Подобный тип отношения единого и единичного, непрерывного и прерывного образует сложную структуру: в пределах великого круга существует бесконечное множество разновекторных кругов. Движение расходится и концентрическими кругами, следуя туда-обратно, и по окружности. Невозможно описать все формы этого движения (видимо, действительно его осмысление предполагает многомерное мышление). Но в конечном счете все возвращается к покою, в Небытие, чтобы вновь вернуться к жизни уже в новом качестве. Дао "возвращается к небытию. И вот называют его формой без форм, образом без существа. Поэтому называют его неясным и туманным" (3, т. 1, с. 118). Все выплывает из Небытия и возвращается в Небытие. "Возвращение есть действие дао, слабость есть средство дао" (2, с. 233) ^ то есть в Дао входят неусилием, недеянием (увэй).
Иной подход демонстрирует буддизм, в концепции которого нет места возврату, все устремлено к покою, к преодолению движения, к Нирване. Нирвана – абсолютное успокоение (в отличие от Тайцзи и от Дао, которые в потенции содержат оба начала – покой и движение). В Нирване дхармы прекращают всякое волнение, приходят в состояние полной успокоенности. Согласно "Удане", Нирвана – то, где "нет ни движения, ни покоя, ни возникновения, ни уничтожения" (6, с. 173). Для буддизма нехарактерны представления о том, что все выплывает из Небытия и, совершив круг развития, возвращается в Небытие, чтобы в новом качестве опять стать бытием. [152] Речь идет не о движении по кругу, а о преодолении круга сансары, о преодолении всякого круговращения и достижении абсолютного покоя. Освобождение – выход из круга сансары на "другой берег", окончательный переход в другое состояние, полное переворачивание того, что есть, полное выпадение из феноменального мира. Собственно, внешне все остается тем же, только психика меняется, человек внутренне выпадает из ограниченного мира форм, не ощущает преград. В текстах Ма-хаяны, в частности одной из ведущих ее школ – Мадхьямика (Срединного, или нулевого, пути), подчеркивается единство, или недуальность, Нирваны и сансары. Достаточно вспомнить Нагарджуну (II в.): "Предел Нирваны и есть предел сансары, они ничем не отличаются друг от друга" (Мула мадхьямика карика, 7, с. 77). [153]
Одно дело – двуединство, другое – недуальность. В первом случае утверждается относительность противоположностей, они присутствуют друг в друге, взаимопроникаются, и потому можно говорить о противоположностях как о не-противоположностях. Во втором – полное отрицание противоположностей, признание которых рассматривается как плод неведения ( авидьи ) [154] . Можно сказать, инь и есть ян, ян и есть инь, стало быть, нечему взаимопроникаться, взаимоуравновешиваться. Белый, пустой круг – символ Нирваны – олицетворяет недуальность Нирваны и сансары.
В строгом смысле, если развернуть картину, получатся два круга: пустой и заполненный, белый и черный, но так как второй иллюзорен, нереален ( майя ) [155] – двойник, тень истинного мира, он не принимается во внимание.
Даосский же круг нельзя разъять. Все происходит в пределах одного круга, который одновременно и светлый, и темный, и нет нужды выходить из него, выпадать из естественного мира. Можно достичь изначальной чистоты, естественности или – центра круга, не выходя за его пределы, слиться с земной осью, стать "троичным" небу и земле. Поднебесная, то есть то, что заключено между небом и землей, в ней в соответствии с Дао происходят все процессы: чередование инь-ян, циркуляция инь-ци и ян-ци, трансформация "пяти стихий".
Стремление выйти из круга сансары, видимо, связано с представлением о том, что движущей силой "колеса бытия", изначальным состоянием является космическая сила авидъя (неведение), преодоление которой и приводит к полному избавлению от всех порождаемых ею невзгод [156] (о них дает представление двенадцатичленный круг бытия или взаимного возникновения – пратитья самутпада [157] ). Причем авидья не занимает в этом колесе начального положения, так как, согласно буддийскому закону причинности, причина не предшествует следствию, не выстраивает явления в последовательный ряд [158] . Весь двенадцатичленный круг бытия возникает одновременно и вращается в ту и в другую сторону; движение идет по кругу, и следствием этого круговращения является "страдание" ( дукха ). Вместе с тем безначальная авидья выступает как первопричина круговращения, порождая привязанность к собственному "я", жажду жизни, обусловливая карму, которая ведет человека по пути рождения, старости и смерти. Одновременно с ней возникают и все остальные одиннадцать сегментов круга, нидан: сознание, имя-форма, ощущение, жажда и т. д. Механизм жизни в буддийской концепции сводится не к мироустроительному Дао, порождающему жизнь, а к пратитья самутпаде, что приводит к предубеждению против движения как такового. Согласно "Сицычжуань", "перемены – это образ движения туда-обратно", то есть благодаря движению туда-обратно и происходят перемены, развертывание дао, и, хотя в центре круга достигается покой, инь-ян сворачиваются, возвращаются в потенциальное состояние, покой со временем опять порождает движение.
