10 октября 1154 года Роджер, в свою очередь, принял сан архиепископа Йоркского, и Теобальд назначил Томаса Бекета на освободившееся место архидиакона, сделав его, таким образом, священником. В качестве архидиакона Кентерберийского Томас занимался юридическими вопросами епархии, в чем ему очень пригодились его знания. С этого поста король и назначил его канцлером.
Генрих II и Томас Бекет очень быстро стали близкими друзьями. Король нашел в Томасе верного и умного слугу, а также обаятельного и приятного товарища. Томас обладал острым умом, неотразимым обаянием и природной живостью темперамента, что в любую эпоху привлекало людей. Он хорошо понимал, какие проблемы приходится решать королю в его стремлении восстановить в Англии порядок, подчинить своей воле баронов и обновить весь механизм управления, сильно устаревший из-за беспечности Стефана. Особенно ценным для короля было то, что Томас отлично знал законы; он легко схватывал юридические аспекты той или иной проблемы и быстро находил самый лучший и быстрый способ ее решения.
Должность канцлера очень ответственна; канцлер отвечал за большую печать и руководил работой чиновников, составлявших все официальные документы и рассылавших указы, с помощью которых Генрих II управлял своими обширными владениями. Тем не менее ответственность и власть, которой обладал канцлер, не шла ни в какое сравнение с властью главного юстициария. Однако Томас оказался таким способным и восприимчивым работником, что король все больше и больше полагался на него. Взвалив все рутинные работы на двух главных юстициариев, Генрих II и Томас Бекет занялись разработкой планов и руководством операциями, которые были направлены на усиление власти и могущества короля. "Он был не только другом короля и вторым человеком в государстве, но и наставником Генриха, а значит, его господином".
Словом, у Генриха были причины ценить Томаса как отличного работника и полагаться на его советы, но с каждым годом волевой и сильный король все больше и больше привязывался к своему хорошо образованному и элегантному слуге, который был самым веселым из его рыцарей. Генрих II испытывал к этому обаятельному и разносторонне одаренному человеку нечто большее, чем дружбу, восхищение его юридическими знаниями, уважение к обстоятельности его суждений и искренности его советов. Генрих II полюбил Томаса всеми силами своей грубой души.
Томас же, со своей стороны, любил не короля, а, скорее, ту жизнь, которую он вел при его дворе. Кусочек этой жизни показал ему Ришер л’Эгл, и она совсем недавно казалась Томасу недоступной. Он любил изящество, величие, яркие цвета и веселье; предавался соколиной и псовой охоте с такой же страстью, как Ришер л’Эгл и сам король, который бросал самые неотложные и важные дела ради того, чтобы провести день в лесу со своими соколами или борзыми. После тоскливого детства и еще более тоскливой, нищенской юности, проведенной среди скучных торговцев, которых он, вероятно, глубоко презирал в душе, в возрасте тридцати семи лет или около того Томас очутился в центре самой яркой, живой и красочной жизни, которую только можно было вообразить.
Семья Генриха II и его двор жили неорганизованной и часто совершенно хаотичной жизнью; его домашнее хозяйство велось как попало – хлеб подавали на стол непропеченным, мясо – либо полусырым, либо пережаренным, а рыба ужасно воняла. Поведение короля было таким непредсказуемым, что никто не мог сказать, где он и весь его двор окажутся через час. Все находилось в постоянном движении и шуме; приходили и уходили гонцы, являвшиеся изо всех обширных владений короля; епископы, аббаты, графы и бароны сменяли друг друга; двор бесконечно переезжал из Англии в Нормандию, Анжу и Мэн, а оттуда – в Аквитанию. Все это радовало сердце и отвечало стремлениям Томаса, служившего когда-то счетоводом у Осберна Восемь Пенсов, а позже ставшего членом степенного, поглощенного науками двора архиепископа Кентерберийского.
Разница во внешности двух друзей была разительной: Генрих был среднего роста, имел квадратные плечи и плотное тело, склонность к полноте проявилась у него уже после двадцати лет; Томас, напротив, высок, худ и грациозен. У Генриха было красное квадратное лицо, усыпанное веснушками; у Томаса – овальное и красивое, с высоким лбом. Руки у короля были грубые, красные и обветренные, у Томаса – длинные и белые. Генрих одевался небрежно, думая только о том, чтобы одежда являлась удобной и не стесняла движений, жесты его отличались необычайной выразительностью; Томас всегда носил красивое богатое платье, сшитое из самых дорогих материй, а незнакомцу могло показаться, что король – это Томас, а Генрих II – его главный егерь.
