Воронов согласно кивнул головой, Ворошилов одобряюще улыбнулся. Все складывалось так удачно. И Грабин не сдержался, сообщил, что ЗИС-3 в порядке инициативы уже выпускается на заводе и около тысячи пушек отправлено на фронт.
- Это хорошо, - похвалил Сталин. - Но почему вы не дали такую прекрасную пушку раньше?
- Мы не были готовы к этому.
- Да, это правильно.
Тут же, во дворе Кремля, было принято решение развернуть серийный выпуск ЗИС-3.
- Но все-таки ее надо еще раз испытать на полигоне, - предупредил Сталин.
По плану, утвержденному Верховным Главнокомандующим, завод должен был к маю 1942 года выпускать сто пушек в день, в том числе шестьдесят дивизионных. Иными словами, чуть ли не в двадцать раз больше, чем до начала войны. Эти темпы определялись не возможностями производства, а в первую очередь потребностями фронта. Своими силами справиться с таким объемом заказов было нелегко. Поэтому ГКО обязал несколько других предприятий оказать помощь оружейникам. Заводу фрезерных станков было поручено изготовлять лобовые коробки и люльки для танковых пушек. На автомобильном заводе предстояло наладить штамповку осей и нарезку стволов ЗИС-3.
- Изготовление не кованых, а штампованных осей, - говорил Елян, развивая свою мысль, - даст нам немало выгод. Но вы, Василий Гаврилович, окажите помощь соседним заводам не только чертежами. Придется налаживать производство общими силами.
Директор знал, что главный конструктор никогда не скажет, мол, не мое дело - налаживать производство, нам и с чертежами хлопот хватает. На заводе установились такие взаимоотношения, при которых грани между отделами и цехами почти совсем стерлись. Гигантский организм жил одним дыханием и едиными заботами. Но эта согласованность не была сплошной идиллией.
Пушка ЗИС-3 по многим показателям выглядела лучше своей предшественницы. Имея более высокие боевые качества, она требовала меньше металла, многие ее узлы и детали были проще в изготовлении, позволяли значительно снизить численность рабочих рук. Но если в железнодорожном составе один вагон не может двигаться медленнее других, то в производственных процессах низкая технологичность одной или нескольких конструкций неизбежно вызывает сбой.
Сложным оказался ствол. Протяжка его длилась несколько часов. Немало приходилось возиться с шабровкой прямоугольных отверстий казенника. Затягивалась обработка дульного тормоза, который на заводе раньше вообще не производился.
Однажды вечером, проходя по литейному цеху, Грабин увидел Еляна, который вместе с рабочими, занятыми на фасонном литье, колдовал возле формовочного ящика. Руки его были перемазаны формовочной землей.
- Задумали усовершенствовать отливку до такой степени, чтобы тормоза имели чистовые размеры, - улыбнулся Амо Сергеевич.
И по его улыбке Василий Гаврилович понял, что дела идут успешно. Горячий, еще дымящийся тормоз выглядел ничуть не хуже тех, которые получались посредством ковки детали.
- Здесь хватит полчаса, чтобы подровнять и зачистить отверстия, - пояснил Елян. - А тридцать минут - не тридцать часов!
Грабин знал, что при старом методе изготовления дульного тормоза на него уходило более суток. Во время проектирования он предусматривал возможность отливки этой вроде бы простой, но в то же время трудоемкой детали. И сейчас был доволен, что сам директор завода помогает литейщикам наладить сложный процесс.
Подошел генерал-майор Струсельба, бывший в то время заместителем Еляна по производству литья. Поздоровался, заверил:
- За качество металла не беспокойтесь, Василий Гаврилович. Литой тормоз будет ничуть не хуже кованого.
- В этом у меня сомнений нет, Михаил Максимович, - ответил Грабин. - Главное, чтобы все размеры были соблюдены.
- А над этим мы и маракуем с Амо Сергеевичем.
Михаил Максимович Струсельба пользовался большим авторитетом у металлургов, его почитали в кругах ученых, он имел немало учеников. И Грабин, знавший профессора еще во времена учебы в академии, прислушивался к его советам, часто обсуждал с ним вопросы повышения качества создаваемых конструкций.
