Почему-то считал себя неуязвимым и Бухарин. В том же 1936 г., когда раскручивалось следствие, он побывал за границей, в Париже встречался с видными меньшевиками Николаевским, Даном. Рассказал им о внутрипартийной борьбе в СССР, сообщил немало скандальных фактов, действительных или мнимых, которые впоследствии использовались в антисоветской пропаганде. Бухарин выражал желание увидеться с Троцким, говорил: "Между нами были большие конфликты, но это не позволяет мне не относиться к нему с большим уважением". Отмечалось, что взгляды Троцкого и Бухарина по дальнейшему развитию страны совпадают: необходим частичный возврат к нэпу, сокращение колхозов, а в промышленности – госкапитализм и широкое внедрение иностранных концессий.
Во время этой же поездки Бухарин выступил на собрании эмигрантов в Праге. И, по свидетельству Кусковой, сделал с трибуны масонский знак, "давая знать аудитории, что есть связь между нею и им, и что прошлая близость не умерла". А когда Николай Иванович вернулся в Россию, в поезде, следовавшем в Ленинград, он имел секретную встречу с послом США У. Буллитом [111]. В частности, сообщил американцу, что Сталин ведет тайные переговоры с немцами. Если разглашение иностранному дипломату ценнейшей стратегической информации называть не шпионажем, то… как еще это называть? Кстати, советские спецслужбы не донесли партийному руководству обо всех этих фактах. В спецслужбах у Ягоды все было схвачено.
По поводу казни своих товарищей Каменева и Зиновьева Бухарин выразил восторг. Требовал от Сталина "выискать и выловить и уничтожить всю нечисть". Писал: "Это осиновый кол, самый настоящий, в могилу кровавого индюка, налитого спесью, которая привела его в фашистскую охранку". Под индюком имелся в виду Троцкий, которому в Париже Николай Иванович выражал "большое уважение". Что касается показаний, прозвучавших против него самого, то обвинителей уже устранили, Бухарин напрочь все отрицал. Сталин даже сам взял его под защиту. Говорил: "Комиссия… считает, что нельзя валить в одну кучу Бухарина и Рыкова с троцкистами и зиновьевцами".
Но… Ягода уничтожил еще не всех опасных свидетелей. В январе 1937 г. открылся второй публичный процесс, так называемого "параллельного троцкистского центра": Пятаков, Радек, Сокольников, Серебряков, Муралов, Дробнис и др. Подсудимые снова признавались в шпионаже, подготовке переворота, вредительстве. Пятаков сообщал: "Что касается войны, то и об этом Троцкий сообщил весьма отчетливо… В этой войне неминуемо поражение сталинского государства… Поражение в войне означает крушение сталинского режима, и именно поэтому Троцкий настаивает на создании ячеек, на расширении связей среди командного состава". Его показания полностью совпадали с официальными троцкистскими источниками.
Радек вспомнил свой разговор с Бухариным в 1934 г. – обсуждалось, что поражение СССР в схватке с Германией и Японией будет выгодным, откроет дорогу для переворота. А Сосновский и Куликов дали показания, как Николай Иванович в начале 1930-х одобрял политический террор. На очных ставках это подтвердилось. Прозвучали показания и против другого высокопоставленного "оборотня" – Ягоды. После этого пленум ЦК дал санкцию на арест Бухарина, Рыкова, Сталин намеревался протрясти НКВД и партийные органы. Но… внезапно и резко направление расследование нацелилось в другую сторону. Начались аресты военачальников.
А. В. Шубин, детально анализируя поведение Сталина, приходит к выводу: "События апреля – июня 1937 г. наводят на мысль, что Сталин наносил не превентивный удар, а парировал внезапно обнаруженную смертельную опасность" [146]. Многочисленные свидетельства подтверждают – готовился переворот [60] Тухачевский уже неоднократно был замечен на страсти к политическим интригам, а после ареста он раскололся без всяких "физических методов" воздействия. Сообщил, что заговор существовал с 1932 г., перечислил очередность вовлечения в него военачальников. Признал связи с троцкистами и указал, что с 1935 г. единственно реальным представлялся "переворот, подготовляемый правыми совместно с работниками НКВД".
