На это начальник Генерального штаба отвечал:
"Несомненно было бы выгодно, если бы было возможно прочно сохранить современное расположение частей фронта и, кроме того, произвести нажим в направлении на Двинск. Но если поставить вопрос, допустимо ли для этой цели удерживать здесь те силы, отсутствие которых могло бы оказаться гибельным для позиции на Западном фронте, то придется ответить на него, конечно, отрицательно.
В сравнении с этой опасностью не играет решительно никакой роли, как Вашему Превосходительству давно известно, если имеющееся вами в виду сокращение фронта, из-за снятия с него 58-й и 115-й дивизий, должно будет достигаться подачей фронта назад. Пойдет ли наш фронт, напр., из района Сморгони через Двинск к Бауску или пойдет от Сморгони более или менее прямо к Бауску, для общего хода войны это не имеет значения. Потеря же наших позиций на западе может означать неблагоприятный поворот войны. При этом на Западном фронте, при том напряжении, которое здесь так давно господствует, при численном превосходстве врага людьми и материальными средствами, с каковым превосходством, при боевых качествах здешних врагов, нельзя и сравнивать существующего, к сожалению, и на других театрах перевеса, приходится учитывать каждую дивизию. Поэтому требование, чтобы Ваше Превосходительство отправили сюда первую из обеих дивизий, раз только посадка в Вильне будет возможна, остается в силе".
Однако главнокомандующий не подчинился этому решению. 7 октября он занял следующую позицию:
"Ко взгляду на положение моего фронта я не могу примкнуть. Положение теперь занятое, с сокращением у Сморгони и Двинска или без него, является несравненно наиболее благоприятным из всех возможных. Оно может быть удержано с наименьшими силами. Всякое поданное назад положение, которое откажется от прикрытия Двиной, потребовало бы, по крайней мере, столько же сил, как и теперешнее несокращенное.
Я всегда считался с общей обстановкой, жертвуя многими частями со своего фронта, как, напр., 10 дивизиями, посланными на Австро-венгерский фронт. Точно так же я теперь я незамедлительно отправлял все в каком-либо смысле необходимые дивизии, точно так же как преждевременно отдал дивизию XI корпуса, что в свое время оттуда было признано ошибкой. Я думаю, что в настоящем случае это уже не будет так оценено. Тот факт, что дальнейшее снятие с фронта дивизии наталкивается на затруднения, является результатом облюбованного (beliebten) летом способа вести операции, который, несмотря на благоприятно складывавшуюся обстановку и вопреки моим настоятельным предупреждениям, не мог смертельно поразить русских. Я не отрицаю возникших из-за этого затруднений в общей военной обстановке и, раз русские атаки решительно будут отбиты, я, как скоро это будет возможно – притом до сокращения фронта у Сморгони и Двинска, – отдам дальнейшие дивизии. Но связывать себя определенным сроком я не могу. Преждевременное снятие частей отсрочило бы кризис, как он теперь к моему сожалению переживается на западе, но при некоторых условиях означало бы катастрофу для моего фронта, так как всякое отступательное движение слабых по сравнению с противником сил на неблагоприятной местности должно вызвать тягчайший вред для частей. Я прошу доложить его величеству мое понимание обстановки".
При всем уважении к личности главнокомандующего, с именем которого у немецкого народа связана была Танненбергская победа, и к тому настроению, которое могло переживаться в его штабе по истечении операций в районе Вильны, начальник Генерального штаба не смел оставить изложенных объяснений без решительного ответа. Он гласил:
"Как бы сильно я не сожалел, что Ваше Превосходительство без всякого повода именно текущий момент сочли подходящим для обсуждения прошедших и потому в настоящее время не имеющих значения событий, столь же мало стал бы я опровергать ваши соображения, если бы только они касались меня лично.
Но так как дело сводится, между прочим, также и к критике распоряжений верховного командования, каковые во всех важных случаях находили, как известно, предварительное одобрение его величества, то я, к сожалению, вынужден это сделать.
Примыкает ли Ваше Превосходительство ко взглядам верховного командования, после того, как последовало высочайшее решение, не является уже предметом рассмотрения. В этом случае каждая часть наших вооруженных сил должна безусловно сообразоваться с верховным командованием.