Многое делалось непосредственно в цехах, самими рабочими. Среди них оказалось немало смекалистых людей, способных найти простое и оригинальное решение самых сложных вопросов. Грабин не раз чертыхался, видя, с какой медлительностью работают протяжные станки, применяемые для чистовой отделки стволов. К тому же у них часто барахлила гидравлика. Все попытки увеличить скорость обработки не давали нужных результатов. Но однажды на месте прежнего громоздкого сооружения появился более компактный станок. Протяжка ствола на нем длилась лишь четверть часа - почти в тридцать раз быстрее. Новый винтовой станок был проще, а главное - во много раз дешевле.
Главный технолог завода Анатолий Федорович Гордеев, видя, с каким интересом Грабин наблюдает за работой станка, подтолкнул вперед стоявшего рядом начальника станкостроительного отдела:
- Заслуга Бородкина, Василий Гаврилович.
Бородкин был конструктором у Грабина, затем перешел на новую должность. "Мои кадры", - подумал с гордостью.
Постепенно все узкие места в производственном процессе были выравнены, выпуск ЗИС-3 с каждым днем стал расти. Но неожиданно начали образовываться заторы на сборке пушек, чего раньше не случалось. Стало ясно, что простым увеличением численности рабочих выйти из положения не удастся. Детали и целые узлы в сборочный цех поступают сплошным потоком, который в дальнейшем будет еще мощнее. И цех просто-напросто задохнется.
- Надо, чтобы пушка не стояла, а двигалась по конвейеру. Тогда рабочим не придется мотаться туда-сюда, они будут, стоя на месте, выполнять операции сборки в определенной последовательности, - предложил Грабин.
Начальник цеха Анатолий Ковалев окинул взглядом цех:
- Конвейер, говорите? Подумаем.
Через несколько дней цех преобразился. От входных до выходных ворот протянулись два деревянных желоба. По ним, как по рельсам, с помощью лебедки продвигались пушки. Собранные лафеты медленно катились вдоль цеха, обрастая на каждой позиции все новыми деталями и узлами. У выхода стоял наготове грузовик. Первую пушку грузили в кузов, вторую брали на прицеп - и машина уходила на заводской полигон. На ее место становился другой грузовик, к которому уже подходило по желобам очередное орудие. И так беспрерывно, днем и ночью.
В середине февраля 1942 года Елян издал приказ по заводу: "Отмечаю, что модернизация, начатая по инициативе ОГК и горячо поддержанная коллективом завода, полностью себя оправдала и обеспечила резкое увеличение выпуска продукции… Проводимые в этой области ОГК и цехами мероприятия одобряю и представленный план и сроки выпуска чертежей оснастки рациональной технологии утверждаю…"
К маю план первого этапа внедрения организационно-технических мероприятий был выполнен. Это позволило заводу выпустить за один месяц 2110 пушек, в 13 раз больше, чем год назад.
Но даже такие темпы казались слишком медленными. Грабин все чаще видел на заводском дворе артиллеристов, то бывалых, понюхавших пороха, в потертых и выгоревших гимнастерках, то совсем мальчишек, одетых с иголочки.
Одни части пополнялись вооружением, другие формировались. И почти все они отправлялись в район Сталинграда. По всему чувствовалось, что к осени там произойдут решающие бои, в которых немалую роль должны сыграть пушки, созданные на заводе.
В июне 1942 года завод был награжден орденом Трудового Красного Знамени.
Эхо необычного боя
С генералом Котиным Грабин встретился в приемной наркома танковой промышленности. Жозеф Яковлевич, подтянутый и прямой, в военном кителе, приветливо поздоровался.
- А я, Василий Гаврилович, только что собирался звонить вам. Читали? - спросил он и протянул Грабину "Правду".
Газета была свежая, от нее еще пахло типографской краской.
- Заходите в мой кабинет, - Котин пропустил Василия Гавриловича вперед, - вижу, вы еще не в курсе дела.
