Таким образом, государственные лидеры конструировали новую эпоху по-своему. Но и деловые люди по-своему прокладывали дороги в будущее. Промышленники и финансисты невиданно разжирели на военных поставках во всех государствах – и победивших, и проигравших. Чрезвычайно обогатились нейтральные страны: Голландия, Дания, Швеция, Швейцария. Франция и Бельгия, получая репарации, принялись восстанавливать хозяйство, подорванное войной. Грянул промышленный бум. Открывались новые фирмы, банки, строились предприятия. Военные заводы переходили на выпуск мирной продукции, заваливали рынок самыми современными товарами – телефонами, радиоприемниками, холодильниками, автомобилями. Бум, как это бывает, порождал и кружил всевозможную "пену": маклеров, деляг, жулье. Увеличивалось население городов. В центры "цивилизации", где жизнь казалась богаче и ярче, стекались вчерашние солдаты, стекались эмигранты – русские, итальянцы, поляки, болгары, сербы.
А богаче и ярче жизнь казалась из-за увеселительных заведений. В войну-то их прикрывали, считали неуместными. Сейчас они плодились в куда больших количествах, чем прежде. Это тоже виделось разумным, справедливым. Надо вознаградить себя за перенесенные лишения, страхи, "затягивание поясов". Если уцелели в бойне, надо пользоваться всеми доступными благами. В сознание внедрялась вроде бы очевидная истина: главная ценность, высшая ценность – это жизнь! Разве не так? Разве погибшим тепло или холодно от того, что Франция вернула Эльзас и Лотарингию? Разве им важны немецкие репарации? Нет, они догнивают на Марне, Сомме, под Верденом и Изонцо. Недолюбившие своих подруг, почти ничего не повидавшие в короткой молодой жизни.
Значит, надо быть умнее, не отказывать себе в удовольствиях! Брать от жизни все что можешь! Чем больше, тем лучше! Прежняя мораль сносилась начисто. Внебрачные связи превращались в норму, тем более что женщин стало в избытке. Больше, чем поредевших и покалеченных мужчин. Менялись моды и вкусы. Укорачивались подолы платьев, исчезали нижние юбки, нижние кофточки, сорочки, подвязки и прочие предметы, признанные лишними. Тела становились более доступными и для обзора, и для осязания. Раньше канканы с полуголыми девицами считались экзотикой, достопримечательностью Франции. Сейчас косяки женщин скакали на подмостках всех европейских стран. И не полуголых, а уже совсем без ничего, как в бане. В театриках и варьете демонстрировались такие "изюминки", что до войны ввели бы в шок самого беспардонного развратника. Классическую музыку заглушали буйные ритмы джазов и похотливые изломы танго. На живопись и скульптуру обрушилась волна абстракции. Литература и философия полезли в темные глубины подсознания, в завлекающие и опасные трясины фрейдизма, экзистенциализма, неоязычества, антропософии и прочих "модных" теорий.
А культ героев и подвигов менялся на идеалы пацифизма. Ведь и правительства, и средства массовой информации твердили об одном и том же – отныне войн не должно быть вообще, конфликты будут решаться только мирным путем. Что угодно, только не война. Падал престиж армии. Военная служба начинала восприниматься как нечто лишнее, отрывающее от более важных занятий. Зачем она, если надо поддерживать мир любой ценой? Любой. А честь, национальные интересы, отечество – разве не "абстрактные" понятия? Главная-то ценность – жизнь… Старая, довоенная Европа с ее стандартами и традициями отбрасывалась, уходила в невозвратное прошлое.
Заодно с прочими традициями, отбрасывалось и христианство. Оно мешало жить так, как диктовала новая мораль. Выглядело устаревшим, неразумным. В окопах, перед лицом смерти, к Богу тянулся каждый. Сейчас об этом не вспоминали. Зачем вспоминать о неприятном, страшном? Веселись, наслаждайся! А в мире сияющих рекламных огней, гремящих музыкой ресторанов и зрелищных заведений, в мире ревущих моторов и животных вожделений, даже Сам Христос показался бы чуждым. Где-то и кто-то сводил религию к формальному минимуму – такому, чтобы не мешал жить в согласии с окружающим бардаком. А кто-то и совсем вычеркивал веру из обихода. Но ведь и это выглядело разумным. Есть культура, образование, наука, есть удобства и удовольствия, где уж тут место и время для архаичных пережитков?