Отдача сил во время войны с вашего фронта туда, где должен быть произведен нажим (Nachdruck), не является каким-либо особенным трудом (Leistung), так как она последовала по распоряжению верховного командования, которое одно может нести за это ответственность.
То, что Ваше Превосходительство говорите относительно употребленного мною выражения "ошибка" при обмене телеграммами по поводу перевозки 11-го корпуса, сюда не относится (trifft nicht zu). Я считал ошибкой то, что две дивизии одновременно отправлены были на ту станцию, на которой ежедневно могла быть совершена посадка только на 15 поездов, и определенно высказал, что от меня такого распоряжения не исходило.
Какое оперативное решение Ваше Превосходительство имеете в виду при попытке заклеймить его именем "облюбованного летом способа вести операции", мне неясно.
Усиление Наревской ударной группы, вероятно, не может при этом иметься в виду, так как Ваше Превосходительство сами в Познани признали, что это было скорее вопросом чувства, остановиться ли на Наревской или Неманской операции. Но после богатого опыта последней зимы я не могу в своих проектах опираться на чувства других, а лишь исключительно на мое собственное убеждение, которое считало Наревскую операцию целесообразнее.
За этим могло последовать только отклонение вашего более позднего предложения усилить левое крыло вашего фронта частями Макензена и Войрша. Ведь оно было построено на двух предпосылках, которые оказались совершенно необоснованными.
Сегодня я не побоюсь сказать, что вступление на путь этого проекта было бы для нас гибельно.
Непосредственное подтверждение этого заключается в том неопровержимом факте, что, приняв проект, мы никогда не были бы в состоянии своевременно притянуть сюда силы, которые для поддержки Западного фронта являются безусловно необходимыми. Всякая проверка обстановки во времени и пространстве с должным учетом железных дорог и других средств подвоза неопровержимо обнаруживает это.
Видимо, Ваше Превосходительство об этой стороне дела были ориентированы уже слишком поздно. Иначе, повторные настоятельные просьбы о предоставлении вам 10-го корпуса были бы совершенно непонятны.
Косвенное доказательство в пользу моего взгляда я вывожу из хода операций юго-восточнее Вильны. Случилось именно то, чего я боялся и что и предсказывал. Нельзя рассчитывать смертельно поразить в целом путем охвата численно превосходного противника, который, не считаясь с жертвами в людях и территории, не желает останавливаться и к тому же за собой имеет огромную Россию и хорошие пути. И прежде всего не путем охвата на главной линии, при котором большая часть собственных сил во время маршей не принимает в борьбе участия. Нужная для успеха внезапность, как не раз показала это война, никогда не удастся в столь больших размерах, чтобы противник не мог своевременно принять контрмер.
Конечно, такому противнику можно серьезно повредить тем, что, тесно сковывая его всюду и тем мешая его передвижениям, в то же время с относительно слабыми, но прочно сколоченными силами, внезапно вторгнуться на хорошо выбранном пункте и, действительно, глубоко в его линии; и таким путем можно повредить ему в размерах, вполне достаточных для наших целей. Подобные примеры представляют операции Макензена, Войрша, а также Галльвица у Прасныша.
Для Вашего Превосходительства, по моему мнению, подобная возможность представлялась в последнее время у Оран.
Если я, несмотря на такое отношение к вашим операциям, все же не предлагал его величеству вмешиваться в таковые и даже всячески их поддерживал, то это надо отнести к тому обстоятельству, что я уважаю убеждения всякого другого, пока они держатся в данных им рамках и, значит, не грозят вредом целому и еще потому, что нельзя с математической точностью предвидеть исход какой-либо операции, если она будет поведена с той энергией, которая там постоянно проявляется.
О возражениях, которые вы, Ваше Превосходительство, выдвигаете по поводу перевозки двух дивизий, я доложу его величеству. Доводить же остальные пункты вашей телеграммы до высочайшего сведения я вынужден отказаться, так как теперь время не для исторических, по существу рассуждений и, во всяком случае, не ими в эти серьезные дни я буду занимать внимание верховного вождя".