Посыпавшиеся на оппозицию удары подхлестнули заговорщиков. В феврале 1937 г. нарком внутренних дел Украины Кацнельсон, побывавший в Испании, по секрету рассказывал своему родственнику, чекисту Орлову, что военные намереваются арестовать Сталина. Но не успели. Раскалывались они гораздо быстрее и легче, чем гражданские крамольники. В шпионаже и вредительстве признались далеко не все обвиняемые, но в заговоре – все. 11–12 июня Тухачевский, Якир, Уборевич, Примаков, Корк, Эйдеман, Фельдман, Путна, Медведев были осуждены и расстреляны.
Но от этой группировки, в свою очередь, потянулись нити к другим скрытым врагам. Выяснилось, что Ягода прекрасно знал о заговоре военных. Знал и Бухарин, обсуждал с Тухачевским планы. В марте 1938 г. состоялся последний публичный процесс – над Бухариным, Рыковым, Раковским, Ягодой, Крестинским, Розенгольцем, Черновым, Икрамовым, Ходжаевым, Шарантовичем, Гринько, Зеленским. Обвинения прозвучали даже более чудовищные, чем на прошлых процессах. Вредительство, организация "кулацких восстаний", голода… Было это? Да, было.
Впрочем, Бухарин до сих пор на что-то надеялся! Из тюрьмы неоднократно писал Сталину. Признавал свою вину, но предлагал его не уничтожать, а использовать – выслать за границу, чтобы сделать из него "анти-Троцкого". Наивно? Наивным Бухарин никогда не был. Он не терял надежды, что "силы неведомые" все-таки защитят его. Знал, что у них остались "оборотни" в окружении Сталина – глядишь, повлияют, уговорят. Но теневые силы не вмешались. Для них Бухарин был уже отработанной фигурой. А на будущее он был полезнее в качестве "мученика", жертвы "сталинского режима".
Но к этому времени и сам Сталин успел узнать, чьими ставленниками являлись его враги. В декабре 1937 г. советской разведке за рубежом удалось выкрасть часть архива Троцкого. Того самого архива, которым ОГПУ в свое время "не заинтересовалось" и который при содействии Бухарина был вывезен из СССР. А кроме того, троим высокопоставленным подсудимым удалось купить себе жизни. На январском процессе 1937 г. – Радеку и Сокольникову, на мартовском процессе 1938 г. – Раковскому. Заплатили они известной им информацией, а знали они чрезвычайно много.
Это были высокопоставленные масоны, эмиссары "мировой закулисы" в советском руководстве, причастные ко многим теневым акциям. Радек обеспечивал проезд Ленина через Германию, в Стокгольме занимался с Ашбергом прокачкой денег большевикам, потом вращался в Коминтерне. Раковский был агентом Парвуса в Румынии и на Балканах, через него переводились деньги Троцкому. Сокольников тоже занимался финансами, подписывал Брестский мир, участвовал в махинациях Льва Давидовича с иностранными дельцами.
О показаниях Раковского сохранилось свидетельство сотрудника НКВД И. Ландовского. Он присутствовал на тайных допросах и был настолько поражен услышанным, что сделал для себя записи в дневнике. В 1942 г. Ландовский погиб под Ленинградом, но его дневник волею судеб попал в Испанию, в 1950-х был издан на испанском языке в Барселоне под названием "Красная симфония", а в 1968 г. вышел на русском языке в Буэнос-Айресе. Раковский рассказывал об участии масонских организаций в подготовке Первой мировой войны, теракта в Сараево. Описывал, как союзники губили Россию, как привели к власти Временное правительство.