Христианство угасало на Западе, а уж на Востоке, казалось бы, прекратилось совсем. Для строителей большевистской утопии оно представлялось не просто лишним, а враждебным. Непримиримым и противоречащим самой этой утопии. Одним из первых актов советской власти школа была отделена от церкви, а церковь от государства. Не просто отделена. Ее поставили вне общества, вне закона, лишили права собственности. Начались и расправы. Сперва как будто стихийные или за политические "преступления". Александра Коллонтай с матросами пробовала погромить Александро-Невскую лавру, убили монаха, не пустившего их и скликавшего народ. В Царском Селе расстреляли священника, благословившего казаков Краснова… Но "случайностей" и "стихийностей" становилось все больше, убивали и глумились все чаще. А правительство направляло и поощряло подобные акции.
1 мая 1919 г. Ленин издал директиву с весьма любопытным номером, 13/666, "О борьбе с попами и религией" [113]. Священников и верующих в первую очередь хватали в заложники, казнили в мясорубках "красного террора", истребляли при зачистке городов и станиц, отбитых у белогвардейцев. А в 1921–1922 г. Поволжье, Юг России, Украину, Сибирь охватил страшный голод. Ленин и Троцкий не преминули воспользоваться этим, чтобы нанести массированный и, как предполагалось, смертельный удар по Церкви. Ленин писал членам Политбюро: "Сейчас победа над реакционным духовенством обеспечена нам полностью". "Чем большее число представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше. Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать".
По храмам и монастырям двинулись отряды – якобы изымать ценности для помощи голодающим. Церковь соглашалась, добровольно отдавала все средства и богатства. Нет, это не устраивало большевиков. Обыски сопровождались повальными грабежами и богохульствами. Прихожане пробовали защитить храмы, произошли кровавые столкновения. И тут-то красная пропаганда раздула шум: дескать, попы из жадности прячут ценности, а люди умирают! По всей стране принялись громить и закрывать храмы. Показательные процессы над священнослужителями прошли в Питере, Москве, Смоленске, Чернигове, Полтаве, Архангельске, Новочеркасске… В 1922 г. только по суду было расстреляно священников – 2691, монахов – 1962, монахинь и послушниц – 3447. А всего было истреблено не менее 15 тыс. представителей духовенства, монахов, послушников, православных мирян [83].
Но можно ли считать случайным, что буквально накануне антицерковной кампании, в марте 1922 г., была созвана Генуэзская торговая и экономическая конференция, фактически признавшая правительство большевиков, открывшая широкую улицу для торговли с ними? Первыми товарами, хлынувшими из Советского Союза на запад, как раз и стали разграбленные церковные ценности. Целыми ящиками, контейнерами, вывозились и продавались по цене золотого и серебряного "лома" оклады икон, чаши, потиры. По символическим ценам 50 – 100 рублей сбывались уникальные древние иконы. Тут уж погрели руки и банкиры, и ювелиры, и частные коллекционеры. Немало православных ценностей и святынь прибрала и католическая церковь. Пускай они краденые, в крови мучеников, но отчего же не прибарахлиться по дешевке? [144]
Правда, удар по Церкви стал последней авантюрой Ленина. Человека, безрассудно занесшего руку на Господа, через месяц хватил инсульт, и он почувствовал себя тем, кем и был на самом деле. Жалким, слабеньким существом. Заливался слезами, бился в истериках, выпрашивая у Сталина яд. Но дело было сделано – Россия перестала быть оплотом мирового Православия. И в целом-то картина выглядела однозначной. Человечество собственными умами сделало выводы из прошлого, намечая и прокладывая дороги в будущее. Как подразумевалось, светлое и безопасное. Дороги получились несколько различными – американская, европейская, советская, но все они и впрямь вели в новую эру. В эру Безбожия…
2. Кто и как сеет бури
Великий русский философ И. А. Ильин ввел понятие "мировой закулисы". Таким термином он обозначил межнациональную и межгосударственную касту крупнейших финансовых тузов, переплетенную и сросшуюся с высшими политическими кругами. Формирование этой сети начали в XVIII в. Ротшильды. Глава семейства, Майер Амшель Ротшильд, банкир из Франкфурта, разослал сыновей создавать филиалы своей фирмы в важнейшие центры тогдашней Европы – Париж, Лондон, Вену, Неаполь. Они были связаны друг с другом, сумели сформировать разведку, службу связи, и в эпоху наполеоновских войн нажили колоссальные прибыли. Кто бы ни побеждал – французы, англичане, австрийцы, – Ротшильды не оставались внакладе.