Решение императора свелось к тому, чтобы две дивизии, как это намечалось начальником Генерального штаба, были отданы. В остальном телеграмма начальника Генерального штаба достигла своих целей. Главнокомандующий примирился с решением. На несколько месяцев в обсуждениях наступила пауза, столь полезная для дела. Лишь когда летом 1916 года обстановка обострилась, со стороны главнокомандующего Восточным фронтом вновь были сделаны попытки получить влияние на общее ведение войны.
Этот фронт почти до конца октября делал попытки продвинуться вперед в направлениях на Сморгонь, Двинск и Ригу и причинил врагу, особенно в момент его контрмероприятий, более вреда, чем враг ему.
Полоса долговременных укреплений на востоке зимой 1915–1918 годов
На зиму постоянная позиция наметилась по линии: пункт впадения Березины в Неман, – восточнее Вильны – оз. Нарочь – западнее Двинска – Двина по обеим сторонам Фридрихштадта – Митава – Шлок.
Южнее тянулся фронт принца Леопольда позади р. Сервеч – по р. Шаре – восточнее Барановичей – по Выгоновскому оз. – Огинскому каналу – Ясельде до Припяти. Он продвинулся до этой линии в процессе непрерывных, отчасти тяжелых боев, дабы доставить поддержку Северному фронту, и достиг ее к средине сентября.
25 (сентября) последовал приказ верховного командования об устройстве долговременной позиции на немецком фронте от Припяти до моря.
Ход австро-венгерской операции на Волыни. Конец сентября 1915 года
К этому же перешли несколько дней спустя и на австро-венгерском участке к югу от Припяти.
Наступательные операции, которые австро-венгерское главное командование вело с конца августа, не только не дали каких-либо решительных выгод, но вызвали в ходе вещей отрицательный поворот крупного значения.
После первоначальных успехов в Восточной Галиции, которые сделали возможным непрерывное продвижение вперед Австро-венгерского фронта до Стрыпы и за Броды и которые чувствительно обеспечивали Львов, левое крыло 7-й австро-венгерской армии в первой трети сентября понесло тяжелое поражение на западном берегу Серета. Положение оказалось возможным восстановить лишь тем, что верховное командование заявило свое согласие ввести в дело те силы, которые были назначены к отправке на сербскую границу и которые на ней оно обещало заменить немецкими частями. Такую помощь оно оказывало при условии прекращения волынского наступления, так как таковое, ввиду вновь наступившего в это время ослабления наступательной силы в австро-венгерских частях, не обещало каких-либо выгод, а скорее только дальнейшие жертвы. Но едва только могли оказать свое влияние соответствующие распоряжения со стороны австро-венгерского главного командования, как положение на Волыни стало еще менее благоприятно, чем на Днестре и Серете.
4-я австро-венгерская армия, двигавшаяся из района Луцка на линию Дубно – Ровно, была в такой мере потрясена сильным русским контрударом, что приходилось опасаться серьезных результатов. И в этом случае верховное командование считало себя вынужденным не отказывать в настоятельно просимой помощи. Две дивизии с правого крыла фронта принца Леопольда тотчас же были направлены на юг. Их атака быстро заставила врага остановиться на участке Стыри. С посылкой помощи было вновь, конечно, связано одно условие, а именно: выяснилась необходимость левое крыло Австро-венгерского фронта взять в руки немецкого командования.
4-я австро-венгерская армия, находившаяся на Стыри в районе Луцка, а также все находящиеся к северу от нее, вплоть до правого крыла фронта принца Леопольда, австро-венгерские и немецкие части были объединены во фронт Линзингена.
В качестве постоянной зимней позиции Австро-венгерский фронт имел линию от Румынии вдоль бессарабской границы до Днестра, затем за этой рекой, за Стрыпой, восточнее Брод, за Стырью и ниже Рафаловки отходил назад к Стоходу, вдоль которого он следовал до пункта в 40 километрах южнее Припяти.