В этих показаниях прямо указывалось, что Керенский заведомо был "должен сдать государство коммунизму", "большевики взяли то, что "Они" им вручили". Перечислялись и имена деятелей "мировой закулисы", обозначенных "Они". Шифф, Варбурги, Гугенгейм, Ханауэр, Брайтунг, Ашберг, Ратенау, Барух, Франкфуртер, Альтшулер, Кохен, Штраус, Штейнхарт, Блом, Розенжан, Липман, Леман, Дрейфус, Лямонт, Ротшильды, Лод, Мандель, Моргентау, Эзекиль, Лаский. Отметим, что многие лица из перечня "Красной симфонии" совпадают с именами, которые были названы в работе американского историка Э. Саттона – хотя он пользовался совершенно другими источниками, документами из архивов США [111]. Раковский также сообщал, что Троцкий через своего дядю Животовского являлся "членом семьи" (банкирской), и в советском правительстве получил "возможность неприметным образом оккупировать весь государственный аппарат"…
Только теперь перед Сталиным в полном объеме открылась картина катастрофы России. Картина того, кто и как разрушал ее – и продолжал разрушать, мешал встать на ноги! Эту информацию Иосиф Виссарионович мог проверить. Документы русской контрразведки времен Первой мировой войны никуда не делись, лежали в архивах. Они до сих пор сохранились в архивах ФСБ и показывают, до какой степени Российская империя была запутана и пропитана иностранной агентурой, подрывными организациями всех мастей (см. напр. послесловие и приложения А. Здановича к кн. Орлова В. Г. "Двойной агент: записки русского контрразведчика", Современник, 1998).
Хотя сам же Сталин был не в состоянии обнародовать открывшуюся ему информацию! И не мог, и не хотел! Признать, что большевиков привели к власти зарубежные правительства, банкиры и спецслужбы – означало бы нанести сокрушительный удар по партии, по советской власти, по самому себе… Это было чревато разбродом в умах и новыми смутами. Впрочем, Сталин наверняка не сомневался, что коммунистическая власть является справедливой и прогрессивной по сравнению с царской. Верил, что революция, кто бы за ней не стоял, все равно пошла стране на благо. В итоге открывшиеся ему чудовищные сведения Сталин "похоронил".
Однако надвигалась новая война, и Сталин в полной мере представлял, что прежний сценарий грозит повториться. В партийных, советских, хозяйственных структурах было немало тех, кто взращивался под крылышком "оборотней". Осталась несломленной и система "удельных княжеств", где бесконтрольно властвовали местные начальники, притесняя простых людей и вызывая недовольство – а это опять могло привести к "революционной ситуации". Со второй половины 1937 г. Сталин взялся за капитальную чистку партии и руководящих работников разных уровней.
Но… произошло то же самое, что уже не раз случалось с хлебозаготовками, раскулачиванием, коллективизацией. Кампания, логичная и целесообразная по своей сути, стала во вторых эшелонах искажаться и раздуваться до грандиозного бедствия. Нацеливались на врагов России и русского народа, а в первую очередь под репрессии опять попало православное духовенство! В 1936 г. в красноярской тюрьме казнили епископа Филиппа (Гумилевского), архимандрита Полихрония (Запрудина), протоиерея Константина Ордынского, священника Николая Катасонова. Зимой 1937–38 г. несколько сотен священнослужителей расстреляли на Бутовском полигоне под Москвой, летом 1938 г. там же перебили еще 300. Террор прошелся и по мусульманскому духовенству. В 1936–1938 гг. были репрессированы почти все муллы Урала и Сибири. Очередной раз хватали по деревням "кулаков", по городам – бывших офицеров и дворян, шерстили интеллигенцию за неосторожные высказывания. Катились повальные аресты по доносам.
Нет, новый руководитель карательных органов Ежов не был ни шпионом, ни закулисным агентом. Он считался образцовым партийным функционером, отличался напором, трудолюбием, из-за чего его и переместили из аппарата ЦК на место Ягоды. Но он оказался бездушным, тупым и слишком ретивым исполнителем, жаждал отличиться. А в делах НКВД совершенно не разбирался. Ими по-прежнему заправляли старые подручные и сообщники Ягоды во главе с Фриновским. Не Ежов их, а они его окрутили, направляли его энергию и внимание под соответствующими углами.
