Факт остается фактом: будучи вовлечен в орбиту политической деятельности Шефтсбери, Локк так или иначе участвовал в политических событиях своего времени. Возможно, что сам он не вполне понимал, что происходит. Это всегда случается с теми, кто вовлечен во что-то, но не видит всей картины в целом. Следует помнить, что Локк не был политиком, он был врачом и ученым. Как следует из уже неоднократно упоминавшегося письма Пемброку, происходившие вокруг него события ему не нравились, и он старался держаться от них как можно дальше. Но это не всегда получалось.
Какова же была общая политическая картина? В рамках всех политических манипуляций задача Алджернона Сиднея, по-видимому, заключалась в том, чтобы вовлечь в "заговор" Монмута, поссорив его с благоволившим к нему отцом. "Кризис исключения" в Англии был на руку Людовику, который даже перестал на время субсидировать Карла, чтобы повысить ставки в политической игре, и усилил финансирование оппозиции. "Заговор" был раскрыт, Карл продемонстрировал, что владеет ситуацией. Субсидии возобновились. Роль и судьба Шефтсбери как лидера оппозиции понятна: он должен был стать главным обвиняемым и главной жертвой. Так и случилось бы, если бы не его неожиданная смерть в самый разгар "заговора".
"Рассуждения о правлении" Сиднея были осуждены как изменнические, Рассела казнили, Эссекс покончил с собой (или был убит) в Тауэре. Сиднею, уже после вынесения вердикта 26 октября/7 ноября 1683 г., был предложен побег, от которого он по неведомой причине – разве только для того, чтобы доказать потомкам, что не в деньгах дело, – отказался, и был казнен через повешение, волочение по земле и четвертование [217] .
В тот же день Монмут получил формальное помилование и 4 тысячи фунтов в подарок от отца. Однако, когда новости о его "сдаче" королю появились в прессе, Монмут публично заявил, что ничего не знал о заговоре. Спустя несколько дней король попытался заставить его подписать документ, в котором он должен был выразить свое раскаяние, однако Монмут, опасаясь, что это будет использовано в обвинении его друга Джона Хампдена, отказался поставить подпись.
Когда в январе 1684 г. Монмуту пришла повестка в суд как свидетелю по делу Джона Хампдена [218] , он бежал на континент, а год спустя, уже после смерти Карла II и возвышения Якова II, высадился с отрядом в Англии, объявил себя королем, был разгромлен и по приказу своего дяди казнен с особой жестокостью: несмотря на немалые деньги, переданные палачу, тому "не удалось" отрубить голову ни с первого, ни со второго раза, и лишь на пятый раз голова Монмута покатилась с плахи.
* * *
Подводя итоги дискуссии о датировке "Второго трактата о правлении", Дж. Милтон подчеркивает, что ни для одной из выдвигаемых гипотез нет "окончательных" свидетельств, которые достоверно подтверждали бы то или иное решение, поскольку не найдены ни рукопись "Двух трактатов", ни подготовительные материалы, ни какие-либо упоминания и следы в архиве Локка, в архиве Шефтсбери и в других архивах.
И все же в исследованиях iggo-х гг. удалось изменить главное – однозначную привязку "Двух трактатов о правлении" к "славной революции" 1688–1689 гг. Заслуга в расшатывании этой историографической догмы принадлежит прежде всего Ласлету, который, по-видимому, именно этого и добивался. В одном из своих интервью Квентин Скиннер вспоминает разговор с Ласлетом в 1962 г. Обсуждая с Ласлетом его книгу и научное открытие (новую датировку "Двух трактатов о правлении"), говорит Скиннер, "я был поражен тем, как он сам оценивает значение [своего открытия]. По его мнению, он показал, что трактат Локка был, по сути дела, партийно-политическим памфлетом. Ласлет считал, что, показав, каким образом он [трактат] вырос из частного политического кризиса, он понизил его в ранге, лишил места в каноне, поставив под сомнение его якобы внеисторический характер и особое значение. Насколько мне помнится, по его словам, он показал, что Локк не должен ставиться в один ряд с такими систематическими авторами, как Гоббс, в отношении которого подобного рода анализ невозможен" [219] .
