, как чеканка фальшивой монеты. Часть добытого хунхузами золота переправлялась в Харбин. Здесь, в трущобах китайского района Фуцзядянь, в начале XX в. из него начали чеканиться русские пятирублевики. По размеру, весу и чистоте металла они полностью соответствовали монетам русской чеканки и охотно принимались даже банками! Тем не менее наличие гнезда фальшивомонетчиков под боком администрации КВЖД было недопустимо. В конце 1906 г. после долгих поисков русским сыщикам при содействии китайской полиции удалось накрыть один из хунхузских "монетных дворов". Выяснилось, что фальшивые пятирублевики чеканились на прекрасном компактном станке. В случае опасности он за секунды разбирался на составные части и мог быть незаметно разнесен в карманах одежды. Единственным отличием монеты, отчеканенной на таком станке, от настоящей был слегка скошенный гурт. Хунхузский пятирублевик не мог стоять на ребре, тогда как с аналогичными монетами царской чеканки это можно было проделать легко.
Еще одним излюбленным занятием хунхузов было выращивание опийного мака и контрабанда опиума. Приверженность опиекурению была в XIX - начале XX в. характерной особенностью китайского общества. На смену импортному наркотику, завозившемуся англичанами из Индии, быстро пришел опиум местного производства. Основными поставщиками опиума на севере Китая, а также на российском Дальнем Востоке в конце XIX столетия стали "краснобородые". Неприхотливый мак выращивался под контролем хунхузов повсеместно, как в Маньчжурии, так и в Уссурийском крае. Уже в 1896 г. репортер газеты "Владивосток" с удивлением писал: "Производство опиума в крае оказывается шире, чем мы предполагали. В свое время мы писали о том, что китайцы засевают несколько десятин земли около корейской деревни Корсаковки маком, идущим на производство опиума. Теперь нами получены сведения о том, что и в других местах края китайцы занимаются добыванием опиума. Между прочим, на землях, отведенных в пользование Шкотовскому причту, между деревнями Новороссийской и Шкотовой, и Майхэ - засевался арендующими землю китайцами мак для производства опиума". Условия для макосеяния и наркоторговли в русских пределах были особенно благоприятны, так как уголовное законодательство подобную практику не преследовало и русская администрация (особенно местная) до поры до времени смотрела на "промысел" китайцев с полным безразличием. По мнению "власть предержащих", единственный вред макосеяния состоял в… истощении почв. Китайские опиекурильни, распространенные в городах русского Дальнего Востока, беспокоили власти только как места скопления "темного люда". Борьба с наркоторговлей в русских пределах на уровне местной администрации началась лишь в 1907 г., а первая попытка законодательно ограничить ее относится только к 1913 г. К этому времени площадь маковых полей в Уссурийском крае достигала 3500 десятин. Маньчжурские плантации опийного мака также занимали обширные площади. В начале XX в. маковые поля делали весь район, прилегающий к станции Пограничная на КВЖД, похожим на лоскутное одеяло.
В своих вылазках "краснобородые" использовали целый арсенал любимых тактических приемов. Принципы хунхузской "науки побеждать" можно уместить в одной строке: дерзость и натиск - с жертвами, осторожность и хитрость - с войсками. Хунхузы были признанными мастерами партизанской войны. Их успехи были основаны прежде всего на мобильности, превосходном знании местности и умении наилучшим образом использовать ее особенности как для боя, так и для отступления. Лошади заимствовались хунхузами у крестьян и загонялись без малейшего сожаления. Беречь коня было ни к чему: в случае необходимости "краснобородые" просто меняли уставших животных на свежих в первом попавшемся селении.
Атакуя жертву, "краснобородые" широко использовали разнообразные устрашающие средства: уродливые маски чертей, огромных размеров оружие (иногда бутафорское), свирепую брань и т. п. Излюбленными тактическими приемами хунхузов в столкновениях с правительственными войсками были засада, ложное отступление и внезапное (часто ночное) нападение. Их использование умело сочеталось с применением разнообразных пропагандистских и психологических мер, призванных запугать противника и привлечь на свою сторону мирное население. На пути правительственного отряда "братья" могли подкинуть обезображенный труп человека в солдатской форме. Во время ночных стоянок покой противника постоянно нарушался стрельбой и различными шумовыми эффектами, что в конце концов доводило не слишком храбрых солдат до нервного истощения. Жителям деревень, пострадавших от произвола военных, "братья" через посредников посылали незначительную материальную помощь и обещания скорого избавления. Хунхузы тщательно готовили своих бойцов. Во время набегов и боевых столкновений каждый член шайки имел свои функции, в совершенстве умел их выполнять, а при необходимости способен был заменить выбывшего из строя товарища. Каждый "брат" обязан был в совершенстве владеть оружием и, несмотря на дороговизну боеприпасов, регулярно упражнялся в стрельбе. Особенностью хунхузского облика, отмечавшейся многими наблюдателями, были тяжелые патронташи, обвивавшие тело бойца. Постоянное ношение огромного количества патронов (весом до пуда, то есть 16 килограммов!) повышало выносливость и боеспособность "братьев".