Репрессии должны были искоренить "пятую колонну" перед надвигающейся войной – а получилось наоборот! Под гребенку попали военачальники и офицеры, не имевшие отношения ни к каким заговорам. Попали конструкторы, инженеры, и оказалась парализованной военная промышленность! Наконец, была полностью разгромлена советская разведка. Было уничтожено 40 одних только резидентов в разных странах, не считая рядовых агентов, связных, курьеров. Разветвленная и великолепно отлаженная сеть спецслужб за рубежом перестала существовать… Было ли это очередным случайным "перегибом"? Вот уж вряд ли. Скорее, походило на умелую диверсию.
И Сталин в "перегибы" больше не верил. Прекращать разгулявшуюся вакханалию снова пришлось ему лично. 22 августа 1938 г. первым заместителем Ежова был назначен Лаврентий Берия, которому Иосиф Виссарионович доверял лично. 15 ноября было запрещено рассмотрение дел "тройками". 17 ноября вышло постановление Совнаркома и ЦК "Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия". Указывалось, что "массовые операции по разгрому и выкорчевыванию вражеских элементов, проведенные… при упрощенной процедуре следствия и суда, не могли не привести к ряду крупнейших недостатков и извращений… Работники НКВД настолько отвыкли от кропотливой, систематической агентурно-осведомительской работы и так вошли во вкус упрощенного порядка следствия, что до самого последнего времени возбуждают вопросы о предоставлении им так называемых "лимитов" на массовые аресты…".
Постановление запрещало масштабные операции по арестам и депортациям, предписывалось проводить их строго в соответствии с Конституцией, по решению суда или с санкции прокурора. 27 ноября Ежов был снят со своего поста, а 1 февраля 1939 г. генеральный прокурор Вышинский доложил Сталину о разоблачении чекистов, которые "встали на путь подлога и фабрикации фиктивных дел". Многие дела пересматривались, в 1939 г. было освобождено более 327 тыс. заключенных. А в тюрьмы и под расстрелы пошли те, кто был виноват в чрезмерном раздувании репрессий – Ежов, Фриновский, Блюхер, Постышев, Косиор и т. д.
Настоящее число жертв остается неизвестным. Роберт Конквест, прославившийся опусом "Большой террор", нашумел разоблачениями о 700 тыс. расстрелянных, 7–8 миллионах заключенных в лагеря. Его цифрами до сих пор оперируют и западные, и многие отечественные авторы, хотя Конквест их высосал в лучшем случае из пальца. По официальным данным, на 1 марта 1940 г. общий контингент заключенных ГУЛАГа составлял 1.668.200 человек. Причем лишь 29 % были осуждены по политическим статьям, остальные по уголовным [113]. На основе тех же официальных данных исследователи, получившие к ним доступ, внесли поправочку: "Число жертв политических репрессий в РККА во второй половине 30-х годов примерно в десять раз меньше, чем приводимые современными публицистами и историками" ("Военно-исторический журнал", 1993, № 1, с. 59). Однако сами цифры ни хрущевские, ни горбачевские антисталинисты почему-то не обнародовали. Наверное, это говорит само за себя. Нет, автор ни в коем случае не оправдывает репрессий против невиновных. Но… зачем их искусственно преувеличивать? Пожалуй, это тоже говорит само за себя.
18. Россия оживает…
Очищение нашей страны от "нечисти" и преступников сопровождалось важнейшими конструктивными процессами. Сталин стал круто менять политический курс из "революционной" в государственно-патриотическую систему координат. В рамках СССР начала возрождаться Российская держава. Нет, далеко не прежняя, она осталась коммунистической. Однако она была уже не непонятным новым образованием, возникшем на трупе России, а Советской Россией. Во многом изменившейся, во многом отличавшейся от Российской империи, но тоже великой и по-своему прекрасной.