"Разве пространство между небом и землей не похоже на кузнечный мех? – спрашивает Лао-цзы. – Чем больше [в нем] пустоты, тем дольше [он] действует, чем сильнее в нем движение, тем больше из него выходит ветер" (3, т. 1, с. 116). Для даосизма Путь к покою лежит через чередование мировых ситуаций. В буддизме движение хотя и признается четвертой характеристикой материи ( махабхута ), сводится к точке, к мельчайшей единице времени (кшане) [159] . Само движение расщепляется на отдельные мельчайшие отрезки, вспышки. Буддийская динамика, по выражению Ю. Рериха, выработала понятие прерывного течения потока. И это, видимо, связано с недуальной моделью мира, с абсолютной чистотой нирваны, которая не предполагает обратного движения, возврата. Сам Будда, Татхагата, условно "приходит и уходит так", нирвана – состояние полного покоя. Будда говорил о нирване: "Существует, монахи, то, что не является ни землей, ни водой, ни огнем, ни воздухом… ни этим миром, ни другим, ни солнцем, ни луной. Это, монахи, не то, что приходит, не то, что уходит… Это не имеет опоры, не имеет начала, не имеет основания; это и есть конец страданий" (6, с. 173).
Собственно, цель одна – достижение полного покоя, пути разные. При сущностной близости даосизма и буддизма можно говорить о разной степени приверженности учений к движению и покою. В буддизме присутствует стремление к нулевому состоянию [160] , к полному разрыву с этим миром, что, видимо, связано с негативным отношением к бытию как следствию авидьи.
Одна из основных идей буддизма: все существующее преходяще, наполнено страданием и лишено реальности. Круговращение пратитьи самутпады порождает привязанность, которая превращает жизнь в страдание (дукха). Как известно, в момент просветления Будде открылись четыре истины: истина страдания, истина причины, истина освобождения, истина Пути: "Вот, монахи, благородная истина о страдании: рождение – страдание, старость – страдание, болезнь – страдание, смерть – страдание, соединение с неприятным – страдание, разъединение с приятным – страдание, неосуществимое желание – страдание… Вот, монахи, благородная истина о возникновении страдания. Это жажда, обусловливающая новое рождение, сопутствуемая наслаждением и страстью… Вот, монахи, благородная истина о прекращении страданий. Это вызываемое подавлением страстей полное прекращение жажды… Вот, монахи, благородная истина о Пути, который ведет к подавлению страдания. Это благородный восьмеричный Путь" (цит. по 9, с. 43). [161]
Суть восьмеричного Пути, пройдя который человек избавляется от страданий, достигает освобождения, заключается в правильном понимании, правильной мысли, правильной речи, правильном действии, правильной жизни, правильном намерении, правильном усилии, правильном сосредоточении (самадхи). [162] Следование этому Пути приводит к полному избавлению от авидьи, к преодолению круга бытия, успокоению, просветлению, нирване, к тому состоянию, в которое вошел Будда. [163]
Согласно основным сутрам Махаяны, все обладает природой будды, каждое существо может стать просветленным. В Китае и Японии распространились прежде всего те сутры, которые не противоречили данному тезису – видимо, потому, что он соответствовал традиционным представлениям китайцев и японцев о том, что абсолют присущ природе. Каждая вещь, каждое существо имеет свое кокоро (сердце, душу), что делает его равным другим существам и всему миру. ("Если у вселенной одно сердце, значит, каждое сердце – вселенная", – говорят японцы.) И потому в Японии была признана "Аватамсака сутра" ( яп. "Кэгонкё"), которая начиная с VIII века глубоко почиталась школой Кэгон. Согласно этой сутре, все существа без исключения обладают природой будды, каждое явление, каждое существование отражает в себе существование других. Мир – огромная сеть из драгоценных камней, словно паутина, блестит на восходе солнца, и каждая драгоценность отражает все остальные. Это и есть дхарма-дхату , Закон Вселенной. Популярная в Китае и Японии "Лотосовая сутра", которая легла в основу японской школы Тэндай (начало IX в.), также проповедует мысль о том, что все существа в потенции будды, "слушающие голос" и "самостоятельно идущие к просветлению", становятся буддами.
