Сирадзе не раз летал с комэском, но все ведомым. Дрался с умом и смело, но сам со своими успехами не лез на глаза другим. И, быть может, поэтому Петр к нему так внимательно и не присматривался. Сейчас же он пойдет командиром пары. Справится ли?
Ему уже двадцать пять лет. Летать начал еще задолго до войны в Кутаисском авиаклубе. Он не только отлично играл на пандури и пел, но и горазд был на грузинские танцы. Два года был тыловым летчиком, как он сам себя называл, и тыловым артистом. Безропотно ждал, что придет очередь и его пошлют воевать. Но время шло, а его и не собирались посылать па фронт: уж очень он был нужный человек для художественной самодеятельности. Сирадзе не выдержал тыловой работы и "взбунтовался", заявив: "Меня страна учила не на артиста, а на военного летчика. Скоро фашисты будут разбиты и меня спросят, что я делал в войну? Что мне отвечать? Танцевал мол, лезгинку?"
Опасаясь, что и в боевом полку его вовлекут в художественную самодеятельность и это помешает ему воевать, он долго не обнаруживал свои артистические способности.
Сирадзе уже сбил семь самолетов. Ему не раз пришлось побывать в разных переплетах. Он познал гнетущее чувство поражения и радость победы.
Ведомый Сирадзе - Вартан Шахназаров, армянин. Теперь все зовут его Шахом.
За его плечами средняя и музыкальная школы, спортивная, где в совершенстве освоил искусство бокса, борьбы, самбо. Окончил Батумский аэроклуб и военную школу летчиков, а также художественную школу. Рисует прекрасно. Но категорически отказался сотрудничать в полковой стенгазете: "Я прибыл на фронт воевать. И пока не собью два фашистских самолета - не возьму кисть в руки".
Шахназаров стоит чуть позади и в стороне от Сирадзе. Так он должен лететь и в строю.
- Уже приняли боевой порядок? - спрашивает его капитан Воронин.
- Так точно, - чеканит Шах. - Ведомый и на земле должен быть всегда вместе с ведущим.
Он весь дышит вдохновением, задором, решительностью и даже улыбается. В широко распахнутых глазах ни тени осторожности, не говоря уже о боязни.
- Правильно, - одобрительно отзывается комэск. - Ведомый от ведущего - ни на шаг!
Сирадзе и Шахназаров, выросшие в горах, обладают орлиным зрением. Они научились смотреть на яркое солнце и видеть очень далеко. Поэтому в боевом порядке этой паре самое подходящее место выше четверки Воронина.
- Полетите парой выше нас на полтора-два километра, - говорит Воронин.
- Ясно, - отвечает Александр.
- Высота полета может у вас доходить до девяти километров. Баллоны с кислородом с самолетов сняты. Выдержите ли?
- Выдержим! - заверяет Шах. - Мы без кислорода уже летали на девять тысяч метров.
Короткий взгляд на летчиков своей эскадрильи. В этих Петр Воронин уверен, как в себе.
- Мы вчетвером летим в ударной группе. Будем бить бомбардировщиков. Сирадзе и Шахназаров прикроют нас сверху.
- Ясно, - за всех ответил Лазарев и улыбнулся, кивнув на остальных: - У нас сейчас не только просто группа из шести человек, а интернациональный отряд из четырех республик: России, Украины, Грузии и Армении.
- А я как-то на это и не обратил внимания, - откровенно признался Воронин.
И действительно, различие в национальностях в полку как-то не замечалось, как не замечаешь воздух, которым дышишь.
* * *
Внизу - Бучач. Небо такой прозрачной синевы и чистоты, словно только что вымытое. Летчики зорко осматриваются. Однако опасности не видно, и Воронин запрашивает землю. Земля при помощи радиолокаторов видит дальше, чем глаза летчика.
- Будьте внимательны, - предупреждают со станции наведения. - С запада идут какие-то самолеты.
Минут через пять в наушники ворвался шум, но через него пробился отчетливый голос земли:
- Идите на юг в район Коломыи. Там бомбардировщики противника. Идите скорей!
