Объясняя эту странную ситуацию, Луппов указывает и на недостаток ресурсов (белое духовенство за редкими случаями не имело содержания кроме того, что давали прихожане; не было школ, которые формировали бы миссионерское рвение; огромные трудности сопровождали перемещение по Вятскому краю). Однако, как подчеркивает Луппов, ситуация с обеспечением монастырей была совершенно противоположной – и государева руга, и монастырские села привели к заметному росту числа монахов в течение XVII в. Возникали и новые монастыри (1613 – Седмиозерная и Раифская пустыни, 1606 – Троицкий монастырь в Елабуге и др.), и у нас сохранились данные об их значительных доходах.
Если до этого времени и случались попытки обратить татар в христианство, они были эпизодическими или исходили от локальных ревностных в вере администраторов. Например, в 1647 г. романовские татары жаловались, что воевода принуждает их к крещению. Царь специальным указом велел немедленно прекратить такие действия. Тот же приказ буквально предписывает никак не принуждать "иноземцев" к крещению, а склонять их к вере только беседами и обещаниями вознаграждения.
Беляков считает, что в 1650-е годы изменилось отношение к некрещеным Чингизидам. По мнению исследователя, на касимовского "царя" Сеид-Бургана в 1654 г. стали оказывать сильное давление, которому он сопротивлялся, но вынужден был в конце концов уступить. Вельяминов-Зернов, со своей стороны, утверждал, что ничего достоверного о крещении Сеид-Бургана между 1653 и 1655 гг. нам неизвестно. Так или иначе, став в православной вере Василием Арслановичем, бывший Сеид-Бурган остался правителем Касимова. Его мать Фатима осталась при этом мусульманкой.
Беляков предполагает также, что в начале 1650-х годов была предпринята попытка массового крещения высшего слоя мусульман, но развернутых аргументов в пользу этого тезиса пока никем не представлено.
В то же время в середине 1650-х годов архиепископ Тамбовский и Рязанский Мисаил предпринял попытку массового крещения мордовского населения в районе Шацка. Но черемисы/ мордвины "учинились сильны и непослушны и во крещение не пошли". Церковным властям было прислано вооруженное подкрепление, и многие язычники были крещены насильно. Однако потом они восстали, и Мисаил был убит.
Хотя сведений о целенаправленных миссионерских усилиях в Поволжье в последующие десятилетия не имеется, обращения в православие продолжались – по списку мордовских мурз 1677 г. из 60 мурз Пензы 25 были крещеными. В 1681 г. мордовские мурзы примыкают к татарам, дезертировавшим из армии во время Чигиринского похода. В перечне служилых мордвинов того же года – шестеро из 21 числятся все еще некрещеными.
И в самом конце XVII в. встречаются еще мордвины, которые не крещены и несут казачью службу.
Тема крещения мусульман стал предметом очень любопытного и характерного послания визиря Крымского ханства Сефергазы-аги к Алексею Михайловичу: "Если хотите знать, почему войска ваши понесли поражение, то вот почему. Уже сто лет как Казань и Астрахань, со времен отцов и дедов ваших, находятся у вас в руках; до сих пор тамошние мусульмане не терпели никаких притеснений; нынешний же царь ваш вообразил себя умнее прежних царей, отцов и дедов своих, и вы разорили мечети и медресе, и предали огню слово Господа всевышнего (куран). Поэтому войска ваши и понесли поражение. Затем, каждый год мы давали на окуп от 60 до 70 пленных ваших; вы же если попадет к вам в руки пленный, не отдаете его на окуп, а насильно делаете христианином; чрез это христиан многим больше не будет; у нас у самих христиан под властью много, но мы их насильно христианами не делаем; силою и против воли крестить или обращать в мусульманство не годится. Поэтому ваши пленные и были перебиты. Вообще у нас все жалеют, что вы задерживаете пленных и обращаете их в христианство; в укор вам у нас ставят и то, что вы насильно окрестили султана Хан-Кирманского". Тут важна и констатация того, что прежде мусульмане не терпели притеснений, и упоминание о наличии в России медресе и мечетей, и ссылка на идею о том, что насильственное обращение в чужую веру неприемлемо.