Лагеря и зимовья хунхузов находились в наиболее труднодоступных лесных уголках. Лагерь шайки носил название диинцзы ("земляной лагерь"), что объяснялось наличием укреплений в виде земляного вала и частокола. Круглое в плане укрепление со всех сторон окружало расчищенное пространство, обеспечивающее хороший обстрел атакующего противника. Запасы воды и пищи позволяли шайке выдержать в лагере многодневную осаду. В случае необходимости опорным пунктом шайки могла служить обычная деревенская усадьба, состоявшая из многочисленных глинобитных построек, сгруппированных вокруг внутреннего двора и обнесенных высокой саманной стеной. На подступах к лагерю или временному биваку хунхузов со всех сторон выставлялись часовые, именовавшиеся каныпуй ды ("глядящие в воду"). Проверкой караулов занимался специальный "офицер", носивший название люшуй ды ("обтекающая вода"). Названия часовых и их начальника намекали на своеобразный порядок проверки караулов, когда "офицер" старался подобраться к часовому незаметно, а последний должен был вовремя заметить его и окликнуть. Часовому, прозевавшему проверяющего, грозило наказание.
Как правило, на зимовку в лагерях хунхузов оставалась только очень незначительная часть "братьев" - самые закоренелые преступники, окончательно ставшие изгоями общества. Все прочие, включая атаманов, предпочитали коротать зимние месяцы в семьях деревенских побратимов или в городских притонах.
Весеннее таяние снегов и пробуждение природы означали для жителей Маньчжурии и российского Дальнего Востока начало сезона хунхузских набегов. "Братья" окольными путями возвращались в лесные лагеря, чтобы встать под знамена атаманов. Пустые карманы и бледные испитые лица могли многое рассказать о занятиях хунхузов в дни долгого сезонного "отпуска". Кто-то без удержу проигрывал шальные деньги, кто-то пил. Иные наслаждались обществом доступных женщин, а иные изо дня в день отправлялись в призрачный мир опиумных грез. Теперь наступало время работы и поста. "Братьев" ожидала летняя добыча, и жадные огоньки злого нетерпения заставляли вздрагивать прохожих, случайно поймавших взгляд встречного бродяги. В пору обеспеченного зимнего безделья "братья" любили щегольнуть красивой одеждой. В 1899 г. газета "Владивосток" писала: "По представлению русских, китайский разбойник-хунхуз - нечто вроде нашего бродяги - оборванный и обтрепанный. Это заблуждение. Наоборот - он всегда богато одет, не похож на простого чернорабочего; по виду он скорее купец, конечно, до тех пор, пока не проиграется, как говорится, в лоск". В лагере "братьям" предстояло переодеться в простую и удобную походную одежду. Одинаковые куртки и штаны из грубой синей или черной дабы, головные повязки, мягкие кожаные улы с обмотками и неизменные патронташи делали хунхузов похожими на солдат. О походном скарбе хунхуза можно судить благодаря следующему случаю. В начале января 1896 г. несколько казаков из станицы Платоно-Александровской отправились на охоту за озером Ханка. У китайской границы охотники заметили китайца, бредущего вверх по течению речки Усачи. Направившись в ту сторону, откуда пришел незнакомец, мужики наткнулись на место его ночевки. При этом выяснилось, что для обогрева китаец сжег целый стог казацкого сена. Один из охотников, урядник Алексей Соловьев, кинулся за китайцем, который, заметив погоню, бросил поклажу и выстрелил в казака из винтовки. Промазав, китаец скрылся в лесу, оставив казакам свои вещи. В заплечном вьюке лихого незнакомца оказались три пистонных ружья, 78 патронов, 72 круглые пули, 5 винтовочных гильз, нож, сумка из изюбриных лап, трубка для курения опиума, напильник, холщовый мешок и шкурка дикой козы.