Можно понять и Джона Кеньона, писавшего о весьма слабом знании и понимании политической мысли эпохи Вильгельма III и королевы Анны: "Политическая мысль того времени объясняется главным образом в соотнесении с сочинениями Джона Локка, дополняемыми иногда трудами Гоббса, Гаррингтона и Алджернона Сиднея. Предполагается, что политические лидеры виггизма после 1689 г. разделяли детально разработанную "локковскую" идеологию, дающую народу право смещать королей согласно условиям Первоначального Договора. <…> Трудно понять, почему тогда теории Локка столь редко упоминались на ранних стадиях революции, до 1692 г., и еще реже впоследствии. <…> Трудно также понять, почему виговские политики, которых считают его почтительнейшими учениками, столь неохотно на него ссылались. Его ближайшим другом и патроном среди лидеров "хунты" был Джон Сомерс. Однако во всех многочисленных политических памфлетах, приписываемых Сомерсу, его [Локка] имя называется всего один раз, и то по специальному поводу. <…> Локк ни разу не упоминается в "Истории моего времени" Бернета" [220] .
Стремясь опровергнуть одну догму, Ласлет и его последователи породили другую, почти однозначно привязывающую "Два трактата о правлении" к контексту "кризиса исключения". Стремление "отодвинуть" Локка на более раннюю стадию политического процесса, к "кризису исключения", освобождало от фигуры Локка контексты 1690-х гг., но одновременно, вопреки желанию Ласлета, не снижало его возможного значения как политического мыслителя. Если Ласлет стремился, следуя Де Мезо и Коллинзу, сделать из Локка фигуру, близкую к "скользкому политикану" Шефтсбери, то работа Ашкрафта, напротив, делала из него героя-революционера, наследника самых радикальных республиканских традиций. Такая интерпретация, по-видимому, стала для Ласлета неожиданностью. Новая датировка не дала необходимого эффекта, не сработала. Ашкрафт показал возможное значение идей Локка в контексте "кризиса исключения" и подготовки революции.
Неудача с датировкой на самом деле ничего не означала. Похоже, что "Два трактата о правлении" не сыграли приписываемой им политической роли ни в контексте 1690-х гг., как было принято считать ранее, ни в контексте конца 1670-х – начала 1680-х гг., как пытался показать Ашкрафт. И это несмотря на то, что части и фрагменты "Двух трактатов" соотносимы и с этими, и с другими контекстами.
Слишком многое указывает на то, что значение Локка как политического мыслителя принадлежит не его собственному времени, а следующей исторической эпохе. И это несмотря на то, что его фигура сегодня все чаще рассматривается не в контексте раннего Просвещения, а в ряду последних деятелей Реформации.
Кроме того, выявление исторических контекстов не равносильно определению роли политических идей и произведений. В этом смысле проект Ласлета по низведению Локка с пьедестала как таковой не выдерживает критики, хотя, с другой стороны, он стал исследовательской программой целого поколения локковедов. В результате работы этих историков в конечном итоге стало ясно, что "Два трактата о правлении" состоят из фрагментов, соотносимых с множеством контекстов в историческом промежутке 1668–1689 гг.
В ходе дискуссий о датировке был поставлен вопрос о структуре "Двух трактатов", прежде всего о том, насколько единым является это произведение. Несмотря на программный постулат Ласлета о существовании исходного единого произведения, его рассуждения основывались в том числе и на раздельной датировке "Первого трактата" и "Второго трактата". Из этого исходили и другие историки, пытавшиеся предложить иную датировку "Двух трактатов". При этом всегда держалось в уме, что существовала рукопись, в которую входила пропавшая "средняя" часть. Следующим шагом стала начатая Ласлетом раздельная датировка различных частей – глав и параграфов "Второго трактата", поскольку в отношении "Первого трактата" установилось общее мнение о его относительно единообразном характере и датировке, соотносящейся в основном с первой фазой кризиса "исключения" (1679–1680 гг.).
""Второй трактат", – пишет Дж. Милтон, – почти наверняка имеет более сложную историю" [221] . Далее он замечает, что на это соображение наводит история написания Локком других своих трудов, в частности "Опыта о человеческом понимании", первые наброски которого были сделаны в 1671 г., а публикация серьезно переработанного текста состоялась лишь в 1689 г. В окончательной версии "Опыта" временная неоднородность его различных частей незаметна, в нем нет, по выражению Милтона, "швов", и поэтому "любая попытка выделить различные текстуальные слои во "Втором трактате" должна начинаться с анализа методов, которые Локк применял при его композиции" [222] .
Милтон делит все работы Локка на две категории. Первая – полемические работы , написанные относительно быстро (второе и третье "Послания о толерантности", два оправдания "Разумности христианства" и три письма Стиллингфлиту по поводу "Опыта о человеческом понимании"; сюда следует отнести также и "Первый трактат", хотя значительный промежуток между его написанием и публикацией оставляет возможность того, что некоторые его части были добавлены позднее).