Постепенно семейная сеть обрастала новыми звеньями. Ведущие банкиры и промышленники разных стран роднились между собой, это было удобно для деловых операций, концентрации капиталов, охвата новых сфер деятельности. С теми или иными ветвями Ротшильдов вступали семейные и деловые связи германские банкиры Варбурги, британские Мильнеры, российские Бродские. Представителями Ротшильдов в США стали Морган и Шифф, выдвинувшиеся на роль ведущих банкиров Америки. Причем все эти семьи, в свою очередь, делились на ветви и переплетались с другими. Например, братья гамбургского банкира Макса Варбурга Пол и Феликс перебрались в США, вошли путем браков в компанию Шиффа "Кун и Леб". Еще один брат, Фриц, обосновался в Швеции, а двоюродные братья Варбургов обосновались в Швейцарии, стали одними из организаторов здешних банкирских гнезд. Аналогичным образом возникли три ветви банкиров Шредеров – германская, британская, американская, две ветви Шахтов. К родственным хитросплетениям присоединялись Виккерсы, Гинзбурги, Гарриманы, Гульды, Рокфеллеры, Оппенгеймеры, Гольденберги [111].
Банкирские круги очень хорошо научились контролировать прессу, а через нее определять и формировать "общественное мнение". Во всех западных странах установилось влияние, а то и полный контроль этих сил над правительствами. Крупный бизнес и политика сращивались, становились двумя сторонами одной медали. А кроме родственных связей, деловые и политические круги различных государств переплетались другими – масонскими. Это тоже было полезно с практической точки зрения. Обеспечивало взаимопомощь, нужные знакомства, координацию действий. Причем масонские связи, как и родственные, были наднациональными, позволяя взаимодействовать структурам в различных государствах.
Вот таким образом к концу XIX – началу XX в. сложилось явление "мировой закулисы". Впрочем, до единства "закулисы" было еще далеко. Она оставалась далеко не монолитной. Банкирские и политические группировки разных стран сохраняли собственные интересы, соперничали между собой. Кстати, и масонские структуры весьма ошибочно представляют некой единой могущественной мировой сектой. Нет, это сетевая структура. Различные ложи весьма отличаются и по составу, и по идеологии, и по традициям, и по внутренним правилам. Они могут действовать вразнобой, враждовать, даже уничтожать друг друга.
Но враждуют нижестоящие. А в потаенных глубинах, на высших уровнях посвящения, эти звенья связаны. Существуют режиссеры, определяющие, за какую ниточку дернуть, какую фигуру полезнее выдвинуть, в какую сторону направить. В основе масонства лежит ложь. Соблазн принципами "братства", взаимопомощи и неких высших идеалов. Хотя в действительности "вольные каменщики" всего лишь используются. Они получают поддержку только до той степени, пока это соответствует замыслам высших иерархов. Отыгранные фигуры без всякого сожаления выбрасываются или уничтожаются – так было с и французскими якобинцами, и с российскими заговорщиками Февральской революции.
И именно высшие роли режиссеров и кукловодов заняли тузы "мировой закулисы". Поэтому истинный фундамент масонства упокоился на "трех китах". Воинствующее республиканство, темный оккультизм и интересы мирового олигархического капитала. Впрочем, все это оказывается прочно взаимосвязанным не только на мистическом, но и на чисто земном уровне. Ведь политическая нестабильность, революции, разрушение религиозной морали и эксплуатация пороков сами по себе становятся неисчерпаемыми источниками прибылей. А с другой стороны, крупный капитал выступает основным оружием для разрушительных операций [145].
В начале XX в., невзирая на серьезнейшие противоречия, различные группировки "мировой закулисы" объединили несколько целей. В так называемом "Плане Марбург", разработанном под эгидой Карнеги, выдвигалась идея "нового мирового порядка". Указывалось, что правительства разных стран должны быть "социализированы", а реальная власть будет принадлежать финансистам [111]. А кроме того, у западной финансово-политической элиты обозначилась общая противница. Россия. Как в международной политике, так и в экономике, торговле, она выходила на ведущее место в мире, превращалась в основную конкурентку США и Западной Европы. Наша страна в это время развивалась чрезвычайно энергично, создала мощную промышленную базу, лидировала в сельском хозяйстве, науке, культуре, росло ее население, сильное и здоровое. По подсчетам Менделеева, к концу XX в. оно должно было достичь 600 млн. человек… За рубежом возникали нешуточные опасения, что Россия будет определять весь ход мировой истории. Но она, ко всему прочему, оставалась самодержавной монархией, оплотом Православия. А значит, камнем преткновения для проектов "нового мирового порядка" [83].
