От этой возможности тем меньше можно было отказаться, что начальник Генерального штаба держался целей, положенных в основу первоначального плана кампании и сводившихся к достижению конечного решения сперва на западе при возможном ограничении сил на востоке, пока положение Западного фронта станет вполне прочным. Излишне доказывать, что подобное положение к сентябрю 1914 года не было даже и приблизительно достигнуто.
Часто обсуждался вопрос, не нужно ли было войну на два фронта начать как раз наоборот, иными словами, обороной на западе и наступлением на востоке.
Представители такого образа действий ссылаются между прочим на мнение фельдмаршала графа Мольтке, приведенное в "Gedanken und Erinnerungen" Бисмарка. Между тем ссылка на такой серьезный авторитет едва ли вполне справедлива. Без сомнения, фельдмаршал не принял в расчет участия Англии в войне. А при таких обстоятельствах план, о котором он упоминал в разговоре с князем Бисмарком, едва ли был применим. Создатель стратегического развертывания, проведенного в 1914 году, – генерал-полковник граф фон Шлиффен обязан был уже серьезно принять во внимание участие Англии. Если же это было так, то при начале войны немыслим был какой-либо иной образ действий, как тот, который действительно и был выбран. При безграничной почти возможности для русских уклоняться сколько угодно от решительного боя, нельзя было рассчитывать справиться с ними раньше того момента, пока враги не успеют еще одержать на западе решительную победу или, по крайней мере, не усилятся при своих почти неограниченных средствах настолько, что уже не останется много надежды на последующий немецкий успех. Что русские в 1914 году – вероятно, зная план немецкого развертывания – действовали вопреки намерениям, им здесь приписываемым, не является еще доказательством противного.
Как бы то ни было, начальник Генерального штаба, ответственный за общее ведение войны, не мог поддаваться колебаниям, раз развертывание было проведено по только что изложенным соображениям и из него стали уже вытекать боевые действия и после того, как сражение на Марне не достигло поставленной цели. Всякие попытки нажать на востоке до полного закрепления фронта на западе, должны были создать на последнем невыносимое положение, в то время как на востоке, ввиду позднего времени года, нельзя было надеяться на решительный успех.
Для немецкого полководца между тем не могло быть и вопросом, закреплять ли Западный фронт наступлением, раз таковое вообще казалось возможным.
Правда, в то время еще нельзя было предвидеть, когда можно будет подготовиться к нанесению нового удара на западе. Тогда преобладало мнение, что прежде всего необходимо, главным образом, устранить указанные выше недочеты армии. Мысль, что такое устранение удастся немцам провести скорей и лучше, чем неприятелю, находящемуся в одинаковом положении, казалась очень обоснованной. Если это и не оправдалось в полном объеме, то случилось это потому, что не приняли в расчет поддержки врага, начавшейся сейчас же по объявлении войны и выразившейся в доставке ему сырых материалов из Америки и Италии, а это едва ли можно было заранее принять в расчет.
Растущая в перспективе необходимость поддержать союзников, попавших в тяжелое положение в Галиции, не могла поколебать этого решения. Полагали, что, даже в неблагоприятном случае, новые войсковые части, формируемые в тылу, окажутся достаточными, чтобы поддержать положение на Восточном фронте, пока суровая зима не прекратит там операций. На западе подобное затишье под влиянием погоды не предполагалось. Правда, уже во время войны выяснилось, что при особых свойствах почвы Бельгии и северо-восточной части Франции крупные операции были все же подвержены и здесь значительным ограничениям в сырое время года.
Но если остаться при мысли сначала достичь решения на западе, то против оттяжки фронта назад говорили еще и другие важные соображения. Не говоря уже о том, что такая оттяжка отдала бы врагу территорию, использование которой было крайне важно для германского командования, она поставила бы немецкую армию, во всяком случае, в более невыгодное положение для возобновления наступления, чем это было при существующем расположении сил. Неприятелю дана была бы на долгое время, и при том полная, возможность действовать по своему усмотрению; он сразу бы освободился от давления, которое тяготело над ним, несмотря на события на Марне.
Этого нужно было тем более избегать, что морское сражение при Гельголанде 29 августа ясно доказало, что от морских сил пока нельзя было требовать действительного перерыва английских морских сообщений. Морской же штаб отказывался ввести в действие флот в неприятельских водах для достижения решительных результатов. Он считал, что, в случае неблагоприятного исхода, а таковой надо было предположить как возможный, ввиду соотношения сил, он не в состоянии уже будет гарантировать безопасность немецкого побережья. Тогда еще нельзя было предусмотреть ту важную роль, которую предстояло позднее сыграть подводным лодкам в этом направлении; в ближайшее время число их было совершенно недостаточно, а возможность десантных попыток противника на германской или нейтральной территориях нельзя было совершенно упустить из виду.