Канцлер был лет на пятнадцать старше своего господина, но, "закончив свои дела, король и канцлер резвились, как мальчишки-одногодки, при дворе, в церкви, в собраниях, во время поездок.
Однажды они ехали по лондонской улице. Зима в тот год была очень суровой. Король заметил вдали нищего старика в тонком, прохудившемся плаще. Он сказал канцлеру: "Видишь вон того человека?"
Канцлер ответил: "Вижу".
"Как он беден, жалок и гол! – воскликнул король. – Будет ли считаться милосердием, если мы дадим ему теплый, плотный плащ?" – "Конечно, – ответил канцлер, – и ты, король, должен сам понимать это".
Тем временем нищий приблизился к ним. Король спешился, а за ним и канцлер. Король милостиво заговорил со стариком и спросил его, не хочет ли он получить теплый плащ. Старик, не зная, кто перед ним, решил, что господа шутят.
Король сказал канцлеру: "Воистину ты должен совершить этот великий акт милосердия". С этими словами он схватился за капюшон канцлера и попытался снять с него плащ, но Томас Бекет не хотел отдавать его. Это был его самый лучший плащ, купленный совсем недавно. Он был сшит из алой ткани и оторочен дорогим мехом. Король и канцлер принялись бороться – король хотел стащить плащ, а канцлер не позволял. Рыцари, которые ехали позади, в изумлении бросились к ним, чтобы узнать, в чем причина этой неожиданной стычки. Король и канцлер крепко держались за свою добычу, и всем казалось, что они сейчас упадут. Наконец, канцлер неохотно уступил, стянул с себя плащ и отдал его нищему".
Томас охотился вместе с королем и принимал участие во всех его развлечениях. Дом его содержался в величайшем порядке:
"Он приказал, чтобы в холле каждый день постилали новую солому или сено зимой и свежий тростник или зеленые ветки летом, чтобы многочисленные рыцари, которым не хватило мест для сидения, могли спокойно устроиться на полу, не опасаясь запачкать свои богатые одежды и прекрасные льняные рубашки…
Король часто обедал за столом у канцлера, иногда ради развлечения, а иногда чтобы убедиться в том, что все, о чем говорили люди, обсуждая дом и стол канцлера, истинная правда. Порой король спешивался и входил в холл канцлера, когда тот еще обедал, – в руках у короля был лук, поскольку он возвращался из леса или, наоборот, спешил на охоту. Иногда он просто выпивал кубок вина и, повидавшись с канцлером, уезжал; в другое время он перепрыгивал через стол, садился и начинал есть.
Никогда еще в христианских странах не было двух таких мужчин, чья дружба и единодушие были бы крепче, чем у них".
Отправившись с посольством к королю Людовику, Бекет устроил французам великолепное представление.
"Его окружала свита из двухсот всадников – это были рыцари, слуги, экономы, сержанты, оруженосцы и сыновья дворян, которые обучались в его доме искусству владеть оружием. Все они были надлежащим образом одеты и вооружены. Все эти люди и их слуги сияли новой праздничной одеждой, каждый в соответствии со своим положением…
Он привез с собой собак, птиц всякого рода, которых используют короли и богатые люди. В его процессии было восемь повозок, в каждую было запряжено пять лошадей, подобранных по силе и красоте; рядом с каждой лошадью шел крепкий парень в новой тунике; у каждой повозки был свой кучер и охранник. Две телеги были нагружены одним пивом, изготовленным из зерна, отваренного в воде. Это пиво было разлито по скрепленным железными обручами бочкам и предназначалось в подарок французам, которые восхищались этим пивом, весьма полезным для здоровья; оно имело цвет вина, но было гораздо приятнее на вкус…
Когда они входили во французскую деревню или город, впереди шло около двухсот пятидесяти парней, группами по шесть, десять или более человек. Они пели песни на своем родном языке, в привычной для них манере. За ними, с небольшим промежутком, бежали гончие и борзые в намордниках, которых вели на сворках слуги и их помощники. Далее следовали повозки, грохотавшие железными колесами по булыжной мостовой. Эти телеги были накрыты большими шкурами, сшитыми между собой. На небольшом расстоянии от них шли вьючные лошади, конюхи которых стояли на коленях у них на спине.
Французы, услышав громкий шум, выходили из своих домов и спрашивали, кто это едет и чья это свита.
Им отвечали, что это едет канцлер английского короля, который был послан к королю французскому.
"Должно быть, этот английский король очень богат, – говорили французы, – если его канцлер явился с такой помпой".