Вчитываясь в заголовки, Грабин пытался определить, какой материал имел в виду Котин. Но вроде ничего такого, что касалось бы работы конструктора, в газете не было. Обычные сообщения с фронтов, корреспонденции о работе тыла.
- На четвертой полосе смотрите, - подсказал Котин, усадив гостя в кресло, - прочитайте выступление Шверника.
Василий Гаврилович знал о том, что секретарь ВЦСПС Николай Михайлович Шверник находился в Англии, что он выступил на массовом митинге в Лондоне. Но газету с его речью еще не видел. И теперь, пробегая глазами по печатным строкам, он старался понять, что конкретно заинтересовало Котина.
- Обратите внимание вот на это место, - Жозеф Яковлевич указал на конец второй колонки.
"На одном из участков Западного фронта, - прочитал Грабин, - завязался горячий бой одного советского танка с 18 фашистскими танками. Один против 18. Советский танк методически выводил из строя один танк за другим. Вскоре на поле боя уже насчитывалось 10 сожженных и подбитых немецких машин. Остальные 8 спаслись бегством… Танк преследовал отступающего врага, давил его гусеницами и расстреливал из пулеметов. На поле боя осталось до 400 гитлеровских бандитов, которые никогда не увидят не только Москвы, но и Берлина…"
- Каково? А? - нетерпеливо спросил Котин, когда Грабин оторвал взгляд от газеты. - Это ведь наш танк, с вашей семидесятишестимиллиметровой пушкой.
Только теперь Василий Гаврилович понял, что взволновало его коллегу. Конструктору очень важна каждая весточка с фронта о том, как действует в бою созданное им оружие. А здесь не просто весточка. Весь мир узнал из выступления Шверника, как могуч советский танк, как прочна его броня и мощна пушка.
- Вы знаете подробности? - с надеждой спросил он у Котина.
- Знаю, все знаю, дорогой Василий Гаврилович. - Жозеф Яковлевич присел в соседнее кресло. - По моему заданию наши специалисты осмотрели КВ, определили, из какого оружия гитлеровцы вели по нему огонь, с какого расстояния, изучили характер повреждений. Если нужны материалы, могу распорядиться, чтобы вам их предоставили.
- Мне надо бы посмотреть не ваши, а немецкие танки. Взглянуть на характер пробоин в них, - ответил Грабин.
- Наши товарищи говорят, что броня прошита насквозь. Пушка превосходная. Не случайно один КВ уничтожил десять вражеских машин.
- Мне очень важно узнать подробности этого необычного боя. - Василий Гаврилович взглянул на Котина: - Расскажите подробнее. Пожалуйста.
И пока Жозеф Яковлевич вел неторопливый рассказ, перед глазами Грабина четко рисовались картины поединка советского танка с превосходящими силами противника.
…Бой шел уже несколько суток, лишь временами затихая, чтобы после короткого перерыва стать еще ожесточеннее. Снег сделался черным от гари и дыма, земля содрогалась от взрывов. Гитлеровцы рвались к Москве, но защитники столицы стояли насмерть, отражая многочисленные атаки врага.
89-й отдельный танковый батальон, которым командовал старший лейтенант К. Хорин, буквально разрывали на части. Сначала для поддержки стрелковых рот брали по взводу, потом по одному танку. Иного выхода у командования не было. Силы подразделений быстро таяли, сдерживать натиск врага становилось все труднее.
Когда телефонист в очередной раз передал трубку Хорину, в его распоряжении оставались только два танка. Он приготовился в отчаянии крикнуть: "Машин нет, воевать нечем!" Но вместо этого, вытянувшись, ответил:
- Понял!
Отойдя от аппарата, он тяжело вздохнул и положил руку на плечо лейтенанта Гудзя:
- В районе Нефедьево фашисты готовят атаку. Приказано удержать рубеж. Назначаю тебя, Павел, командиром КВ. Экипаж там хороший, но боевого опыта почти не имеет. А ты с первого дня…
Да, Павел Гудзь прошел весь горький путь от Львова до самой Москвы. Почти полгода провел он в непрерывных боях, уничтожая врага, цепляясь за каждый метр земли, огрызаясь огнем, но пятясь под напором превосходящих сил. Глубокими ранами остались в сердце названия оставленных городов: Каменец-Подольский, Винница, Белая Церковь, Киев. И еще - Суторченцы. В нескольких километрах от родного дома пришлось ему вести бой. Сквозь завесу огня и дыма были видны знакомые с детства соломенные крыши. И вот теперь за спиной Москва.