Операции 1915 года против России, считаясь с относительно небольшим количеством примененных для этого сил, дополнили задачи верховного командования. Уничтожение врага в целом, конечно, достигнуто не было. Но оно и не являлось целью, подлежавшей достижению, а при данной обстановке и не могло быть ею. Но рядом с этим наступило ослабление и надлом противника, от которых он в действительности не мог бы оправиться, если бы удалось держать его в изолированности, и от которых можно было ждать, что они рано или поздно надорвут его волю к борьбе (Kriegswillen). Это должно было наступить тем раньше, чем меньше возможности он имел поддерживать в народе и войсках надежду на поворот судьбы, вроде улыбнувшейся ему недавно на Австро-венгерском фронте. На немецких участках о каких-либо превратностях едва ли уже приходилось беспокоиться.
Поэтому было делом исключительного значения поднять боеспособность некоторых частей Австро-венгерского фронта. На это и были направлены теперь усилия верховного командования. Обменом начальников, руководством по устройству позиций, воздействием – при посредстве прусского военного министерства – на австро-венгерское в смысле лучшего использования вспомогательных средств страны и многими другими приемами были сделаны попытки достигнуть поставленной цели. При этом приходилось вести дело с большой осмотрительностью, чтобы не принести ему больше вреда, чем пользы. Нельзя было задевать очень чуткого самолюбия австро-венгерского главного командования и австро-венгерского правительства, а с другой стороны, подрывать их авторитет у народов двуединой монархии. И несмотря на это, кое-что было улучшено.
В одном ли шь пункте верховное командование было бессильно. Оно не имело возможности оказать влияния на внутренние дела Дунайской империи и уберечь австро-венгерскую армию от результатов существовавшего там брожения. Грозившие в этом случае опасности хорошо понимались. Конечно, не мало было высказано предупреждений и предостережений. Но дойти до корня зла было невозможно.
Насколько имевшийся в распоряжении промежуток времени был использован в оперативном отношении, настолько же верховное командование проявило большую деятельность и в области военно-политической. Завязавшиеся в этом отношении переговоры с Австро-Венгрией и Болгарией были уже в общих чертах обрисованы. Позднее еще представится случай войти с большой подробностью в рассмотрение этих и других вопросов. При этом нужно не забыть уже здесь коснуться двух вопросов особой важности. Дело идет о попытке начальника Генерального штаба достичь с Россией мира и о временном прекращении подводной войны в ее теперешней форме, с целью не повредить завершению переговоров с Болгарией.
Попытка достичь сближения с Россией. Июль 1915 года
Результаты прорыва Горлица – Тарнов для России, также как и неспособность (Versagen), впрочем не неожиданная, итальянской армии, усилили убеждение, что война будет выиграна Германией, если удастся, как это было до сих пор, избежать чрезмерного напряжения внутренних и внешних сил. Поэтому верховное командование постоянно отклоняло всякое участие в погоне за военными предприятиями сомнительной устойчивости и за туманными военными задачами.
К этой категории относились и надежды на возможность силой оружия в такой мере придавить врагов Центральных держав, что они должны будут безусловно просить о мире. Эта цель не могла быть достигнута при численном преобладании врага. Причины, почему это не было достигнуто на востоке, уже были несколько раз упомянуты. Рассчитывать на то, что, несмотря на наши слабые морские ресурсы, мы сможем на западе при всяких обстоятельствах достигнуть цели, значило основательно ошибаться относительно военного упорства наших западных врагов и, по крайней мере, относительно военных ресурсов Англии и ставить на совершенно неверную карту гораздо больше того, чем было бы позволительно рисковать. С другой стороны, можно было рассчитывать с тою степенью вероятности, которою мы вообще можем располагать на войне, что мы принудим западных врагов оставить свои мечты о нашем уничтожении, если мы лишим их шансов надеяться разгромить Германию и ее союзников исключительно путем измора раньше, чем сами враги понесут от войны неисцелимый вред. Уже мир на подобных условиях означал бы для Центральных держав при их оборонительной войне полную победу, плоды которой должны были созреть только в будущем, но зато тем вероятнее. Поэтому надлежало не оставлять неиспробованным ни одного средства, которое обещало бы принести Германии облегчение от угнетавших ее тяжестей, а западным врагам несло бы с собой разочарование.