В лагере "братьев" с показной суровостью встречал "глава дома". Каждый из прибывших, почтительно склонившись, приветствовал атамана и докладывал о виденном на отдыхе. Как правило, из доклада выяснялось, что, несмотря на разгул, практически все "братья" в течение зимних месяцев успевали неплохо поработать на благо "семьи". Один завел полезные знакомства, другому удалось найти еще один канал сбыта добычи, третий привел надежное пополнение… Атаман молча и внимательно выслушивал каждого из "братьев". Ни одна, даже самая мелкая деталь рассказа не ускользала от внимания вожака, откладываясь в его цепкой памяти. Закончив расспросы, атаман отправлял вновь прибывшего к заместителю, определявшему обязанности "брата" на ближайшие месяцы. Когда все члены шайки оказывались в сборе, атаман скликал хунхузов на "братскую сходку". Здесь лао дае, окруженный почтительной тишиной, говорил "братьям" о предстоящей "кампании". Через пару дней наступал черед общей сходки, на которой обсуждались второстепенные вопросы и решалась судьба кандидатов в члены "братства". Затем наступали дни упорной изнурительной работы, призванной быстро восстановить физическую форму и боевые навыки хунхузов. Общие занятия "братьев" продолжались от рассвета до заката, прерываясь только тогда, когда кашевар подавал сигнал к совместной трапезе. Для новичков это время было настоящим "бандитским университетом". Наряду с тонкостями ремесла им предстояло усвоить законы "семьи" и овладеть секретным языком. Его характерной особенностью являлось обилие иносказаний. К примеру, выражение бань хай ("переносить море") означало "пить", а цяо ("стучать") означало "идти". Одно иносказание могло вытекать из другого. Так, бай тяор ("белая полоса") означало "дождь", а нэп тяо ("пользоваться полоской") означало… "спать". Иносказания применялись для обозначения всего и вся. Хунхуз никогда не называл ружье "ружьем". Вместо этого он говорил гэбо ("рука") или тяо цзы ("полоса"). Нож обозначался словом гуан цзы ("блеск"). Своеобразное суеверие "краснобородых" проявлялось в том, что настоящий хунхуз избегал употребления слов, несущих неблагоприятный смысл. К таким относились слова "пленник", "связанный", "тюрьма" и т. п. Например, безобидное выражение чи баоми ("есть кукурузу в початке") всегда заметалось иносказанием кэнь мутоу ("грызть деревяшку"), так как слово бао, означающее внешние листья кукурузного початка, созвучно слову, означающему связывание… Другим приемом, обеспечивавшим недоступность языка хунхузов посторонним ушам, было широкое использование заимствований из языков других азиатских народов. Заимствовать слова из корейского или монгольского не имело смысла: в Маньчжурии слишком многие понимали эти наречия. Самым распространенным среди хунхузов было заимствование слов из… тибетского.
Наряду с языком слов новоиспеченному хунхузу предстояло овладеть языком жестов. Жесты, как и пароли, устанавливались каждой шайкой в отдельности. Общее распространение получил один жест, который хунхузы использовали для выяснения принадлежности другого человека к аналогичному "братству". Он состоял в прикосновении указательным пальцем к верхней губе и, таким образом, содержал намек на слово ху ("борода, растительность на лице"). Ответный жест незнакомца служил подтверждением: "Перед тобой брат!"…
Подготовка хунхузов к первой операции продолжалась всю весну. Необходимыми условиями успеха были наличие подготовленных людей, достаточного количества оружия и боеприпасов, а также лошадей, которых хунхузы с наступлением сезона попросту забирали у крестьян. Следующим условием была информация. Что бы ни замышлял атаман, в его распоряжении всегда имелись нужные сведения, поставлявшиеся "братьями"-разведчиками, а также бесчисленными информаторами из числа мирных жителей, многие из которых помогали хунхузам не за страх, а за совесть. Этих людей связывали с "краснобородыми" узы крови, отношения побратимства или деловые интересы. "Братство" требовало едва ли не от каждого из своих членов способности выполнять функции разведчика вне лагеря. Исключение составляли высокопоставленные хунхузы, головы которых были наиболее высоко оценены властями, а также обладатели хорошо заметных особых примет - шрамов, родимых пятен, оспинок и т. п. Незаметно растворяться в толпе городской бедноты хунхузским шпионам помогала неброская внешность. Будучи врагами маньчжурских властей, хунхузы не отказывались от обязательного для мужчин-китайцев ношения косы и бритья темени. В противном случае "братья" слишком сильно выделялись на фоне мирного населения. Наконец, последним объективным условием успешного набега была "зеленка" - лесные заросли, служившие укрытием и убежищем. На безлесных равнинах Центральной Маньчжурии их роль выполняли гаоляновые поля, тянувшиеся порой на десятки километров. Граф A.A. Игнатьев в своих знаменитых мемуарах "Пятьдесят лет в строю" сравнивал густые заросли гаоляна со "светло-зеленым океаном". Иностранцев особенно поражала скорость роста этого могучего злака. Американский журналист Фредерик Палмер, во время Русско-японской войны вступивший в Маньчжурию с войсками генерала Куроки, писал в августе 1904 г.: "Всего два месяца назад мы видели крестьян, засевающих гаоляновые поля у Фэнхуанчэна. А теперь маковки растений качаются выше лошадиной головы!" Достигая более чем трехметровой высоты, гаолян был способен скрыть скачущего всадника. Начиная с середины лета и до окончания уборки урожая Маньчжурию захватывала кровавая вакханалия грабежей и убийств.