Французский король и его знать устроили для канцлера грандиозный пир, а Томас ответил им еще более роскошным угощением. Долго еще после этого французы вспоминали, как он заплатил 100 шиллингов за одно блюдо с угрями. Потом Томас, который когда-то учился в Париже, угостил своих учителей и их учеников и оплатил долги английских студентов. Поездка Томаса увенчалась успехом – он легко получил согласие Людовика на брак его дочери с сыном Генриха.
Генрих II и Элеонора провели свою Пасхальную курию в Вустере 29 апреля 1158 года. На троне они сидели в коронах, но в начале пасхальной мессы сняли их и положили на алтарь, поклявшись больше никогда не надевать. Во всяком случае, король был рад под видом дарования корон Богу избавиться от ненавистного обычая. Все эти сложные и пышные обряды, проводившиеся на Рождество, Пасху и Троицу, когда торжественная процессия шла в храм, где архиепископ Кентерберийский возлагал на голову короля корону, все эти церемонии, сопровождавшие жертвоприношение и причастие монарха, ужасно раздражали нетерпеливого и энергичного Генриха. В отличие от своего отца он не придавал никакого значения внешним атрибутам королевской власти и не любил показываться перед своими подданными в образе величественного монарха.
26 июля умер брат Генриха, Жоффруа. 11 августа король отправился в Нормандию, чтобы заключить договор с Людовиком, подготовленный канцлером, и утвердить свою власть над городом Нантом, принадлежавшим брату. Оставив в Англии королеву, которая 8 сентября 1157 года родила сына Ричарда, Генрих сначала отправился в Руан, вероятно желая повидаться с матерью, а затем встретился в Жизоре с французским королем. Они согласовали условия брака между принцем Генрихом, которому в ту пору было всего три года, и Маргаритой, не достигшей еще и года. Людовик обещал отдать в приданое своей дочери Вексен со всеми его замками. Не было в мире района, который английский король желал получить больше, чем Вексен, который располагался между его Нормандией и Иль-де-Франсом. Он очень жалел, что в свое время отдал его Людовику ради того, чтобы французский король признал его герцогом Нормандии.
В этой дружеской атмосфере Генрих II завел речь о Бретани. Самым законным претендентом на титул герцога Бретани был Конан, внук Конана III, и король Англии хотел получить гарантии того, что Нант не попадет к нему. Людовик согласился признать Генриха II государем Бретани. Герцоги Нормандии долго боролись за это звание, но добиться его им никак не удавалось. Людовик согласился, что Генрих теперь может требовать клятвы верности от герцога Бретани на своих собственных условиях.
Английский король поспешил в Авранш, расположенный неподалеку от северо-восточной границы Бретани. Там он узнал, что Конан вторгся в графство Нантское и собирается захватить Нант. 8 сентября король отправил своим нормандским баронам приказ явиться в День святого Михаила в Авранш, откуда он собирался пойти войной на Конана.
Пока армия собиралась, Генрих II отправился в Париж и встретился с Людовиком. Его въезд в город представлял собой разительный контраст с приездом канцлера, ибо английский король, с присущей ему простотой, взял с собой только нескольких слуг. Под этой нарочитой простоватостью скрывался тонкий расчет. Генрих II хотел добиться, чтобы Людовик поддержал его действия в отношении Бретани. Ему уже принадлежало гораздо больше земель, чем Людовику, и его доходы с этих владений во много раз превышали доходы французского короля. Поэтому демонстрация мощи вряд ли заставила бы Людовика согласиться на предложения короля Англии. И он решил сыграть роль вассала, явившегося засвидетельствовать почтение своему сеньору.
Людовик и Констанция оказали ему такие почести, которых он совсем не ожидал. Он принял их с неподдельной скромностью. Людовик, в душе своей оставшийся монахом, полагал, что самый лучший способ развлечь гостя и оказать ему честь – это проехать по всем церквям Парижа и окрестностей, где Генриха будут встречать торжественные процессии священников. С большим смирением и присущим ему чувством юмора английский король отклонил это предложение, но загладил неловкость, выделив большие суммы денег на нужды храмов и милостыню для бедных.
Народ встречал его радостными криками, надеясь, что дружба с Англией положит конец войне на нормандской границе. Уезжая из Парижа, Генрих II забрал с собой маленькую Маргариту, чтобы воспитывать ее, по обычаю того времени, в своей семье до тех пор, пока она и его сын не достигнут брачного возраста.