Но буддисты и даосы по-разному понимали Путь, ведущий к "спасению". В омраченном мире невозможно освобождение, и потому буддисты призывали не к усовершенствованию того, что есть, и не к следованию естественности, как даосы, а к следованию "восьмеричному Пути", который выведет человека за пределы этого мира и который доступен лишь тем, кто способен прорубить дорогу сквозь сети майи. "Восьмеричный путь" не назовешь естественным. Это путь знания и усилия – знания буддийского учения и владения своей психикой. Путь же даосов возможен при том состоянии духа, который называется недеянием (увэй), состоянием естественности (цзыжань): "Дао постоянно осуществляет недеяние, однако нет ничего такого, что бы оно не делало… В Поднебесной самые слабые побеждают самых сильных. Небытие проникает везде и всюду. Вот почему я знаю пользу от недеяния. В Поднебесной нет ничего, что можно было бы сравнить с учением, не прибегающим к словам, и пользой от недеяния" (3, т. 1, с. 126, 128). Это одна из главных идей "Дао дэ цзина". Нельзя сказать, что путь даосов легче, не требует усилий, но он иной – путь простоты и естественности. Правда, это отличие скорее по форме. Один из самых непримиримых буддийских мыслителей Японии, Нитирэн (XIII в.), опираясь на "Лотосовую сутру", утверждал: "Человечество в вырождающийся век последних дней Закона может быть научено только посредством простейшего изложения истины, но не сложной системой доктрин, заумным процессом медитации и логическими ухищрениями" (10, с. 42 ) [164] . И буддийский "просветленный", и дао-человек оказываются в центре круга. Но в первом случае сознание созерцающего, проходя через мир, лишенный форм, достигает центра "колеса бытия", чтобы распроститься с этим миром (отсюда необходимость посредника между буддой и земными существами). Во втором же, достигая центра круга, даос сливается с земной осью, чтобы странствовать вместе с вещами, "править облаками без упряжи, мчаться с ветром без помощи ног" (11, с. 21). Судя по "Ле-цзы", "тот, кого называют естественным человеком, свою природу приводит в соответствие с дао. Поэтому его бытие подобно небытию, его сущность подобна пустоте. Полагает себя в одно и не знает, что есть два… Воплотив корень, обняв разум, странствует в пространстве меж небом и землей. Свободный, бродит за пределами пыльного мира" (цит. по 13, с. 65).
Учение Будды ориентировано на сознание, на психику: мир есть мысль [165] . Учение Лао-цзы ориентировано на естественность, на природу, на недеяние, вхождение в естественный ритм космоса (мир есть Дао): "Можно ли осуществить недеяние, если не познаешь все взаимоотношения в природе?" (2, с. 53).
Можно сказать, в первом случае "освобождение" достигается через максимальное, предельное сосредоточение, во втором – через максимальное, предельное рассосредоточение, расслабление. И в том, и в другом случае достигается состояние "не-я". Карма "делается" (недаром это понятие обозначается иероглифом "дело", "действие"), и избавление от кармы "делается". Карма целиком зависит от самого человека, на нее не могут воздействовать ни духи, ни боги, ни Небо. Для даосизма же в принципе немыслима целевая установка, "правильное намерение": по словам Чжуан-цзы, "нет ничего более целостного, чем небо и земля. Но разве они обладают целостностью оттого, что ее добиваются?"
Природа Будды изначально чиста и совершенна, но ее затемняет авидья. Древние китайцы не считали, что авидья управляет миром, хотя и противопоставляли небесному Пути путь "человеческий". С их точки зрения изначальная природа всего ( син ) чиста, совершенна, и нужно лишь не мешать ей. Конфуцианцы верили, что это можно сделать, приобщаясь к вэнь [166] , даосы – следуя естественному пути. "Пять постоянств", которые с точки зрения конфуцианцев присущи изначальной природе, помимо человечности, справедливости, чуткости, искренности включают также ум-знание ( чжи ), то есть нечто противоположное авидье. Даосы расходились с конфуцианцами не в понимании цели (гармонизация мира), а в средствах ее достижения. Они тоже верили в чистоту изначальной природы, потому призывали следовать естественности, но не верили в действенность слова: "То, что может быть именем, не есть постоянное имя". Слово для них – препятствие на пути, поскольку оно переключает внимание с внутреннего на внешнее. Для даосов стать совершенно естественным, "природным" – значит "радоваться небу".