Подспудная борьба против России велась давно. Но с 1902–1903 г. она скакнула на новый уровень. К ней подключились могущественные финансовые воротилы, подключились и профессиональные спецслужбы западных держав: германские, австрийские, британские, французские, американские. Революционеры, оппозиционеры, сепаратисты всех мастей стали получать из-за границы солидную подпитку, им помогали в организации, материальном обеспечении. В 1904 г. на Россию обрушилась первая массированная атака. На нее натравили Японию, спровоцировали войну. За японцев грозили вступиться англичане. Одновременно русские тылы были взорваны революцией. А либеральная оппозиция подняла шквальный хай с требованиями реформ, усугубляя раскачку.
Но бедствие России сразу нарушило равновесие в Европе. Германия сочла, что теперь-то ей никто не помешает развернуться в полную силу, полезла придираться к французам, явно нацеливаясь на войну. Однако подобный вариант никак не устраивал ни англичан, ни американцев. Финансирование революционеров немедленно пресеклось, русских принялись мирить с японцами, выделять кредиты. Франция и Англия будто забыли о недавних нападках на царя и Россию, энергично ремонтировали и налаживали зашатавшийся было союз, рассыпались в изъявлениях дружбы.
Планы сокрушить нашу страну сочли за лучшее отложить до следующей войны. С немцами. Именно так, чтобы не опрокинулось равновесие. Одним махом убить нескольких зайцев. Сама по себе надвигающаяся война как нельзя лучше устраивала "мировую закулису". Она позволяла реализовать самые смелые геополитические замыслы, да еще и сулила сверхприбыли! К надвигающейся схватке каждый готовился по-своему. Не только наращивали и перевооружали армии. В Германии учитывали опыт 1905 г. Ведущий банкир кайзера Макс Варбург стал по совместительству одним из руководителей разведки и заранее, в 1912 г., организовал в Стокгольме дочерний "Ниа-банк" Олафа Ашберга, через который будут переводиться деньги революционерам.
А в США в том же 1912 г. крупнейшие банкиры провели на пост президента Вудро Вильсона. Он был известным ученым-историком и ярым протестантом, убежденным чуть ли не в своей "мессианской" роли спасения Америки, а то и всего мира. Впрочем, воображать он мог все что угодно. Режиссерами, блестяще разыгравшими предвыборную кампанию, стали нью-йоркский финансист Бернард Барух – его называли "одиноким волком Уолл-стрит", и его коллега из Техаса Мандел Хаус. Поддержали Вильсона такие тузы, как Дж. Морган, Шифф, Кан, Ротшильды, Варбурги и др.
Не замедлили сказаться и результаты. В Америке из-за нехватки финансов для развития национальной промышленности действовал закон, запрещавший вывоз капиталов за рубеж. Вильсон и Хаус добились его отмены. А в 1913 г. протащили закон о создании Федеральной Резервной Системы (ФРС) – по функциям она соответствует Центробанку, имеет право печатать доллары, но является не государственной структурой, а "кольцом" частных банков, и в своих решениях независима от правительства. Воротилы США заблаговременно готовились наживаться на займах и поставках сражающимся державам. Сам Вильсон демонстрировал дружбу с Англией, но вице-президентом ФРС стал Пол Варбург, родной брат Макса Варбурга. Американская "закулиса" оставляла за собой возможность регулировать и подпитывать обе стороны [111].
Начало войны стало ярким примером грязного и лживого использования масонов их высшими иерархами. Для провокации привлекли сербскую тайную организацию "Черная рука". Входившие в нее офицеры и молодежь были патриотами, но искренне верили – война пойдет только на пользу их родине. Заступится Россия, Австро-Венгрию быстренько разгромят, и на Балканах возникнет "Великая Сербия". Грянули выстрелы в Сараево, оборвавшие жизнь наследника престола эрцгерцога Франца Фердинанда – кстати, поборника прав славян и сторонника мира с русскими. Никто из лиц, причастных к теракту, не дожил до конца войны. Они слишком много знали.
А последствия разыгрались как по нотам. Австро-Венгрия, подзуживаемая Германией, предъявила ультиматум Сербии, заведомо невыполнимый. Потом шарахнула по Белграду из пушек и двинула войска. Россия потребовала остановить бойню, начать переговоры. При отказе решила припугнуть австрийцев, объявила мобилизацию. Но как раз мобилизация послужила подходящим предлогом для Германии. В Берлине завопили – Россия хочет напасть! Война! Правда, вышла неувязочка. Объясняли войну угрозой со стороны России, а германские армии хлынули… на запад. На нейтральные Люксембург, Бельгию, на Францию. Уж таким образом был составлен план Шлиффена – сперва бросить все силы на западные державы и быстренько разгромить их, а пока русские раскачаются, немецкая, австрийская и турецкая мощь уже развернутся и обрушится на них. Не нарушать же планы, если дипломатические отговорки не совпадают с ними.