Пока муж устраивал брак старшего сына, королева Элеонора 23 сентября 1158 года родила еще одного мальчика, которого назвали Джефри. За шесть лет она подарила королю пятерых детей и после рождения Джефри сделала вполне заслуженный перерыв, продолжавшийся четыре года.
Тем временем войско Генриха II собралось в Авранше. Положение Конана было весьма шатким, и он не имел никакого желания встречаться с королем на поле боя. В Михайлов день, еще до того, как последний выступил, Конан приехал в Авранш и отказался от претензий на город Нант. Генрих II в ответ признал его герцогом Бретани и получил от него клятву верности. После этого он ввел армию в Нант, чтобы закрепить за собой свои права на него. Жители города приняли его как своего господина, законного наследника Жоффруа. Управлять городом Генрих оставил своих доверенных людей.
В начале нового года Генрих II, вероятно посоветовавшись со своей королевой, которая в декабре приехала в Нормандию, составил план дальнейшего расширения своих владений. Герцоги Аквитанские время от времени заявляли о своих правах на графство Тулузское, расположенное к юго-востоку от их земель. Генрих II решил от имени своей жены снова заявить об этом. Он начал с того, что заключил союз с Раймондом, графом Барселонским, который тоже от имени своей жены управлял Арагоном. Они встретились в Блайё, в Гаскони, и скрепили союз договором о женитьбе второго сына Генриха, Ричарда, на дочери Раймонда. Ричарду король обещал передать, когда он вырастет, герцогство Аквитанское.
Лишив таким образом Тулузу возможной помощи с юга, Генрих II послал графу Раймонду Тулузскому официальное требование передать ему графство, которое Раймонд, разумеется, отверг. Он был женат на Констанции, сестре Людовика, которая после смерти своего мужа Юстаса, сына короля Стефана, снова стала свободной. Раймонд сообщил своему сюзерену и зятю Людовику о нависшей над ним опасности. Французский король приехал в Тур и обсудил возникшую проблему с Генрихом II, но не смог убедить того отказаться от графства Тулузского, поскольку сам в 1141 году заявлял права на него. Оба короля не смогли прийти к соглашению и расстались, пока еще друзьями.
22 марта Генрих II велел своим войскам из Англии, Нормандии и Аквитании идти к Пуатье; их встреча была назначена на 24 июня. Рыцари должны были служить до Дня Всех Святых, 1 ноября. Поскольку Англия была далеко, король потребовал личного участия в боях только от своих баронов. Всех рыцарей вместо военной службы он обязал заплатить две марки (1 фунт 6 шиллингов 8 пенсов), из расчета 8 пенсов в день за сорок дней службы, обычный в ту пору срок. Генрих II ввел налог на освобождение от военной службы, "не желая отвлекать от дел рыцарей, сидевших на земле". Это свидетельствует о том, что в Англии в ту пору уже появились помещики.
Король также заставил епископов, настоятелей монастырей, правителей городов и шерифов принести ему "добровольные" пожертвования, которые они потом конечно же возместили за счет местного населения. Такие же "подарки" сделали ему и еврейские ростовщики, находившиеся почему-то в большой милости у короля. Духовенство очень возмущалось этим "святотатством", как оно окрестило изъятие денег, и подало на него жалобу канцлеру. "Подарки" от священнослужителей принесли королю 3130 фунтов, а налог за освобождение от военной службы – 2440 фунтов.
Перед тем как выступить, Генрих II отправился на границу Нормандии, чтобы провести еще одни переговоры с Людовиком. Эти переговоры, касающиеся предполагаемой женитьбы королевских детей и намерения Генриха захватить Тулузу, шли с 6 по 8 июня. Людовик разрывался между верностью своему зятю и стремлением не сделать ничего такого, что помешало бы браку его дочери, который должен был еще сильнее укрепить существовавшую, как он полагал, связь между ним и королем Англии. Его робкие попытки уговорить Генриха отказаться от похода ни к чему не привели. Английский король был непреклонен.
Его армия тем временем собиралась в Пуатье. Самую лучшую ее часть составлял отряд канцлера, который за свой счет выставил 700 рыцарей в полном вооружении. В назначенный день, 24 июня 1159 года, Генрих II присоединился к войску, и оно двинулось к Тулузе. Среди графов и баронов, пересекших Ла-Манш, находился молодой кузен Генриха Малькольм, король Шотландии, который в 1158 году, после смерти своего деда, короля Дэвида, вступил на трон этой страны. И как король Дэвид в свое время посвятил в рыцари Генриха, так и Генрих II во время похода на юг опоясал Малькольма рыцарским мечом.