- Что задумался? Давай оценивать обстановку, Павел, - комбат наклонился к карте.
Силы были неравными. У гитлеровцев - восемнадцать танков, четыре батареи противотанковых орудий, два батальона пехоты. У нас - несколько поредевших стрелковых рот, артиллерийская батарея, один КВ и приказ: "Стоять насмерть!" Лейтенант Гудзь с жадностью вглядывался в сплетение разноцветных штрихов и линий. Небольшая речушка. Мостик. Дворы. Огороды. Тут наши. Там враги. На этом берегу редкие гребешки окопов. На том берегу танки и артиллерия, готовые к броску. Что предпринять? Окопаться и ждать? Танк КВ не чета гитлеровским. У него и пушка мощнее, и броня толще. Но фашисты без потерь обойдут занятую позицию справа и слева. Значит, надо идти в атаку? Одним экипажем против восемнадцати. Но вражеские танки легче и маневреннее…
- Сейчас уже вечер, самое страшное начнется утром, - высказал предположение Хорин. - Хорошо бы заранее выбрать удобную позицию.
- Засаду?
- Вот именно. Но где, Павел?
- А если здесь? - Гудзь показал точку на карте и уточнил: - Ночи сейчас темные, можно без света подойти к самой воде, а насчет шума договоримся с артиллеристами.
Предложение лейтенанта Хорину понравилось. Вместе разработали план действий, согласовали время выдвижения и световые сигналы, договорились с командиром батареи, когда и в каком направлении необходимо стрелять. Решив все вопросы в штабе, вернулись к машине. Комбат коротко поставил задачу:
- Командовать экипажем будет лейтенант Гудзь. Лейтенанта Старых временно назначаю командиром орудия.
Хорин ушел, а Павел не мог начать разговор с танкистами. Они стояли молча, хмурились и по их лицам было видно, что степень риска хорошо понятна им. Пользуясь внезапностью, они могут уничтожить две-три гитлеровские машины. Но поддержки у них нет. Придется принять на себя весь ответный огонь и сражаться до последнего дыхания. Иного выхода нет. Отступать больше некуда: позади Москва.
- Снарядов бы загрузить побольше, - первым нарушил молчание лейтенант Старых и добавил: - А об остальном не беспокойтесь. Мы комсомольцы.
У Павла будто гора свалилась с плеч. Он сам в четырнадцать лет вступил в комсомол, в восемнадцать стал кандидатом в члены партии, по путевке райкома был направлен в танковое училище. И всюду, куда ни забрасывала его судьба, служил на совесть, ни на минуту не забывая о своем партийном долге. Оттого, наверное, после слов лейтенанта пришла уверенность: "Такие ребята не подведут!"
…Как только стемнело, наши артиллеристы открыли огонь. Стреляли по рощице за деревней, чтобы не освещать своих. И в это же время под гул канонады в сторону Нефедьева направилась необычная процессия. Впереди шел пешком лейтенант Гудзь, изредка фонариком освещая дорогу. В нескольких шагах следом за ним двигался КВ. Приглушенно урча, машина вскоре достигла берега речушки. Там и решено было устроить засаду. Мелкий кустарник служил маскировкой. Вражеские танки находились совсем рядом.
По сигналу танкистов артиллерия прекратила огонь. И Павел сразу же услышал чужую речь. Гитлеровцы вели себя нахально. С разных концов села доносились пьяные голоса, играла губная гармошка, хлопали двери в избах. Временами, когда в небо взлетали ракеты, впереди ясно вырисовывались силуэты танков, но в темноте огонь открывать было бессмысленно, приходилось ждать рассвета.