Позывной у этого корреспондента такой же, как у нашего наземного командного пункта, а голос не тот. Это враг хочет увести нас из этого района. Однажды Воронин уже попался на такую провокацию. Ошибки делают нас мудрее, и Петр без всякого запроса пароля, в ответ стрельнул отборным словечком. Этот фашист знает русский, поймет…
* * *
Командир группы смотрит на часы. Тридцать минут они уже летают над фронтом. Беспокоится за Сирадзе с его напарником: ведь у них высота около девяти тысяч. Там мало кислорода, и ребята могут потерять сознание. Вместо ответа о своем самочувствии Сирадзе предупреждает:
- На западе замаячили самолеты. Жду указаний.
Глаза снова обшаривают небо. Да, появились немецкие истребители-"фоккеры". Они, видимо, наводились с земли радиолокационной станцией: уж очень точно вышли на группу наших "ястребков". По походке видно - асы. Воронинцы их долго ждали, волновались, поэтому встретили очень "радушно", с повышенным задором.
Фашисты не ожидали такой прыти, метнулись к солнцу. И угодили в объятия Сирадзе с Шахом. "Фоккерам" это пришлось не по вкусу. Они шарахнулись вниз, снова к нашим. В итоге такой "игры" противник, потеряв один самолет, бросился на восток. Наши, конечно, за ним, но… Стоп!
Почему на восток, в глубь нашей территории? Растерялись? Не похоже. Уж не хотят ли фрицы, подставляя себя под удар, наши истребители увлечь за собой, чтобы дать возможность своим бомбардировщикам отбомбиться без помех?
- Прекратить погоню! - звенит по радио голос Воронина. - Назад!
Вскоре с востока с кошачьей осторожностью появились старые знакомые - три "фоккера". Не имея количественного преимущества, они обычно после первой же неудачной атаки выходят из боя. Эти же и не думают. Наоборот, они вызывающе близко подошли к паре Сирадзе, как бы говоря: "А вот и мы, ну?.."
Сирадзе запрашивает разрешение на атаку. Воронин запрещает. Старое солдатское правило говорит: когда неясна обстановка - не спеши вступать в бой. Нужно подождать. Но "фоккеры" угрожающе нависли над нашей четверкой. Однако раз уже побитые "фоккеры" снова вернулись, значит, им выгоден бой. И немедленно. Но почему?
Ясно! В западной дали заблестела четверка "мессершмиттов". Она идет по маршруту "фоккеров" - прямо па нашу шестерку, рассчитывая застать нас дерущимися с "фоккерами", и ударить внезапно.
Замысел противника проясняется. Его истребители пришли, чтобы проложить дорогу своим бомбардировщика:.!. Они где-то на подходе, но пока не видно. Значит, не ближе 15- 20 километров . До их прихода нужно разбить истребителей немедленно, пока есть время.
Прежде всего, надо избежать удара "мессершмиттов". Они летят на одной высоте с четверкой. Нашим тоже нападать на них не выгодно: равные тактические условия - и бой получится затяжным. Сирадзе? Ему сподручнее. Правда, тройка противника с ним; рядом и может помешать его атаке. Расчет на стремительность и точный огонь. Сирадзе и Щах умеют хорошо стрелять.
- Кацо, кацо! - так звали Сирадзе. - Немедленно атакуй "мессеров"! - решительно командует Воронин.
- Понятно! - голос Саши отрывистый, гортанный, нельзя спутать ни с кем.
Сирадзе с Шахом тут же устремились на "мессершмиттов". "Фоккеры", хотя и с опозданием, тоже перешли в нападение, но не на Сирадзе, как предполагал Воронин, а на ударную четверку. Странно. Это неспроста. Надо ждать от врага какой-то каверзы.
Четыре наших "ястребка" энергично развернулись навстречу вражеской тройке. Тут с солнца свалились еще два "фоккера" и стремительно пошли на пару Сирадзе.
Вот она, каверза. Проглядели ее! Сирадзе с Шахом, увлеченные атакой, вряд ли видят новую опасность. Если и заметят, то смогут защититься от этой новой злосчастной пары только поворотом к ней, подставляя себя под удар "мессерам". Товарищи оказались в окружении с двух сторон, и теперь им не поможешь: далеко, да и невозможно, потому что тройка "фоккеров" уже атакует группу Воронина. Его летчики сейчас могут только защищаться. Похоже на то, что враг тактически перехитрил.