В целом, как бы ни разворачивались миссионерские тенденции, на Средней Волге вплоть до конца XVII в. язычники, православные и мусульмане жили вперемешку. Пересекавший Россию иезуит Авриль писал о мордвинах, с которыми столкнулся в 1687–1688 гг.: "Однажды, проезжая через селения неверных, которых называют мордвами, мы были чувствительно тронуты той малой заботливостью, какую московиты (будь это белое или монашествующее духовенство) прилагают к спасению этих несчастных идолопоклонников, в довольно значительном количестве населяющих самый центр Московии, и которых было бы легко привлечь к познанию истинного Бога". В мордовских деревнях язычество долго удерживало прочные позиции и после XVII в. Даже в 1730-е годы мордвины были частью язычники, частью христиане (в 1723 г. миссии провалились, несколько позднее – имели частичный успех).
Что же касается Удмуртии, сведения XVI–XVII вв. дают "полное основание заключить, что за это время христианство среди вотяков не сделало никаких успехов, и отсутствие сведений об обращении вотяков в христианство можно толковать в том смысле, что случаев такого обращения не было".
Показателен и тот факт, что в Поволжье идолы и языческие кладбища были главным ориентиром для путешествующих. Ситуация была такой же и на русском Севере, где на пути от Поморья к Оби дорогу обозначали и кресты, и языческие идолы. В мордовских деревнях капища сохранялись вплоть до XIX в.
* * *
Таким образом, на протяжении второй половины XVI в. и всего XVII в., насколько можно судить по накопленным к сегодняшнему дню сведениям, систематической, целенаправленной и централизованной миссионерской деятельности среди мусульман и язычников Поволжья и других регионов церковь не вела, и отдельные локальные миссионерские инициативы общей картины не меняют. Обращение мусульман (как и язычников) в православие должно было идти (и, судя по всему шло) как бы само собой, под давлением собственно государственной политики преференций для служилых людей и, так сказать, при визуальной пропаганде православия, а не благодаря миссионерской деятельности церкви. Удивительнее всего при этом то, что монастыри основывались, приходы создавались, отдельные игумены, монахи и священники вели проповедь христианства среди местного населения, но все это было пущено на самотек. Сколько-нибудь систематические усилия по обращению языческого и мусульманского населения в христианство начались лишь в XVIII столетии.
Вопрос о причинах отсутствия политики миссий среди мусульман и язычников допетровской Руси остается нерешенным. Поэтому необходимо поставить вопрос о том, какая система взглядов на ислам и мусульман была связана с такой практикой отношений с мусульманами. Однако именно эта сторона дела, как ни неожиданно, до сих пор не изучалась сколько-нибудь систематически.
Православная культура Московской Руси перед лицом ислама
В этой части исследования нас интересует самое риторика антиисламских и антимусульманских дискурсов русских памятников XVI–XVII вв., то, что иногда обозначают как "язык нетерпимости".
Касающаяся мусульман и ислама терминология наших источников позволяет без больших затруднений увидеть основные элементы, из которых этот "язык нетерпимости" складывался. В "Послании на Утру" митрополита Вассиана Рыло мусульмане – это "безбожные варвары", "безбожное бесерменство", "супротивныа врагы", "сыроядцы", "окаанныи сыроядци", "безбожный сей агарянский язык"; "окаянный Батый, иже пришед разбойнически и поплени всю землю нашу"; его преемник – "мысленый волк, еже глаголю страшливый Ахмат"; задача Ивана III – "оборонити свое отчьство от бесерменьства".
В анализируемом ниже "Летописце начала царства…" о мусульманах говорится в таких оборотах: "да просияет вера православная, да потребится вера безсерменская"; "безсерменское пленение и работа от безбожных Казанских Тотар"; "бысть злая от безбожных Казанских срацын"; "нечестивые варвары", "безбожные казанцы".
Митрополит Макарий в 1552 г. употребляет выражения "на супостат ваших"; "против супостат твоих, безбожных Казанских Татар, твоих изменников и отступников, иже всегда неповинне проливающих кровь" христианскую и оскверняющих и разоряющих святые церкви; "на супостат ваших, поганых язык Измаителска роду", "сопротивныя супостаты"; "против безбожных Агарян". Для Сильвестра мусульмане – это агаряне, или "заблудшие агаряне", "злолютые враги" и кровопийцы и проч.
Вместе с тем русские тексты (как летописные, так и собственно религиозные) странно равнодушны к собственно религиозной стороне исламских традиций, о чем недавно напомнил П. Бушкович. Хорошо известно и в высшей степени двойственное отношение к туркам, татарам и исламу Ивана Пересветова; еще более двойственное – Афанасия Никитина. В целом амбивалентность древнерусских и старомосковских дискурсов, касающихся мусульман и ислама, пока еще ожидает специального углубленного изучения.