Эту ночь Павел Данилович Гудзь запомнил на всю жизнь. Не столько мороз сжимал тело, сколько злость холодила душу. Враги рядом. Они пришли от Бреста к сердцу страны, оставляя после себя разрушенные города и сожженные села. Надо остановить их, защитить Москву.
Восток медленно светлел. Уже можно было различить крыши домов и темные коробки танков. Они стояли россыпью, и казалось, что пушка каждого нацелена в советский КВ.
- Пора. - Гудзь неслышно закрыл верхний люк, все встали по местам. - Бьем по головному!
Лейтенант Старых припал к прицелу, башня пришла в движение, орудийный ствол, приподнявшись, на секунду замер, и тут же прозвучал выстрел. Через перископ Гудзь отчетливо видел, как передний гитлеровский танк вздрогнул и словно засветился изнутри. Языкастое пламя побежало по броне.
- Огонь!
Но команда вряд ли требовалась. Танкисты работали четко. Все понимали, что дорога каждая секунда. У фашистов, видимо, не было организовано дежурство в танках. Пока они не заняли боевые места, следовало нанести им максимальный урон. Выстрелы, казалось, слились в один, так малы были интервалы. Еще одна вражеская машина окуталась дымом. Загорелась третья.
- Давай, Татарчук!
В сплошном дыму Гудзь не видел радиста, припавшего к пулемету. Но пришло время и ему открывать огонь. К танкам со всех сторон уже бежали гитлеровцы, надо было хоть на минуту задержать их, хоть нескольких вывести из строя.
Загорелись еще два танка противника. И в этот момент оглушительный удар потряс башню. Померк свет, огненные брызги впивались в лица и руки, запахло металлом. Павлу показалось, что он сидит в железной бочке, по которой ударили кувалдой. И сразу же пропали все звуки: так плотно заложило уши. "Отвоевались", - обожгла мысль. Но, оглядевшись, Гудзь увидел, что все члены экипажа на своих местах, башня подвижна, пушка послушна. Стало ясно, что вражеский снаряд угодил в танк, но броня выдержала удар.
В который раз за долгие месяцы войны лейтенант мысленно благодарил тех, кто создал КВ. Но времени на размышления не было. Экипаж стрелял без остановок. Весь пол башни был завален горячими гильзами, вентилятор не успевал отсасывать пороховые газы. По корпусу танка саданул еще один вражеский снаряд.
- Что с тобой, Саблин?
Заряжающий, хватаясь за поручни, стал медленно опускаться вниз, на дымящиеся гильзы. Гудзь соскочил со своего места и заменил Саблина. Но через минуту тот очнулся. От едкого дыма и напряженной работы он на миг потерял сознание.
Вернувшись к перископу, Гудзь увидел, что в стане врага произошло движение. Около десяти танков оставались неподвижными: одни пылали, у других были покорежены гусеницы. Оставшиеся расползлись в стороны, огрызаясь огнем. А позади уже слышалось "ура": пехота поднялась в атаку. Кто-то из бойцов вскочил на броню, стреляя из автомата.
- Вперед! - подал Гудзь команду механику-водителю.
Танк, ломая кустарник, выскочил на мостик и вскоре был уже на противоположном берегу речушки, подминая под себя орудия, давя гусеницами убегающих гитлеровцев. Наша пехота ворвалась в Нефедьево.
Но вот смолкла пушка, затих пулемет. Кончились боеприпасы. Стало слышно, что и мотор работает с перебоями. Механик-водитель развернул израненный КВ и укрылся за одним из домов.
Когда Гудзь, качаясь от угара и усталости, с помощью подоспевших бойцов вылез из башни, он не узнал своего танка. Белая маскировочная краска чуть не вся полностью облетела, но и зеленой почти не осталось. Повсюду чернели круги окалины. 29 снарядов оставили на броне свои вмятины, но ни один не пробил ее насквозь…
- А ведь моей пушки могло и не быть на вашем танке, - задумчиво сказал Грабин, когда Котин закончил рассказ.
- Как это "могло не быть"? - не понял Жозеф Яковлевич. - Разве могли такое орудие забраковать?