Вторая категория -работы "конструктивные ", писавшиеся долго, к которым, наряду с "Опытом" и "Некоторыми мыслями об образовании", принадлежит и "Второй трактат о правлении". Работы, писавшиеся долго , основывались на особом методе организации материала, состоявшем в использовании многочисленных записных книжек и других записей. Содержание последних, согласно придуманному Локком "методу ведения записей", было разбито на тематические единицы, в которые заносились мысли, приходившие Локку в голову при чтении различных книг, а также в ходе обсуждений и дискуссий с друзьями. Разговоры с друзьями он считал ключевым моментом в процессе выражения мысли. Записи Локка организованы таким образом, чтобы иметь возможность хранить информацию, а затем дополнять ее другой, не имея ограничений, накладываемых, например, линейным расположением текста в дневнике или в рукописи будущего трактата [223] . "С незначительными вариациями это тот способ, с помощью которого Локк написал все свои работы после "варианта А" "Опыта", и весьма высока вероятность того, что рукописи как первого, так и второго из "Двух трактатов" были написаны аналогичным образом" [224] .
Вторым важным моментом, на который обращает внимание Дж. Милтон, является способ оформления библейских ссылок. В своих ранних работах, еще до путешествия во Францию в 1675–1679 гг., Локк везде, ссылаясь на главы, использует арабскую нумерацию (например: Judg. и. 27). В "Опыте о человеческом понимании" и других работах, написанных после 1680 г., везде используются в основном римские цифры (например: l Tim vi. 17). Милтон указывает также на позднюю работу Локка "Парафраза и примечания к посланиям св. Павла", в которой, комментируя "Послание к Ефесянам", он использует арабские цифры. Переводчику "Парафразы" хорошо видны и другие особенности текста, структурные и стилистические, которые отличают комментарии на "Послания к Ефесянам" от комментариев Локка на другие послания святого Павла. Это может служить еще одной "аналогией" – вдобавок к тем, что привел Милтон. Если ее развить, то можно сделать вывод, что комментарии на "Послания к Ефесянам" могли быть написаны задолго до всех остальных комментариев из "Парафразы и примечаний к посланиям св. Павла".
По заключению Милтона, Локк использует "старый стиль" до 1678 г., а затем, по возвращении в Англию в 1679 г., арабские цифры встречаются редко: в период с 1679 по 1683 г. из нескольких сотен библейских ссылок не более десятка даются в арабской нумерации. "Эти выводы… поднимают серьезную проблему: оба трактата из "Двух трактатов" содержат очень большое количество ссылок в старом стиле. По меньшей мере можно предположить, что [гипотетический. – А .#.] набросок "Второго трактата", включающий материал из глав III, VI и VIII, был сделан до 1675 г." [225] Арабскую нумерацию библейских ссылок содержит и глава V.
Наконец, еще одним существенным аргументом, говорящим в пользу гипотезы о различных временных слоях в тексте "Второго трактата", является характер главы V. Об особом статусе этой главы говорилось неоднократно и до появления специальных текстологических и археографических изысканий. Много раз отмечалось, что эта глава ("О собственности") выглядит чем-то чуждым в общей аргументации "Второго трактата". И поэтому неудивительно, что именно к этой главе был применен новый, "структурно-контекстуальный" подход. Теперь, вместо того чтобы заниматься поисками одного или, скорее, двух контекстов, по числу трактатов, историк должен был бы заняться поисками такого их количества, которое соответствует числу выявляемых текстуальных и временных слоев. Первой в поисках такого рода стоит именно глава V. Кроме того, с ней связана вторая важная работа, включенная Де Мезо и Коллинзом в их "Коллекцию", а именно "Основные законы Каролины".
Локк служил неофициальным секретарем лордов-собственников колонии Каролина [226] с 1669 по 1675 г., будучи членом "семьи", или "дома", графа Шефтсбери, а в 1673–1674 гг. – официальным секретарем и казначеем государственного Совета по торговле и зарубежным плантациям. Согласно патенту на территорию, занимавшую большую часть современных Северной и Южной Каролины, а также Джорджии, и пожалованную в 1663 г. Карлом II лордам-собственникам, в числе которых был Антони Ашли Купер, они должны были "перевезти [поселенцев] и создать многочисленную колонию из наших подданных… в частях Америки, земля которых доныне не культивировалась и не засеивалась, а лишь была заселена неким варварским народом, не имеющим представления о Боге Всемогущем" [227] .
В апреле 1671 г. Локк был возведен лордами-собственниками в наследственное дворянское звание ландграфа Каролины, получив соответствующий патент, в котором отмечались его благоразумие, знания и усердие в выработке формы правления колонии. Согласно патенту, ему было выделено четыре баронских владения по 12 тысяч акров каждое, что ставило его в очередь на получение титула лорда-собственника в случае смерти одного из пожизненных владельцев Каролины. Именем Локка в 1674 г. был назван остров в устье реки Ашли, впоследствии переименованный в остров Эдисто (Южная Каролина).