Характерный памятник антиисламской риторики – "Летописец начала царства…". Начальная часть "Летописца…" посвящена в огромной степени именно отношениям с Казанским ханством и Ногайской Ордой. Возьмем, например, несколько текстов, напрямую относящихся к "казанским походам".
В статьях летописи, относящихся к 1549 г., говорится, что царь не мог терпеть неверности казанских клятвопреступников и поэтому предпринял поход на Казань. При этом он шлет за митрополитом Макарием. Макарий и Савва, владыка Крутицкий, прибыли "своим собором во Владимир", и митрополит благословил Ивана Васильевича "на земское дело идти на клятвопреступников Казанцов". В своем поучении митрополит говорит, что царь "идет на свое дело и на земское x Казани и дела своего земского беречи, сколько ему милосердый господь бог поможет и пречистая". Тех, кто внимает поучению, Макарий призывает послужить царю "веледушно сердечным хотением" и постоять "за святые церкви и за православное крестиянство". Он призывает подвизаться "ради Христова стада" и "своего ради венчяния от мздовоздателя бога, а от земнаго царя честь восприяти". Государь же "вас за службу хочет жяловати и за отечество беречи", и ему нужно служить, "сколько вам бог поможет", связываясь "любовью нелицемерною" и "противу врагом стати мужествении". В остальной части поучения про татар и ислам ни сказано более ни слова, но развивается единственная тема – призыв отказаться от местнических споров во время похода.
Предпринятый поход оказался неудачным, армия отступила, царь остановился на Свияжском устье, и бог, видя "благоутробие его и веру велию и подвиг православныя его ради веры", вложил ему свет благоразумия, "да просияет вера православная, да потребится вера безсерменская на том месте, да утвердитса церкви божия, да просияет благодать божия спасителная на месте скверне". Поэтому решено строить Свияжск, чтобы "тесноту чинить Казанской земле". Для обсуждения идеи царь призывает наряду со своими воеводами и Шигалея (Шах-Али), и казанских князей (большинство среди них были мусульманами), которые вместе с ним осаждали Казань. Совет, включавший, таким образом, и мусульман, решил, где стоять городу и где "церквам святым стояти…".
Помещенная под 1551 г. "Повесть о поставлении града Свияжского" выдержана в том же духе. Строительство города рассматривается как божья милость, связанная с освобождением "православного крестиянства от безсерменскаго пленения и работы от безбожных Казанских Тотар". Решение о новом походе на Казань представлено как ответ на "сарацинские злодеяния": "Велики бо в благочестии царь государь князь велики Иван Васильевич всея Руси виде бо крестиянство пленено и многие крови крестиянские проливаемы и многим церквам святым запустение, от кого убо сия бысть нестерпимыя беды. Глаголю же, яко вся сия бысть злая от безбожных Казанских срацын". Царь не может терпеть такого положения дел ("не терпе убо и она благочестивая и богом возлюбленная благочестиваго царя нашего душа в сицевых бедах крестиянству бытии, в плену") и говорит себе, что бог "устроил" его на этой земле царем и пастырем православных, вождем и правителем, который должен править людьми бога в православии без колебаний, и поэтому свой долг он видит в избавлении "пленных раб" "из рук поганых; воистинну бо сей есть пастырь добрый, иже душу свою пологает за овца". Поэтому царь стал думать с боярами, как "Казанью промышляти", призвал казанских князей, которые ему служили ("Кастрова князя с товарищи"), и других казанских князей, и "царя Шигалея". В поисках решения царь идет в Успенский собор, молится, плачет у иконы Пречистой Богородицы, просит благословения митрополита, который в ответ произносит речь о "работе Казанской" и благословляет Ивана Васильевича "подвизятися за благочестие, за порученную тебе от бога паству, якоже тя святый дух наставит, да не расхитят безбожнии волцы порученных ти овец".
Далее речь идет о битве у Свияжска, о черемисах ("горни люди, Чюваша и Чермиса"), о посаженном на казанский престол Шигалее, и все вложенные в уста Ивану и митрополиту Макарию речи сводятся к двум мотивам: "постоять за православие" и "отомстить предательство" части казанцев. Ни разу не упомянуты ни Мухаммад, ни агарянская вера, и только изредка слово "агаряне" появляется в данном контексте. В какой-то момент, участвуя в борьбе группировок в Казани, русские послы побуждают одного из татарских лидеров выступить против врагов Москвы, на что тот отвечает: "бусурман де есми, не хочу на свою веру стати, а государю своему царю и великому князю изменити не хочю же".