- Воронин! Воронин! - раздался голос земли. - Большая группа бомбардировщиков противника на подходе. Будьте внимательны!
Фашисты рассчитали все пунктуально точно. На нашу четверку сыплется с солнца тройка "фоккеров". Сирадзе с Шахом тоже под ударом. Их союзник - только стремительность. Сумеют ли они атаковать раньше "мессершмиттов", чем сами будут атакованы, так некстати вывернувшейся парой истребителей.
- Кацо! Кацо! Вас догоняют "фоккеры", - предостерегает комэск, но как назло в шлемофон ворвался треск. Очевидно, враг, чтобы забить наше управление, включил радиопомехи. "Эх, Саша, дружище, попали же вы с Шахом в переплет! Туго придется, ведь против вас двоих - шестеро!"
Сначала вся наша шестерка оказалась скована боем. По это на полминуты, а потом устремилась на перехват бомбардировщиков. Главное - отделаться от наседающих "фоккеров". Но почему-то они начинают метаться из стороны в сторону. Видимо, поняв, что их внезапный кинжальный удар не удался, хотят снова уйти вверх. Этот прием уже давно знаком. Воронин не выпускает головного "фоккера" из прицела. Огонь!.. И тот с разваленным крылом скользнул вниз, а двое других метнулись ввысь к солнцу.
Наша четверка вновь свободна. Теперь она сможет драться с "юнкерсами". Только где же они? А, вон слева. Далековато. Воронин прикидывает обстановку. Может, помочь Сирадзе? Там, черня небо, уже тает в огне чей-то самолет, вокруг него клубится рой истребителей. Наша четверка торопится туда. На них со стороны солнца снова бросаются оставшиеся два "фоккера". Вот настырные!
- Сергей! Возьмите их с Коваленко на себя, - передаст Лазареву Воронин, мчась с напарником к рою истребителей. От пего откалывается пара "фоккеров" и преграждает им путь. Как ни старались отцепиться от этих назойливых "фоккеров" - не сумели. А тут еще набатом гудит голос Лазарева:
- Загорелся мой "як". Ухожу…
Голова сама повернулась назад. Самолет Лазарева с развевающимся черно-красным хвостом опасно устремился к земле. Картина угнетающая. Черные полосы в огне - вспыхнул бензин. Когда горит масло - дым белый и он по так опасен, как этот. От этого - траурного - жди взрыва баков с горючим. Но почему Сергей не прыгает и не пытается вывести самолет, метеором мчащийся к земле? Ранен или нет сил? Перебито управление? А зловещий хвост угрожающе развевается… Вот "як", сверкнув огнем, скрылся внизу.
Обстановка никому из товарищей не позволяла, не то чтобы чем-то помочь попавшему в беду другу, но и проследить его, может быть, последний путь.
В мертвой хватке крутятся "яки" с "фоккерами". Самолеты противника на вертикалях лучше наших. "Яки", перегруженные бензином, тяжелы на подъеме. Еще натиск! В глазах от перегрузки знакомые чертики… Наконец, враг, почуяв силу наших на виражах, проваливается вниз. Наши его не преследуют: пора идти на бомбардировщиков. Но на глаза попались истребители противника. Они окружили один "як" и вот-вот прикончат его. Используя свое единственное преимущество - виражи, тот отчаянно кружится, делая хитрые выкрутасы. Правда, в пилотировании нет той красивой плавности, которая требуется учебными наставлениями по полетам. Однако в такие критические моменты высшее мастерство заключается в быстроте эволюции. От неимоверно больших перегрузок о крыльев истребителя непрерывным потоком вьются белые шнуры, на мгновение размалевывая небо. Только обладая геркулесовой силой, можно так резко и круто бросать самолет, увертываясь от огненного удара. Кто это может быть? Наверно, Коваленко.
- Держись! - кричит ему Воронин. - Выручим. - "А кто же встретит бомбардировщиков? - подумал он. - Ведь это - наша главная цель".