Кроме того, в 1672–1676 гг. Локк получил немалые доли в компании "Багамские предприниматели" ("Bahamas Adventurers"), которая вела торговлю между Багамскими островами и американским материком, в Королевской африканской компании (Royal African Company) – английской монополии на торговлю рабами на западном побережье Африки [228] . По подсчетам Германа Лебовица, к концу жизни половина всех доходов Локка была получена с помощью этих инвестиций [229] . Наконец, в 1696–1700 гг. он был назначен на пост "комиссионера" в Совете по торговле, образованном Вильгельмом III по образцу Совета по торговле и зарубежным плантациям, и занимался вопросами, связанными с делами колоний.
Ссылки на Америку встречаются в семи из восемнадцати глав "Второго трактата", и более половины из них приходятся на главу V ("О собственности"). Встает вопрос, когда именно появились эти ссылки. Если согласиться с аргументацией Милтона, то и эти ссылки, и части текста, в которых они встречаются, могли быть написаны ранее 1675 г. (хотя вставлены в текст "Двух трактатов" они могли быть и после 1683 г.), а сам текст писался частями начиная с 1669 г. Глава "О собственности" могла быть вставлена на позднем этапе написания "Двух трактатов", поскольку по содержанию она весьма отличается от предыдущей главы IV ("О рабстве") и последующей главы VI ("Об отцовской власти"), а если представить себе, что ее как бы вообще нет на ее теперешнем месте, то аргументация Локка выстраивается более логичным и "бесшовным" образом. В главах IV и VI обсуждаются общие для них темы форм власти и разновидностей свободы и равенства. В главе V эти темы вообще не затрагиваются. Это служило постоянным камнем преткновения для историков, пытавшихся привести весь текст "Двух трактатов о правлении" к контексту "кризиса исключения" 1679–1683 гг. [230]
"Колониальный" контекст прослеживается начиная с 1669 по 1700 г., т. е. присутствует в работах Локка на протяжении более 30 лет, охватывая все его главные труды и концепции. Джеймс Фарр обращает внимание на американский контекст в "варианте В" "Опыта о человеческом понимании", датируемом 1671 г., а также считает, что к этому времени относится еще один написанный Локком текст, условно названный "Рассуждением о Каролине" [231] .
Дэвид Армитедж подчеркивает постоянный интерес Локка к конституции Каролины, что доказывается его перепиской с Николасом Тойнардом и Анри Жюстелем в 1679–1681 гг., а также записными книжками, в которых эта тема имеет сквозное наименование "Atlantis" (1676–1679). В переписке несколько раз обсуждается вопрос о "бегстве" в Каролину, правда в шутливом тоне; пребывание Локка во Франции, по мнению Армитеджа, может быть объяснено своего рода сельскохозяйственным шпионажем в пользу лордов-собственников Каролины, вылившемся, в частности, в трактат о вине, оливах, фруктах и шелке [232] .
Однако это, конечно же, было стандартное поведение гартлибианца и члена Лондонского королевского общества с целью сбора информации и ее дальнейшего распространения. Объем и характер официальной переписки Локка в годы его службы в качестве секретаря лордов-собственников Каролины и Совета по торговле и плантациям позволяют сделать вывод, что политическая часть его работы была подчинена главной цели – сбору полезной информации, и прежде всего информации о Новом Свете.
Среди корреспондентов Локка – преподобный Джеймс Блэйр из Виргинии; заместитель Шефтсбери на острове Нью-Провиденс на Багамах, губернатор Каролины и компаньон Шефтсбери Джозеф Уэст; один из лордов-собственников Каролины, а также собственник одной из крупнейших невольничьих плантаций на Барбадосе сэр Питер Коллетон (член Лондонского королевского общества с 1677 г.). Все они писали Локку не только о политической ситуации в Америке, но и о ее природе, о необычных явлениях, растениях, животных и минералах.
Локк получал соответствующие письма и отчеты, а также образцы растений и лекарственных средств. Например, Коллетон сообщал ему о разнообразии растительного мира Барбадоса, используемого в медицине америндов, и отослал "китайский корень" (сегодня называемый корой хинного дерева), "битумное масло", которым местные лечат ишиас, и "корень тарара" (маранты), используемый в качестве противоядия. Еще один корреспондент с Багамских островов сообщал о "маслах", получаемых из змей и аллигаторов, прекрасно помогающих при подагре, а также о ядовитых рыбах – весьма интересовавших Локка [233] . Локк настолько интенсивно занимался сбором информации о Каролине, что приобрел репутацию эксперта по этой колонии и другим заморским территориям.