Эти процессы шли далеко не сразу и не просто. Ведь и у самого Сталина взгляды не были неизменными. В начале 1930-х он предстает перед нами твердым и убежденным последователем Ленина. В своих речах и статьях громит "кулаков", "контрреволюционеров" и в один ряд с ними ставит "попов". В 1934 г. на партийном съезде Иосиф Виссарионович воззвал под гром аплодисментов: "Подавили ли мы реакционное духовенство? Да, подавили. Беда только в том, что оно не вполне ликвидировано". Разумеется, подобными настроениями вождя очень плодотворно пользовались и враги народа. Те самые враги, которых можно называть без кавычек и которые успешно делали из Сталина собственного сообщника.
Но он оставался и твердым "государственником", держал курс на укрепление Советской державы и не мог не замечать – творится не то. Кое-что начинал переосмысливать. В 1931 г. Сталин вернул в обиход оплеванное понятие Отечества. Вернул осторожно, с оговорками. Можно ли было спорить с самим Марксом, утверждавшим, что у пролетариев нет отечества. Сталин пытался лавировать, пояснял: "В прошлом мы не имели и не могли иметь отечества. Но сейчас, когда мы сбросили капитализм, и власть принадлежит нам – сейчас у нас есть Отечество" [113].
Он начал бороться и с русофобством, с погромами российской культуры. Взял под покровительство и защитил от грозивших им расправ Михаила Булгакова, Алексея Толстого, Андрея Платонова, Алексея Лосева, Шолохова. Надо сказать, что борьба была нелегкой даже для Сталина. Предводители РАПП Леопольд Авербах и жена Ягоды Ида Авербах, отправлявшие "на свалку" классику отечественной литературы, настолько распоясались, что подчиняться и слушаться не желали. В 1930 г. официальный орган ЦК, газета "Правда", по поручению Сталина начала атаки на РАПП, но Авербахи нагло потребовали… "унять "Правду"!
Лишь через два года, в 1932 г., было принято постановление ЦК "О перестройке литературно-художественных организаций", разогнавшее РАПП. Как сказал Сталин одному из руководителей этой организации Александру Фадееву, "вы просто еще маленькие люди, совсем небольшие люди, куда вам браться за руководство целой литературой". Но РАП-Повцы даже постановление ЦК проигнорировали, не опубликовали в своих изданиях! Пытались опротестовать его, подавали апелляции в Политбюро, устраивали дискуссии. Самому Сталину приходилось участвовать в них, спорить с активистами "пролеткульта" [113]. Только в 1934 г. удалось сформировать новую организацию, Союз писателей СССР. А одновременно в литературу возвращались "изгнанные" из нее Пушкин, Лермонтов, Толстой, Достоевский. Но книги Троцкого, Зиновьева, Каменева и прочих "теоретиков", заражавшие умы советских людей, все еще считались полезными. Их изъяли из библиотек лишь в марте 1935 г.
В 1934 г. Совнарком и ЦК приняли постановление, отвергшее прежние методы преподавания истории. Из лагерей и ссылок была возвращена вся плеяда российских историков, загремевших туда усилиями "красного академика" Покровского, Бухарина и иже с ними. Им ставилась задача разработки новых учебников. Сталин, Киров и Жданов изучили конспекты учебников, выдав массу замечаний. Хотя в этих конспектах и замечаниях еще хватало половинчатого, хватало дани положенному "интернационализму". Только в 1936 г. была официально осуждена линия Покровского. А в школах учебник Покровского сменил учебник Шестакова, где восстанавливалась преемственность между царской и советской Россией [83].
Правда, и ее восстанавливали осторожно. В такой форме, чтобы она согласовалась с коммунистической идеологией. Князья, цари, полководцы, государственные деятели, способствовавшие успехам России, представлялись "прогрессивными" – поскольку тем самым они создали основу обширного и сильного Советского Союза. Тем не менее, для той эпохи сдвиг был колоссальным. Люди снова получали возможность гордиться, что они принадлежат к великому русскому народу, имеющему великое и славное прошлое. Эта слава популяризировалась и пропагандировалась. Начали выходить книги и сниматься фильмы о Петре I, Александре Невском, Суворове, Ломоносове и др.