Петр осматривает небо, стараясь отыскать "юнкерсов". Они все еще далеко. Надо помочь "яку". Спешит. Какой-то фашист подкрался к нему снизу и полоснул огнем. Летчик то ли от попадания снарядов, то ли понял, что у него нет другого выхода, так рванул машину, что она надорвалась и, споткнувшись, штопором пошла к земле.
Один виток, второй, третий… седьмой… Бывали случаи, таким маневром летчики выходили из-под удара. Наверное, так и сейчас.
Вражеские истребители, заметив, что наши сыплются на них сверху, отвесно ушли вниз. Но почему "як" все штопорит? Что с летчиком? Не убит ли? Тогда неуправляемый самолет в конце концов сам бы вышел из штопора. А если руки и ноги летчика, как лежали на рулях, так и застыли, удерживая машину в штопорном положении? Теперь товарищи ему ничем не могут помочь. Пора идти на бомбардировщиков. Но где они? Не видно. Воронин запрашивает землю, но слышит лишь тревожный голос Лазарева:
- Выводи!
Откуда взялся Сергей? Наверно, Петр ослышался. Нет! Он уже рядом с ними. А "як" по-прежнему штопорит. Теперь уже все наши летчики кричат, чтобы выводил машину: осталось совсем мало высоты. Потеряв надежду, все наконец смолкли и приготовились к худшему. Тишина. Кажется, все застыло от гнетущего ожидания. И вдруг "покойник", словно проснувшись от этой траурной тишины, остановил машину от вращения и свечкой сверкнул в небе. Тут Петр и заметил белый помер самолета. Так и есть - Коваленко.
- Что с тобой?
- Все в порядке! Только вы напугали: думал, фрицы. Вот и затянул штопор. - В голосе обида. Видно, Коваленко, находясь в быстром вращении, принял своих за противника и, чтобы не попасть под новый удар, крутился штопором, имитируя свою гибель.
Лазарев пристроился к нам. - Как себя чувствуешь? - спрашивает его Воронин.
- Погасил пожар. Могу драться.
Нас четверо. Теперь надо идти на перехват "юнкерсов". Но в небе никого не видно. Петр вновь запрашивает землю.
- Набирайте высоту и будьте внимательны, - слышно в ответ.
Странный совет. Воронин же своими глазами недавно видел бомбардировщиков…
Так, а где же Сирадзе с Шахом?
- Кацо! Кацо! Где вы? Почему молчите?
- Вот мы, здесь.
- Это ты, Саша, отвечаешь?
- Я, я, товарищ командир.
- Иди, дорогой, поближе к нам…
Паши снова летят шестеркой, ожидая появления "юнкерсов".
- Бомбардировщики изменили курс и скрылись, - сообщила земля.
Значит, этот бой сыграл свою роль. Вражеским истребителям не удалось пробить дорогу бомбардировщикам. И все же Петр запросил:
- Дайте курс наперехват. Мы быстро догоним: у нас большая высота.
- Ждите над своим районом.
Время нахождения над полем боя Воронина истекло.
- Идите домой, - немного погодя приказывает ему пункт наведения. - Спасибо за хорошую работу!
* * *
Лазарев тяжело ранен. Трудно поверить. Ведь в воздухе после боя Воронин лично слышал его четкие слова: "Могу драться".
На земле Петр выскакивает из самолета и бежит к Сергею. Откинув голову к бронеспинке, тот с закрытыми глазами неподвижно сидит в кабине. Лицо бледное, и по подбородку изо рта зловеще вьются красные полоски. Петр прыгает па крыло, тормошит друга за плечо.
- Что с тобой? Окровавленные губы разомкнулись:
- Спина…
Подбежали летчики и механики, осторожно вытащили из кабины обмякшее тело товарища и положили на землю. Оказалось, всему виной перегрузки, которые он создал в полете. Они так стиснули его, что без посторонней помощи Сергей не мог разогнуться. Кто-то предложил массаж спины. Сергей стонал и охал, но "операция" удалась. Человека поставили на ноги.
- Вот авиационные эскулапы, - заговорил оживший летчик, распрямляя спину. - Я думал, вы окончательно сломаете мне хребет.
Но тревоги за Сергея на этом не кончились. Чувствовал он себя скверно.
- Все должно пройти, - заверил полковой врач Иван Волков. - Только надо недельку отдохнуть.