Ко всему этому большое значение имели, по опыту сражения на Марне, те моральные и политические настроения, которые должны были создаться на почве дальнейших уступок среди своих и врагов, и, главным образом, среди так называемых нейтральных. Такие настроения могли и должны были бы быть оставлены без внимания, если только имелось в виду начало нового наступления. Такового же не предвиделось.
Положение на востоке
На германском участке Восточного фронта русские находились в состоянии отхода из Восточной Пруссии за среднее течение Немана и верхнее течение Нарева под давлением 8-й германской армии, бывшей под командованием генерал-полковника фон Гинденбурга, начальником штаба которого был генерал-майор Людендорф. Можно было рассчитывать, что русские здесь в ближайшее время не начнут решительных операций. С другой стороны, было известно, что они группируют свежие силы по ту сторону вышеозначенных рек. Продолжение фронтального преследования неприятельской Неманской армии, разбитой лишь в меньшей своей части и оставшейся в том виде, в каком она вышла из сражения у Мазурских озер, не давало надежды на скорые, решительные результаты. Но от него положительно надо было отказаться, принимая во внимание обстановку на Галицийско-польском фронте.
Там австро-венгерская армия отступала от Сана. Она храбро боролась в конце августа против превосходных русских сил. Ее слабая внутренняя спайка не могла выдержать такого испытания. В середине сентября в германской Главной квартире созрело убеждение, что, ввиду слабости и общего состояния союзных войск, решение вопроса о том, где и когда остановится это отступление, зависит исключительно от воли неприятеля. Если бы он использовал обстановку и продолжал продвигаться вперед несмотря ни на что, то должна была возникнуть серьезная угроза для провинции Силезии. Но захват, хотя бы временный, русскими Верхней Силезии являлся недопустимым. Он отнял бы у Германии могучие источники питания промышленности и очень скоро сделал бы ведение войны немыслимым. Также нельзя было упускать из виду и опасности русского приближения к Чехии. Оно, вероятно, повело бы к внутренним волнениям в двуединой монархии, которые совершенно парализовали бы ее военную мощь.
И, наконец, что, пожалуй, было тогда одним из самых важных соображений, казалось, что дальнейшие успехи русских над австро-венгерскими силами должны были уничтожить надежду на переход балканских государств, а главным образом Турции, на сторону Центральных держав.
Начальник Генерального штаба считал совершенно необходимым достичь этого последнего присоединения. В случае, если бы не удалось запереть для Антанты на продолжительное время проливы между Черным и Средиземным морями, пришлось бы значительно сократить надежды на благоприятный исход войны. Россия была бы освобождена от своей изолированности, столь чреватой последствиями. Но эта-то именно изолированность и давала более верные гарантии, чем это могли дать военные успехи, что мощь исполинского государства должна иссякнуть, так сказать, сама собой. Раз уже строго организованный, привыкший за несколько столетий к точной работе государственный организм Германии, который к тому же располагал в собственной стране неисчерпаемым количеством подготовленных к организованным действиям сил, и тот еле-еле выдерживал огромные задачи, наложенные на него войной, то можно было быть уверенным, что это не удастся сделать внутренне гораздо более слабому Русскому государству. Насколько это понятно человеческому разуму, Россия не могла на долгий срок совместить требования такой борьбы с ломкой всей своей хозяйственной жизни, вызванной внезапным изолированием от внешнего мира, вследствие закрытия западных границ и Дарданелл.
Из таких соображений вытекала сама собой необходимость немедленной, непосредственной и широкой поддержки союзников. Конечно, не легко было ответить на вопрос, как же это сделать?
Ослабление западной армии, ввиду вышеизложенного, было недопустимым. Также нельзя было предположить, что можно будет оттуда своевременно перебросить достаточные силы на помощь союзникам. Против подобной попытки предостерегал тот факт, что отсутствие частей, взятых с запада перед сражениями на Марне и под Танненбергом, дало себя остро почувствовать на западе, на востоке же оно не принесло существенной пользы. Об этом приходится сказать вторично, так как едва ли возможно достаточно подчеркнуть гибельное влияние этого факта на ход этого периода войны.
Конечно, в глубоком тылу обучались многочисленные пехотные дивизии. Они намечены были в первые дни мобилизации по указаниям военного министра, когда у него исчезло всякое сомнение, что мирные исчисления Генерального штаба сил противника на первые месяцы войны намного отстанут от действительности, ввиду позиции, занятой Англией и ввиду получения известий о раннем прибытии на запад России ее войсковых частей из Азии. Военное министерство, под руководством заместителя военного министра генерал-лейтенанта фон Ванделя, незаменимым сотрудником которого являлся начальник Общевоенного отдела полковник фон Врисберг, сделало все в пределах возможности при увеличении новых формирований, насколько то позволяли имеющиеся налицо командный состав и живая сила, и ускоряло эти формирования до крайности. И все же молодые германские части еще нельзя было в то время рассматривать как готовые для действий.