Собственно, достаточно сравнить взгляды основателей буддизма и даосизма, чтобы понять разницу учений. Оба мыслителя жили в одну и ту же эпоху (VI в. до н. э.). И тому и другому открылась Истина, но каждый поведал о ней по-своему, на своем языке. Не потому ли, что один унаследовал индуистские представления, другой – традицию И цзина? Будда долгие годы размышлял о человеческой жизни и причине страданий; Лао-цзы – о том, какому Пути следовать человеку, чтобы не приходить в диссонанс, не нарушать естественное Дао. У них были разные задачи, но общая цель – дать человеку Свободу, сделать его независимым. А это посильно тому, кто неподвластен превратностям жизни, выходит из мира условного, из оболочки своего маленького "я", обретает подлинное Я, становится равен небу, земле и всему космосу. Каждый по-своему открывал Истину, то есть нечто непреложное, существующее само по себе, независимо от человека, но от чего зависит сам человек. Истина для Лао-цзы – Путь увэй, недеяния, ненарушения естественности; для Будды – путь преодоления земного притяжения, освобождения человека от всяческих "пут", в том числе естественных. Но и учение Лао-цзы можно назвать учением о спасении. Размышляя о Дао, он думает о человеке: как ему вести себя, чтобы быть свободным, жить в Дао, и потому учение о Дао немыслимо без учения о дэ, о том, в чем проявляется Дао, о правильном поведении в этом мире: "Дао скрыто [от нас] и не имеет имени. Но только оно способно помочь [всем существам] и привести их к совершенству" (3, т. 1, с. 127); "Небесное дао отнимает у богатых и отдает бедным то, что у них отнято. Человеческое же дао - наоборот. Оно отнимает у бедных и отдает богатым то, что отнято" (3, т. 1, с. 137); "На ненависть нужно отвечать добром", чтобы злом не увеличивать зло, "поэтому совершенномудрый постоянно умело спасает людей и не покидает их" (3, т. 1, с. 13).
Итак, общее прежде всего в том, что и в буддизме, и в даосизме признается реальность Небытия. Небытие представляет собой истинно-сущее, в нем в потенции, в неявленной форме все уже существует, то есть все существует до того, как появляется, существует вне или "над формами" пространства и времени. В "Сицычжуань" говорится: "То, что над формами (син эр шан), называется дао, то, что имеет форму (син эр ся ), называется осуществлением" (4, с. 519). Та же мысль звучит и в уже упоминавшемся высказывании Лао-цзы: "Дао туманно и неопределенно. Однако в его неопределенности и туманности содержатся образы. В его туманности и неопределенности содержатся вещи" (2, с. 123).
Мир небытия, по воззрениям даосов и буддистов, истинный мир, где пребывают в своем подлинном виде, свободно, естественно; мир бытия – ограниченное, временное, эфемерное проявление Великого Единого. Небытие и бытие соотносятся как бесконечное с конечным, постоянное с изменчивым, абсолютное с относительным, великое с малым. В "Удане" сказано (устами Будды): "Существует, монахи, нерожденное, неставшее, несотворенное, неоформленное. Если, монахи, не существовало бы нерожденного, неставшего, несотворенного, неоформленного, то не было бы спасения от рождения, становления, сотворения, оформления. Но так как, монахи, существует нерожденное, неставшее, несотворенное, неоформленное, то и можно избежать рождения, становления, сотворения, оформления" (цит. по 6, с. 173). Иными словами, "спасение" возможно тогда, когда прерываются связи с условным, феноменальным миром.
Отсюда закономерно вытекает взгляд на видимый мир как на набегающую волну вечного океана, мгновенное проявление мира невидимого. Говоря словами толкователя "Чжуан-цзы" Го Сяна (ум. в 312 г.), "в мгновение ока все вместе одной массой появляется и исчезает". (Даосизм к тому времени взаимодействовал с буддизмом.) Истинно-сущее (Дао, природа Будды) существует в самих вещах, имманентно миру, присутствует в каждой вещи и определяет ее природу. По учению буддизма японской школы Сингон, все сущее – предметы, мысли, слова – проявление космической силы будды Великого Солнца (Дай-нити Нёрай, санскр. Маха-Вайрочана) – центра вселенной. В состоянии "великого бесконечного света" индивидуальное сознание сливается с универсальным. Нет разрыва между трансцендентным и имманентным, единое выражается в мгновенных вспышках единичного.
Такое понимание связи единого и единичного и приводит к недуальному мышлению, которое называют иногда "парадоксальным".
И даосизму, и буддизму свойственно стремление к недвойственности, к неразделению на два ( санскр. адвайта, яп. фуни): прерывное всегда вместе с тем и непрерывное; природа Будды неделима, от Дао нельзя ни убавить, ни прибавить. Как говорил третий патриарх чань в Китае Сэн Цань, "совершенный путь подобен бездне, где нет недостатка и нет избытка. Лишь оттого, что выбираем, теряем его".
Все взаимопроникается, взаимообусловлено, напоминает дыхание вселенского организма. Отсюда – вера в "моральность космоса", в его непосредственный отклик на поведение людей. Об этом написано уже в "Шу цзине" (в гл. "Великий план"), где говорится, что моральные качества государя отражаются на явлениях природы и могут вызвать стихийные бедствия. В буддизме идея моральности космоса выражается в форме закона нравственной причинности, кармы. (Согласно Абхидхарме, карма – сила, контролирующая мировые процессы.)