- Спасибо, доктор, за совет, - Лазарев натянуто улыбнулся. - Поживем - увидим.
Летчик еще не остыл от боя, и врач, не говоря ни слова, обработал ранки на лице и с тяжелым вздохом отошел от Лазарева. Кто-кто, а уж врач прекрасно понимал, что все это бесследно не пройдет. Пережитое со временем даст о себе знать.
- Как удалось потушить пожар на машине? - поинтересовался капитан Воронин.
- Пикированием. Шел отвесно почти до земли. Потом рванул ручку на себя, резко вывел самолет из пикирования - и огонь сорвался… - Сергей облизнул потрескавшиеся губы и дополнил: - Перегрузка меня здорово скрутила. Но "як", молодец, выдержал.
- Не совсем, - возразил подошедший старший техник эскадрильи Пронин и пригласил взглянуть па самолет.
На правом крыле машины почти все фанерное покрытие отстало и вздулось. "Как только крыло не рассыпалось?" - подумалось каждому. Но никто не успел произнести и слова, как старший техник сообщил новую неприятность:
- У самолета Коваленко деформировалось хвостовое оперение.
- А я тут причем? - как бы оправдываясь, пробасил летчик. - Это завод виноват: нужно покрепче делать рули.
- Да тебя никто и не обвиняет, - засмеялся Пронин, - Машина рассчитана на перегрузку тринадцать, а вы с Лазаревым перемахнули этот предел. На вас давило, наверное, тонны полторы. Как только выдержали?
- Почему прочность истребителя установлена тринадцать? - спросил Сирадзе. - Значит, и чертовой дюжины маловато. Вот она и подводит.
- Да потому, что тринадцать уже далеко за пределами человеческих возможностей, - пояснил Пронин.
Все понимали, что в обычных условиях на любого летчика нагрузи полтонны - не выдержит. Но в бою при душевном взрывном порыве свои законы.
В конце разбора полета Петр Воронин обратил внимание на подавленность Саши Сирадзе. Странно. Он с Шахом принял на себя основной удар вражеских истребителей и успешно их разбил. Во всяком случае печалиться у него не было никаких оснований.
- Что нос повесил? - спросил его Петр. - Двоих "фоккеров" с Шахом завалили. Или мало?
- Нормально, - с некоторым сожалением ответил Саша. - Не могу себе одного простить: хотел проследить, где упадет сбитый самолет, а другой фашист на этом меня подловил: успел всадить в мой "як" два снаряда.
- Вперед наука, - заметил Воронин, и все согласились.
Как изменилось теперь у наших летчиков понятие об оценке боя! Когда-то пробоины в самолетах от вражеских снарядов считались как бы отметками за доблесть, а теперь за ошибку, неудачу.
- Как Шах дрался? - спросил Петр у Сирадзе.
- Для первого раза очень неплохо. Даже одного "мессершмитта" подбил. А я лишь прикончил… - Саша взглянул на своего ведомого, стоявшего невдалеке. - Я настаивал, чтобы этот самолет был записан на него. Отказался. Поговорите с ним.
- Я хочу, чтобы моя первая победа была чистой, - отозвался Шахназаров. - Иначе, как я могу приобрести уверенность в бою? Подбить - это еще не уничтожить. Раненые в большинстве своем возвращаются в строй.
- Этот "мессер" давно на том свете, - сказал капитан.
- Вот пусть Сирадзе и берет его на себя. Я видел, как он врезал ему. Фашист рассыпался. Здорово!
Почувствовав усталость - сказывалось давнее ранение в спину - капитан Воронин лег под крылом своего "яка" на чехлы и глядел на неунывающего Сирадзе, который сидел на бревнах и пел. Недалеко от него чистила пулемет оружейница Маша Павлюченко. Она частенько бросала взгляд па летчика и счастливо улыбалась. Ах, так вот почему Сирадзе распелся! Визг тормозов подъехавшей машины заставил Петра подняться. Из легковой машины вышли командир дивизии полковник Герасимов и майор Василяка. Комдив, не здороваясь, строго и о каким-то недовернем спросил у Воронина:
- Так, говоришь, бомбардировщики сами ушли, испугались твоей драчливой шестерки - и ушли?