Пришлось отказаться от наиболее естественной и, в случае удачи, самой действенной операции для выручки союзников. Она сводилась бы к продолжению наступления из Восточной Пруссии для глубокого удара по России или Восточной Польше. Предпосылкой для такой косвенной поддержки должна была бы быть переброска дальнейших значительных сил на северный фланг союзников для их непосредственной поддержки. Без этого вышеуказанные последствия дальнейшего русского продвижения на Силезию сказались бы ранее, чем неприятель почувствовал бы удар из Восточной Пруссии настолько сильно, чтобы приостановить нажим на австро-венгерскую армию. Затем являлось еще большим вопросом, каким образом можно было вообще провести такую широкую операцию, ввиду позднего времени года на этих широтах и перед началом "бездорожья". Так называется на востоке период, часто продолжающийся несколько недель, во время которого осенние или весенние дожди делают почти невозможным всякое движение, исключая немногочисленные шоссе. Улучшение приносит в первом случае только мороз, во втором – все выше поднимающееся весеннее солнце. Еще не располагали опытом зимы 1914–1915 года, который явился для каждого солдата целым открытием в области суждения о степени выносливости современных людей при перенесении климатических влияний и влияний погоды. Но даже, если бы он и имелся, нельзя было при огромных расстояниях, с которыми приходилось иметь дело, рассчитывать на своевременный успех.
Аналогичные соображения говорили и против операции на восточном берегу Вислы, против линии болот по нижнему течению Нарева, являвшихся естественной преградой, к тому же хорошо укрепленной.
Вследствие этого начальник Генерального штаба решил продолжение преследования из Восточной Пруссии вести лишь небольшими силами 8-й армии под командованием генерала от артиллерии фон Шуберта. Главные силы тамошних войск были ускоренным темпом переброшены в Верхнюю Силезию и южную Познань, в качестве вновь сформированной 9-й армии, под командованием генерал-полковника фон Гинденбурга.
Оттуда она должна была перейти в наступление совместно с австро-венгерской армией. Коли вновь имелось в виду наступление, несмотря на удар, полученный войсками этой армии, то это оправдывалось произведенным за это время подвозом многочисленных подкреплений. К этому присоединялась мысль, что при общем подъеме, вытекающем из стремления идти вперед, можно будет ожидать лучших результатов от действий союзников, чем при чисто оборонительной войне, требующей самой строгой дисциплины.
Цель наступления сводилась к тому, чтобы как можно больше оттеснить главные силы противника от германской границы и побудить его перебросать и другие войсковые части на этот фронт. Через это другие участки Восточного театра военных действий могла бы получить значительное облегчение. Таким путем начальник Генерального штаба надеялся выиграть время для развития своих планов на западе. Способ проведения в жизнь крайне трудной задачи был предоставлен совместному соглашению начальников на местах, т. е. командующего 9-й армией и начальника австро-венгерского Генерального штаба генерала от инфантерии Конрада фон Гётцендорфа.
Генерал фон Фалькенгайн поставил в полную известность политических руководителей государства о своем мнении насчет серьезности общего положения на фронтах военных действий. Он дал как имперскому канцлеру, так и министру иностранных дел фон Ягову необходимые пояснения.
В них он исходил из того положения, что нет никаких данных отчаиваться в удовлетворительном исходе войны, но что события на Марне и в Галиции отодвинули ее исход на совершенно неопределенное время. Задача быстро добиться решений, что до сих пор являлось основой для немецкого способа ведения войны, свелась к нулю.
Если и можно было допустить, что не повторится то, что послужило причиной неудачи во Франции, то уже нельзя было ни нагнать драгоценного незаменимого времени, ни вытравить влияния Марнского отступления на усиление вражеской воли к победе. Также было ясно, что нельзя будет вполне залечить раны, обозначавшиеся у союзников, хотя лишь и частично, но вполне отчетливо.
Приходилось также приучать себя к возможности осуществления с каждым днем яснее и яснее обрисовывающегося плана Англии выиграть войну при помощи измора (нас) голодом до истощения сил. Разбить таковой активными действиями флота было пока безнадежно, по мнению начальника морского штаба. Можно было, правда, надеяться, что такой план не будет иметь успеха при осторожном использовании средств Германии и ее союзников. Но приходилось крепко рассчитывать на гораздо большую продолжительность войны, чем каковая была принята и еще принималась. Благодаря этому возникали требования непомерной величины ко внутренней жизненной силе Центральных держав. Как они с этим справятся, не было еще вполне ясно, и большое значение получало всякое облегчение давления, испытываемого этими державами с обеих сторон. Если бы политические органы страны отыскали путь к соглашению с врагами – с военной точки зрения было равносильно, на востоке или на западе, – то казалось бы желательным к нему прибегнуть. В противном случае, – а что дела именно обстоят так, подтверждали политические руководители в полном согласии с начальником Генерального штаба, оценивая общее положение, – надо было испробовать все средства для поднятия и усиления способностей и воли продержаться до конца как в германском народе, так и в двуединой монархии.